Самоубийственное лето - Владимир Алексеевич Колганов

не обмолвились. Много было в прежние времена несправедливости, многие люди пострадали в результате борьбы высших чиновников за власть и сведения счётов. Сколько доносов было написано – не счесть! Но дело в том, что большинство из нас знают об этом понаслышке, а вот у меня информация из первых рук – ну не совсем из первых, но очень близко к этому.

За год до ХХ съезда партии я познакомился с интересным человеком. Ну то есть не я – сначала мама, а я уже потом. К тому времени отец от нас ушёл – захомутала его какая-то бойкая девица, даром, что главный инженер завода, лауреат Сталинской премии. В общем, он не устоял, за что в итоге получил «строгача» по партийной линии. Так вот зимой 56-го года случилось то, чего никто не ожидал – стало известно о выступлении Хрущёва на этом съезде с докладом «О культе личности и его последствиях». Об этих последствиях и поведал мне Никанор Иванович, недавно вернувшийся из мест не столь отдалённых. Зимним вечером мы ходили вокруг Патриаршего пруда, и он рассказывал о своём житье-бытье в ГУЛАГе. Было не сладко, но политзэки сумели противостоять «уголовному элементу». В общем, как-то выжили.

В 37-м году Никанор Иванович служил адъютантом у Якира, за что и пострадал. Но что же стало если не причиной, то поводом для его ареста? Оказалось, что незадолго до тех трагических событий командарм Якир выбил квартиру семье своего адъютанта – квартира на Сретенском бульваре, совсем недалеко от центра. Никанор Иванович не скрывал своей радости, и потому все в штабе знали, какой подарок сделал командарм своему любимцу. Наверняка многие завидовали, и вот когда Якира арестовали, эта квартира и сыграла с Никанором Ивановичем злую шутку. Кто-то из штабистов то ли написал донос, то ли устно сообщил «компетентным органам», мол, так и так, адъютант был настолько близок к командарму, что наверняка знал о его коварных замыслах, потому и получил шикарную квартиру – то есть для того, чтобы помалкивал. А результатом этого доноса стал приговор: пятнадцать лет лагерей и годы ссылки на поселении в Сибири.

Тут самое интересное в том, что Никанор Иванович не винил ни Сталина, ни партию, только ругал себя за болтливость – если бы не похвалялся той квартирой, глядишь, беда бы миновала. Не винил он и свою жену, которая отказалась от «врага народа». Не винил её и за то, что постелила на балконе, когда вернулся из Сибири в свой дом. Так и ушёл, не держа обиды, благо сестра смогла на время приютить, ну а потом устроился на работу и получил квартиру где-то на окраине Москвы – так ведь и там можно было жить.

Обо всём этом я думал, пока добирался до Кремля. Будет любопытно посмотреть, каков он, этот нынешний наш вождь. Одно дело – видеть его на телеэкране, и совсем другое – впечатления от личной встречи.

Но вот, наконец, сижу в комнате для приёма гостей, осматриваю роскошный интерьер. Я вряд ли смог бы работать в подобной обстановке, разве что назначат музейным экспонатом. Но, как говорится, на вкус и цвет…

Тут входит он, и сразу, не мешкая, к делу приступил:

– Вы почему публикуете книги только за границей?

Что ж, попытаюсь объяснить:

– С нашими издательствами у меня как-то не срослось. Возможно, дело в том, что даже в романах критикую власть, само собой, если она того заслуживает, не говоря уже о публицистике. Ну а издатели санкций опасаются.

Он вроде бы по-прежнему невозмутим, но чувствую, что внутри у него всё закипает:

– Так вы ярый либерал?

– Ни боже мой!

– Тогда чем же недовольны?

– Лично я всем доволен, кроме возраста, – смотрю, он оценил шутку, улыбнулся. – А вот что касается положения в культуре…

Он отмахнулся:

– Министра нового назначили. Вроде бы справляется.

– Я не о том. У меня такое впечатление сложилось, что издательства и создатели телесериалов намеренно дурят публику, воспитывая, прошу прощения, полных идиотов.

Похоже, такие откровения ему в новинку:

– Неужели так? Я, впрочем, телевизор не смотрю, да и нынешних писателей не знаю, предпочитаю классику. Однако дам команду, чтобы занялись этим вопросом, – и после паузы: – Я всё же думаю, что дело обстоит не так уж плохо. А вы сразу – «идиоты»…

Пытаюсь оправдаться, что называется, сгладить острые углы:

– На счёт идиотов я, возможно, был не прав, но в том, что воспитывают узколобых исполнителей, в этом полностью уверен.

Вижу, что не согласен, мотает головой. Потом попытался опровергнуть:

– И что в этом плохого? Десяток узколобых вполне могут заменить одного интеллектуала. Правда, зарплату приходится платить, но с этим как-то справимся, – и вдруг прищурил глаз, словно бы угадав истинную цель моего визита: – Мне кажется, что у вас есть конкретная причина их за что-то ненавидеть.

Тут-то я и выложил ему историю со старичком. Реакция была мгновенная – нажал на кнопку селектора и приказал вызвать на ковёр премьер-министра. А затем развёл руками:

– Ну что прикажете мне с ними делать? Пороть? Так вроде бы запрещено, – и словно бы в оправдание того, что произошло: – Ну не могу же заниматься делами каждого пенсионера, ведь никаких сил тогда не хватит. Но в одном вы правы – это безобразие!

Уже когда выходил из Кремля через Боровицкие ворота, подумал: тяжело ему, но ведь сам же виноват. А всё потому, что надеется на узколобых. Главное, чтобы приказы выполняли от сих до сих, а остальное для него уже не важно. Вот Сталину нужны были интеллектуалы, в том числе хорошие писатели, а этот пытается обойтись без них. Что ж, вольному воля… А людям-то как жить?

Глава 13. Советник сам себе

Жаль, Еремея не было со мной – мог бы что-то подсказать. Хотя я и без него неплохо справился. Скорее всего, с alter ego в Кремль не пропускают, какая-то хитрая защита там срабатывает – то ли опасаются, что ляпнет что-нибудь не так, то ли считают, что двое против одного – это нечестно. С другой стороны, кто знает, что в голове у президента? Может, и вовсе несколько советников – иначе трудно управлять такой страной. И вот один подсказывает, что надо делать то-то, другой – совсем наоборот, третий предлагает не спешить с принятием решения, ну а четвёртый и вовсе не переставая твердит, мол, срочно надо уходить на пенсию, а то будет поздно. Окажись я в подобной ситуации, наверняка бы тронулся умом – просто