Иоанна Хмелевская - Бычки в томате

— Эльжбета, я правильно поняла? Он получил камнем по башке? Где?

— Не знаю.

Она спросила об этом жениха, и Олаф с радостью пустился в объяснения. Набрел он, дескать, однажды у самого синего моря на историческое здание, сильно разрушенное, как бы половинка костела получилась, и то одни стены. Сверху куски все время отрываются и летят вниз. Он сунулся под камнепад и получил по макушке.

— Это же курорт Тшенсач![3] — догадалась я. — Построили давным-давно в километре от пляжа, но море все время наступает и подмывает берег. Процесс развала слишком далеко зашел… А какого черта он полез в руины?

— По пьяни и с какой-то девкой.

— Девка, похоже, тоже была сильно бухая. На трезвую голову никто бы туда не полез. Ты ему объясни, что это не яблоки, вдарит по темечку, и поминай как звали. Не дай бог, опять туда полезет, в другой раз так легко не отделается. Скажи ему.

Эльжбета с невозмутимым видом принялась что-то объяснять жениху, но, насколько я поняла, больше напирала на вредные последствия контактов с пьяными барышнями. Я опять принялась расхваливать прелести королевства датского, особо подчеркнув, что ему следует посетить Кронборг, Хиллерёд, Скаген, Тиволи, Бакен, а если не хочет далеко ходить, то здесь рядом у нас отличное озеро, а на берегу — резервация для туристов, где есть стол и лавки, и пиво. К пиву я уже от щедрот прибавила жареные колбаски, хотя вовсе не была уверена, что их там подают. И выдохлась окончательно.

Какого черта! Я решила взбунтоваться, прервала на полуслове свои страноведческие комментарии, вежливо извинилась и дала деру на кухню. Пусть думают, что хотят, может, мне срочно в туалет приспичило, плевать я хотела на приличные манеры.

— Алиция, я больше не могу… — простонала я жалобно.

— Вот именно, — назидательно подтвердила подруга. — Такая прекрасная тема для обсуждении вырисовывалась, и что?

— И ничего, пшик.

— Каких только гостей у меня не было, сама знаешь, но такие — впервые. Ничего не понимаю. Из двух зол я бы предпочла, чтобы тут их всех поубивали…

— Тем более что не до конца…

— Могли бы немного поднапрячься и поучаствовать в разговоре.

— Я уже всю туристическую программу отработала, а им хоть бы хны!

— Достала меня эта рыба, — недовольно заявила Алиция, переворачивая филе на сковородке. — Терпеть ее не могу. Не хочешь немного потрудиться?

— С удовольствием, мне рыба нравится, но я бы взяла вторую сковородку, пусть все сразу жарится.

— Вот и возьми. В духовке у меня тефтели. Как, по-твоему, добавить спаржи к креветкам?

— Я бы добавила. А картошка?

— В микроволновке.

— Ну, так практически все готово. Что же ты копаешься?

— Я не копаюсь, а отдыхаю, — нравоучительно съязвила Алиция. — А купила ты, как ни странно, все с умом. Работы — кот наплакал. А с ними сидеть сил моих нет. Олаф даже ничего, и Эльжбету я люблю, но те двое — это нечто.

— Я тебе скажу, что мне даже интересно, что еще этот недоделанный Водолей выкинет.

— А мне — нет…

Призыв к столу все восприняли с таким восторгом, будто не ели целую неделю, а то и две. Олаф с Эльжбетой, возможно, и правда проголодались, кто их знает, когда они последний раз ели? Но Буцкие? Вот склероз! Опять мы им не вернули потерянных бычков в томате… Ну, ладно, сейчас момент неподходящий.

Право открывать вино Алиция предоставила Олафу. Красное вино к рыбе и креветкам выглядело, мягко сказать, оригинально, но, во-первых, имелись еще тефтели, во-вторых, я прекрасно знала, что белого в доме все равно нет, а, в-третьих, это красное было так себе, хотя и французское, но самое обычное, столовое.

Пан Вацлав снова постарался привлечь к себе всеобщее внимание. Он поболтал вино в бокале, понюхал, попробовал и начал вещать в своем стиле:

— Отличное вино. Да, конечно, французское. — Он оглядел бутылку и прочитал этикетку, чтобы удостовериться. — Оригинальный букет… Долгое послевкусие… Впрочем, меняющееся… Легкая кисловатость исчезает, проявляется терпкость… В следующей фазе…

Я тоже пригубила. Кислющее оно было — аж жуть, и резкое. Пан Вацлав продолжал заливаться глухарем, строя из себя великого знатока.

Никто не проронил ни слова. Четверо человек молча смотрели на него, причем Олаф с большим интересом, хотя не понимал скорее всего ни слова. Но, может, он-то как раз в винах разбирался? Остальные слушали вежливо и без эмоций.

Честно говоря, почти все присутствующие в винах кое-что понимали, и, похоже, Юлия тоже. Эльжбета ценила действительно хорошие вина, меньше всего опыта было у меня. Да и откуда ему взяться? Я ведь родом из страны, где долгие годы образцом утонченного вкуса была «Бычья кровь». Только оказавшись в Дании, я научилась более или менее ориентироваться в винах.

Это красное все попробовали, вероятно, из любопытства, а затем в рюмках поменьше появился польский национальный напиток, который никакого разбирательства не требовал. Верность вину сохранили только пан Вацлав да Юлия, которая и не думала сменить непроницаемое выражение лица на что-нибудь более подходящее застолью. А что она при этом думала, одному богу известно.

Пан Вацлав развлекал Эльжбету, полностью блокируя ее возможности как переводчика. К счастью, Алиция неплохо общалась с Олафом, так как немного знала шведский. Юлия подключалась лишь изредка и крайне неохотно. Все шло чинно и благородно, пока разогретый швед не решил поупражняться в польском языке. Я уже собралась было повеселиться, но тут из уст нашего краснобая сорвалась фамилия — Рохач. Мария Рохач.

Это имя я знала.

Замечательная писательница, автор слегка ироничных детективов, которые мне давно нравились не только своим прекрасным и сочным языком, но и той ловкостью, с которой ей удавалось избегать всякой политики. Действие ее написанных в наши дни произведений происходило в довоенные годы, и цензуре не к чему было прицепиться. Об этом мне было известно из достоверных источников, так как мы с ней издавались в одной конторе и, общаясь с тамошними редактрисами, можно было многое узнать из того, что не известно широкой публике. Конечно, я ей в подметки не годилась, но зато было к чему стремиться.

Поэтому я стала слушать внимательнее.

— Говорят, ее издали в Швеции, — упиваясь собственной значимостью, рассказывал пан Вацлав Эльжбете. — Но успеха не было. Одна-две книжки, и это всё. Возможно, перевод оказался неудачным, хотя я старался, как мог, писал на ее книги обширные положительные рецензии, с небольшой долей критики. Без этого нельзя, а то обвинят в необъективности. Я и ее литературного агента знал. К сожалению, он проявил себя не лучшим образом. А она не хотела ехать в Стокгольм для презентации книг, категорически отказалась. Еще какие-то нелады с паспортом были… Последнее время она здорово сдала, возможно, годы берут свое. Ну, и проблемы с алкоголем…

Что он плетет?! Я уже открыла рот, чтобы запротестовать, но меня опередил Олаф, который громко и четко произнес

— Мы имеете…

— Нет, не так, — машинально поправила его Алиция. — Мы имеем. А вы имеете. Мы имеем.

— Мы име… Нет?

— Нет.

— Вы имеем? — ни с того ни с сего обрадовался швед. — Вымеем, вымеем, вымеем!

Он так был рад новому слову, что не собирался с ним расставаться. Вымеем гремело над столом, и с каждым раскатом этого грома атмосфера как бы разряжалась. Алиция явно оценила позитивный вклад шведа в наше застолье и, неожиданно подняв бокал, провозгласила тост:

— Ну, за здоровье ксендза Кордецкого!

— Вымеем! — с энтузиазмом поддержал ее варяжский гость.

Упоминание о героическом настоятеле Ченстоховского монастыря, столь успешно руководившем его обороной в годы шведского потопа, оказалось как нельзя кстати. Пан Вацлав оставил в покое Марию Рохач и охотно переключился на исторические темы. Чем дело закончилось, я так и не узнала, поскольку зазвонил телефон, что позволило мне вскочить с места.

— Я возьму. Если ничего не пойму, отвечу абы что и высвищу тебя.

— Скажи, что меня нет дома…

В трубке послышался голос Мажены, поэтому мне не пришлось изворачиваться и врать про отсутствие Алиции.

— Тебе, наверное, неудобно говорить? — сразу догадалась Мажена.

— Ясное дело. Значит, концерт закончился. Так рано?

— Совсем нет. Сейчас антракт. На Вернера насели поклонницы, и он отбивается автографами. Ну, что там у вас?

— Все! — радостно сообщила я.

— О господи! Я завтра буду чуть свет.

— И правильно сделаешь.

— А на Эльжбету лобызун уже бросался?

— Еще как! И с такими последствиями!

— Какими? Ой, понятно, что сейчас все равно не успеешь рассказать. Вы обедаете? Или ужинаете?

— Рыба. Олаф любит рыбу.

— Вот незадача, а ведь Алиция как раз наоборот… А эта Юлия заговорила наконец?