Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

Я слегка сжала его руку, и он улыбнулся мне, погрузившись в воспоминания.

– Ничего подобного больше не случится, – тихо сказал он. – Но какой это был опыт!

– Трудно достичь пика своей карьеры в восемнадцать, – заверила я его. – Лучшее ещё впереди, Давид.

– Совершенно верно, – подтвердил Эмерсон. Ювелирные изделия не особо ему интересны, так что он явно скучал. – Ну, дорогие мои, куда дальше?

– Королевские мумии, – немедленно отозвалась Нефрет.

Эмерсон мгновенно согласился. Мумии – его конёк, и он был уверен, что сможет найти на выставке какие-нибудь основания для жалоб.

Царские мумии доставили по большей части из двух тайников: один – в скалах над Дейр-эль-Бахри, другой – в гробнице Аменхотепа II[59]. В старом музее они были рассредоточены по разным комнатам. Ныне месье Масперо собрал их вместе, в конце того же вестибюля, за которым располагалась Комната драгоценностей. Это была очень популярная выставка, и, стоило нам оказаться рядом с Эмерсоном, как он взорвался:

– Только взгляните на этих упырей! Всё это настолько неприлично, что сводит меня с ума от ярости! Я говорил Масперо, что он не имеет права выставлять эти бедные трупы на всеобщее обозрение, как если бы они были артефактами. «А не хотелось бы вам, – спросил я его, – предстать обнажённым перед взорами вульгарного сброда?»

– Безусловно, ужасная мысль, – пробормотал Рамзес.

Нефрет поднесла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку, и я укоризненно нахмурилась, глядя на Рамзеса, который притворялся, будто ничего не замечает. Масперо был довольно толст, но это не повод для насмешек над ним.

Давид пропустил пошлое упоминание о бедном месье Масперо. Он был серьёзным, чувствительным юношей и, вероятно, мог претендовать на более тесную связь с останками, чем любой из туристов, желающих поглазеть на мумии. Со смущённым видом он серьёзно произнёс:

– Вы правы, профессор. Возможно, нам следует выразить своё отвращение, отказавшись смотреть на мумии.

– Это совсем другое дело, – заявил Эмерсон. – Мы – учёные. Нами не движет праздное любопытство.

Рамзес, как всегда шагавший впереди, внезапно был оттеснён фигурой, стремительно бросившейся сквозь толпу. И на полном ходу влетевшей в Эмерсона, которого не так-то легко сдвинуть с места. Поскольку фигура принадлежала женщине, мой галантный муж не стал её отталкивать. Поддержав её, когда она отпрянула (столкнуться с Эмерсоном – всё равно, что врезаться в большой валун), он мягко заметил:

– Смотрите, куда вы идёте, мадам. Сейчас вы стоите у меня на ноге.

Потирая лоб, дама взглянула вверх. Бессвязные извинения мгновенно прервались восклицанием:

– Неужели это вы, профессор Эмерсон? Но… но мы же приглашены к вам на чай через час. Какое странное совпадение!

– Вовсе нет, – улыбнулась я. – Мы часто посещаем музей, и с этой же целью в Каир приезжают самые серьёзные туристы. Рада снова видеть вас, миссис Фрейзер. Может, мы просто отойдём в сторону, чтобы не мешать тем, кто стоит за нами?

Эмерсон, пристально смотревший на неё, вспомнил об этикете и представил остальную часть нашей компании. Думаю, он не меньше меня был шокирован тем, как она изменилась. Энид (в девичестве Дебенхэм) была красивым молодым созданием, сильным и грациозным, как тигрица. Теперь густые тёмные волосы обильно покрывало серебро, а плечи поникли, как у старухи. Изменение черт лица… дело было не столько в бледности и морщинах, сколько в выражении — затравленный взгляд прекрасных тёмных глаз, плотно сжатые губы. Безусловно, со времени нашей первой встречи прошло восемь лет, но эти годы не должны были оказать столь разрушительного воздействия.

Преодолевая изумление, я спросила:

– Где мистер Фрейзер? Он встретит нас в отеле?

Энид, похоже, не услышала вопроса. Обменявшись приветствиями с Нефрет и Давидом, которых раньше не встречала, она снова посмотрела на Рамзеса. И воскликнула, протянув руку:

– Рамзес! Прости за фамильярность, но мне трудно думать о тебе, употребляя какое-либо другое имя. Я вряд ли узнала бы тебя. Ты так вырос!

– Течение времени действительно оказывает такое действие, – согласился Рамзес. – Не произошло ли что-то неприятное в Комнате мумий, побудившее вас так внезапно покинуть её?

Энид глухо рассмеялась и подняла руку ко лбу.

– Да, ты не так сильно изменился. Непосредственный, как всегда! Нет, не извиняйся…

(Никак не возьму в толк, почему она решила, что он собирался это сделать.)

– Вообще ничего не случилось, – продолжила Энид. – Но просто... Они такие ужасные, знаешь ли. Одно жуткое ухмыляющееся лицо за другим – и вдруг я поняла, что не в силах это вынести.

Что ж, это был не первый случай, когда глупая женщина упала в обморок или с криком убежала из Комнаты мумий – хотя я не могла понять, почему эти дурочки вообще заходили туда, если были такими брезгливыми. Однако Энид никогда не производила на меня впечатления нервной особы, и уж ей-то, по крайней мере, следовало бы знать, что настоящие мумии отнюдь не так красивы, как их поэтические описания в художественных произведениях.

– А, вот ты где, – раздался голос позади меня. – А я всё ищу, куда ты подевалась. О, я вижу, ты нашла друзей!

Я вспомнила голос и узнала говорившего. Волосы Дональда Фрейзера были такими же яркими, а лицо – таким же молодым, как и восемь лет назад. С радостным возгласом он пожал всем нам руки.

– Ещё четверть часа до того времени, когда мы должны были встретиться в «Шепарде», – продолжил он. – Как чудесно, что мы нашли вас здесь! Это даёт мне возможность представить вам нашу дорогую подругу. Она отказалась присоединиться к нам за чаем, так как на неё не распространялось приглашение, но я полон решимости познакомить вас с ней, рано или поздно, потому что она – тоже выдающийся египтолог. Миссис Уитни-Джонс, профессор и миссис Эмерсон.

Дама скромно стояла в стороне. Повинуясь манящему жесту Дональда, она подошла к нам.

Меня обвиняют в поверхностности, когда я сужу людей, особенно женщин, по их одежде. Абсолютно смехотворно. Нет ничего важнее костюма: он указывает на художественные вкусы и экономические возможности владельца, помимо других важных характеристик.

Эта дама, безусловно, принадлежала к обеспеченным слоям населения. Новёхонький костюм по последнему слову моды, с юбкой-зонтиком и коротким жакетом поверх шифоновой блузки и (судя по негнущейся спине) корсетом с прямым передком[60]. В этом году шляпы немного уменьшились в размерах; её шляпка была сплетена из тонкой коричневой соломы, отделанной страусиными перьями. Прошлым летом я видела ту же самую модель в «Хэрродсе»[61]. Миссис Уитни-Джонс была примерно моего роста, однако (несмотря на корсет) несколько полнее.

– Рад знакомству, конечно, – буркнул Эмерсон. – Египтолог, вот как? Я никогда о вас не слышал. Где вы занимались раскопками?

Я давно перестала извиняться за манеры Эмерсона. Но сейчас в этом и не было необходимости. Дама засмеялась самым дружелюбным образом, который только можно представить, и игриво погрозила пальцем моему мужу.

– Но я наслышана и о вас, профессор, и о вашем прямолинейном характере. Как я ценю честность и откровенность! Они так редки в этом печальном мире.

Она не ответила на его вопрос, и Эмерсону не дали возможности повторить его.

– Да, но почему мы здесь стоим? – удивился Дональд. – Пойдём в отель.

– Отличное предложение, – согласилась я. – Вы, конечно, присоединитесь к нам, миссис Уитни-Джонс? Естественно, я бы включила вас в приглашение, если бы знала, что вы не только друг Энид и Дональда, но и коллега-учёная.

Хотя, сказать по чести, я сомневалась и в том, и в другом. Когда остальные отвернулись, и Дональд протянул даме руку, застывшая светская улыбка Энид на мгновение исчезла. Выражение, исказившее её лицо, было не просто неприязнью. Более точное слово – отвращение, и к нему примешалось что-то странно похожее на страх.