Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров

Собрали два десятка гильз от «Калашникова». «Скорая» увезла тело Сучкова и раненого Сорокина. Машина же, точнее ходовая ее часть и мотор, совершенно не пострадали, и водитель сам уехал на ней в гараж.

Никто, конечно, и номер «Волги» не запомнил. Черная «двадцать четверка» — и все. Придется в газетах объявлять, призывать свидетелей, да кто откликнется?.. Объявили в розыск. А что толку-то? Это же заказуха!

—        Но как же ты угадал? — допытывался Слава.

—        А почему от него неделю назад старый его телохранитель ушел, Кузьмин? Кто мне объяснит?

—        Он не ушел, — возразил Залесский, — ты разве забыл? Сам же говорил, что его Сучков выгнал.

—        А разве нельзя уйти по собственному желанию и таким образом? И почему, когда он появляется и задает вопросы про кого-нибудь, того человека вскоре убирают. Он и теперь исчез, будто хочет следы замести... Вопросы есть, а арестовать не за что...

Размышляя вслух, Саша стал снова набирать номер телефона, подождал и с досадой швырнул трубку.

—        Черт знает что такое! Куда она могла деться?

—        Постой, ты о ком? — поднял свои опаленные брови Грязнов. — Об Ирине, что ли?

Ну о ком же еще? Больше часа звоню — тишина. — Турецкий раздраженно сморщился.

—        Она вместе с Масловым на какой-то урок поехала. На Ленинский.

—        Господи, что ж ты раньше не сказал, видел же, как я набираю... Тогда все в порядке.

—        Расскажи, как съездил, — спросил Грязнов.

—        Ушел от хвоста, наглого такого, пришлось даже правила на переезде железнодорожном нарушать. Серый теперь был «жигуль». Кажется, ребята, нас стали пасти всерьез... Да, а картотека, скажу я вам, у деда весьма интересная. Я там много чего навыписывал. Только вот не пойму, зачем она ему. Польза-то какая? Один вред. Вот Никольский, например, был у него и всю картотеку видел. А зачем она ему? Беспредельщиков для Барона искал? Да, кстати, Слава, спроси мать-начальницу, она не забыла про Пермь? Следователя в колонию послать... Не бездельничай, позвони, а то от моих просьб она скоро взвоет.

Слава послушно набрал номер Романовой. Но не успел и рта открыть, как Романова, похоже, вылила на него столько, что бедный Грязнов из рыжего превратился в бледного — прямо на глазах.

Турецкий, не совсем понимая, о чем идет речь, сказал негромко Залесскому, чтоб не мешать Славе:

—        Я сейчас не хочу рассказывать подробно, чтоб потом не повторяться. А Костя освободится — у него какое-то очередное совещание по путчистам, — и изложу со всеми деталями, ладно?

—        Да я же с ней сам договорился! — раненым лосем заревел Грязнов. — Клянусь тебе, лично! — И почему-то посмотрел на Турецкого. — На возьми, требует... — И как-то потерянно протянул Саше трубку.

—        Слушай, юрист, — без обиняков начала Шурочка. — Ты когда-нибудь свою бабу приструнишь или нет? Шо у нее за вечные номера?! Договорились железно, что она будет ждать парня и без него никуда ни ногой! Он прибыл тютелька в тютельку, звонит, стучит, никого, хоть ты тресни! Мне звонит! Шо делать? А я знаю? Сиди, говорю, как дурак, на ступеньках, жди неизвестно чего! Вот он и сидит! Третий час! И у него, конечно, больше никаких других дел нет! Ну шо ты молчишь? Разберешься, наконец, со своей дурищей?!

—        Шурочка... — только и мог выдавить из себя Турецкий. — Это не просто так... Это беда случилась! Лечу туда, пулей лечу!

—        Летун... — пробурчала она и положила трубку.

Он домчался до дома в рекордно короткое время: в лучшие дни так не получалось. Взлетел по лестнице и уже на четвертом этаже увидел выше, на подоконнике, парня, обреченно глядящего в окно.

—        Ты — Маслов? Федор? Я — Турецкий. Что тут было?

Федор начал рассказывать. Пока говорил, они поднялись к двери, Саша открыл ее, и они вошли в квартиру.

Все на своих местах, никаких следов борьбы, не было лишь привычных Иркиных нот в черной папке, сумочки и зеленой кофты на вешалке. Значит, она, не дождавшись, все-таки умчалась по своим идиотским делам! Господи, за что ты наказание такое придумал! Надо же, какая зараза!

Саша готов был сию минуту растерзать, разодрать на куски эту упрямую стервозу и каждый, причем обязательно отдельно, вышвырнуть в мусоропровод...

—        Тогда я, может, поеду? — уныло поинтересовался Федор.

—        Да, конечно, — закивал Турецкий, — извини, старик, я все Романовой объясню. Не обижайся, видишь, я сам в каком состоянии? Убивать иx надо за такие фортели...

Маслов улыбнулся, кивнул подбадривающе и вышел, прикрыв дверь.

Турецкий налил в чашку холодной заварки и одним глотком выпил. Надо позвонить, объясниться... Там ведь тоже все на нервах...

Он подошел к аппарату, чтобы снять трубку, но телефонный звонок опередил его.

Понятно, сказал Турецкий сам себе, сейчас я ей все скажу. Только спокойствие. Звонок повторился. Он снял трубку я почти елейным тоном сказал:

—        Я понял, это ты, Ира.

—        Я не Ирина, — ответил грубоватый мужской бас. — Успокойся, Турецкий.

—        Кто это? — механически задал вопрос Саша, хотя уже знал ответ.

—        У тебя хватит телефонного провода до кухонного окна?

—        А тебе-то зачем?

—        Не мне, — покровительственно усмехнулся голос, — тебе.

—        Не знаю.

—        Ну так узнай! Возьми аппарат да подойди.

Турецкий, не понимая, что с ним происходит и почему он беспрекословно выполняет команды какого-то наглеца убийцы, тем не менее взял аппарат с тумбочки в прихожей и пошел на кухню. Провода хватило.

—        Ну вот видишь, как раз... А теперь гляди в окно. Серый «жигуль» знаком?

—        Вижу...

—        Вот я выхожу и машу тебе рукой, гляди!

Из машины вышел плотный, коренастый мужчина с телефонной трубкой в руке и лениво махнул дважды ладонью.

—        Ты увидел, молодец, я тебя тоже. Хорошо катаешься. А теперь слушай внимательно. Горелов мне сказал, что тебя у него интересовало, понял? Да не бойся, не гони волну, живой он. Еще тебя переживет. Так вот сообщаю тебе, легавый, не нравится мне твой интерес, понял? Не слышу!

—        А мне ты не нравишься, ну и что из этого? — Саша вгляделся в этого человека и вспомнил того, что видел вчера мельком: собачку маленькую вел на поводке! Точно! Да ведь это ж и есть Барон!

—        Не та музыка пошла, легавый. Значит, мотай на ус: девка твоя у меня сейчас. Лично для меня ты никакой опасности не представляешь. Поэтому условия мои такие: ты полностью и навсегда оставляешь в покое Никольского, который ни по какой статье не проходит, это я тебе авторитетно заявляю. Есть охота, ищи тех, кто все это фуфло замочил, найдешь — зарплату тебе прибавят. А Никольского не трожь, я его в камере защитил и здесь в обиду не дам. Девка твоя будет гарантией. Сроку тебе отводится — ну два дня, больше не дам. Денег надо, добавлю капусты, хорошему человеку говна не жалко, — захохотал он. — Но гляди у меня, если попрешь рогами, сам понимаешь, мужское дело нехитрое, а молодцы у меня на подбор, и крепко им твоя Иринка приглянулась. Словом, гляди, после них тебе уже ничего не достанется. Все. Позвоню послезавтра утром. Скажешь свое слово.

Барон снова махнул рукой, сел в машину, и серые «Жигули» неспешно выехали со двора.

Телефон зазвонил снова. Турецкий машинально снял трубку, поднес к уху.

—        Ну? — Это Грязнов. — С кем ты целый час трепался, нашлась, что ли?

—        С Бароном.

—        Ого... — протянул Грязнов. — Понятно. Тогда сиди, еду к тебе. Ничего до моего приезда не предпринимай, понял?

3

Неприятный разговор состоялся у Арсеньича с Ванюшей Подгорным.

Накануне вечером Наталья прибежала на дачу и нашла Кашина, попросила срочно зайти, Вася приехал, поговорить хочет. Арсеньичу этот разговор был совершенно ни к чему, но он согласился все-таки заглянуть к Наталье, чтобы не обострять отношений.

Кузьмин передал ему просьбу Подгорного. И вот теперь Арсеньич возвращался домой, как он называл дачу в Малаховке, поскольку жил у Никольского практически постоянно. Своя же квартира пустовала уже который год. Ни семьи, ни старых друзей. Да и были то в основном сослуживцы, знакомые и соратники по службе в Афганистане. Многие из них, если не большинство из оставшихся в живых, ушли в охранные службы, прибились к коммерческим структурам, зажили новой жизнью, где главным стало теперь не дружеское участие, а умение делать деньги. Растерялись, разорвались бывшие, казавшиеся крепкими связи.

Об этом и завел сразу речь Подгорный, едва они встретились в холле на Огарева, 6. Завел Ванюша Арсеньича в небольшой кабинетик на первом этаже, который больше напоминал комнату для допросов: стол, два стула, телефон да графин с водой на высоком сейфе — вот и вся казенная обстановка. Не хватало только магнитофона, спрятанного где-нибудь в ящике письменного стола. Впрочем, не исключено, что он уже работал.