Опасные игры - Чейз Джеймс Хедли

— Вы повторяетесь, — отозвался я вежливо. — Как вы только что сказали, разговор неофициальный, не так ли?

— Угу.

— Тогда опять-таки неофициально, сержант: идите вы к…

Я встал, пересек унылый вестибюль и зашел в еще более унылую забегаловку, где выпил чашку скверного кофе. Потом закурил и просмотрел местную газетенку.

Фотография семи кретинского вида юнцов, стоящих с мокрыми глазами над остатками своих «хонд», доставила мне немалое удовольствие.

Часов в десять я вышел из отеля и направился в единственный во всем городе цветочный магазин. Купив букет красных роз, я зашагал к городской больнице. Довольно часто встречные улыбались мне, и я отвечал им улыбкой.

После долгого ожидания меня, наконец, пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, а ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч. Сестра засуетилась с вазой для цветов, потом вышла. Я смотрел на Дженни и чувствовал себя великаном. Она еще не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался с Призраком, но и заставил ходить пешком семерых его дружков кретинов. Остаться без мотоциклов было им равносильно кастрации.

— Привет, Дженни, как дела?

Она печально улыбнулась.

— Не ожидала увидеть вас, Ларри. Думала, что после тех слов, что были сказаны мной, нашим отношениям конец.

Я пододвинул стул и сел.

— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?

— Я не могу ничего забыть. Зря я вам сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины говорят не то, что думают, когда сердятся. Спасибо за розы, они такие чудесные.

Интересно, как бы она говорила, узнав о семи сожженных «хондах»?

— Хватит об этом. Вы не сказали, как себя чувствуете.

Она состроила недовольную гримасу.

— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.

— Та проволока была натянута для меня. Мне жаль, что вы на нее натолкнулись.

Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.

— Ларри, если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне небольшую услугу. Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились служащие муниципалитета, прислали замену. Но есть одно дело, которое я должна была выполнить. Вы не согласились бы заняться этим вместо меня?

— Какое именно дело? — Мне бы сказать, что я покончил с этой опекунской лавочкой, что это занятие не для меня, а для дураков, но меня подталкивала судьба. — Буду рад помочь вам.

— Завтра в одиннадцать из тюрьмы освобождают одну женщину. Я навещала ее и дала обещание… — на секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего взаперти, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда она выйдет, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой. Я просто не хочу разочаровывать ее. Если меня там не окажется, если ее никто не будет ждать, это может свести на нет все труды, которые я в нее вложила. Не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось, и почему я не смогла встретить ее?

«Господи! — думал я. — Как можно быть такой простодушной!» Женщина, которая провела за решеткой четыре года, наверняка должна быть крепче стали. Как и все отиравшиеся вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но поскольку это из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил выполнить ее просьбу.

— Это не проблема, Дженни, разумеется, я ее встречу.

Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой.

— Спасибо, Ларри, вы сделаете доброе дело.

— Как ее можно будет узнать?

— Она одна освобождается в это время. У нее рыжие волосы.

— Тогда нет проблем. За что ее посадили? Или мне не следует об этом спрашивать?

— Нет, не следует. Разве это имеет какое-нибудь значение? Она отсидела свой срок.

— И куда же мне ее отвезти?

— У нее дом неподалеку от шоссе № 3. Там живет ее брат. Она покажет дорогу.

Появилась беспокойная медсестра и заявила, что Дженни пора отдохнуть. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.

— Ни о чем не беспокойтесь, — я встал. — Ровно в одиннадцать я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут?

— Рея Морган.

— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все произошло.

Сестра погнала меня из палаты.

Удаляясь из больницы, я думал, что впереди у меня большая часть дня, которую нечем заполнить. Я еще не знал, что встреча с Реей изменит всю мою жизнь.

В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход в женский исправительный дом, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, едва пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль. Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету и вышел из машины.

Трудно описать словами эту женщину. Могу только сказать, что это была высокая стройная женщина с густыми волосами цвета спелого каштана, одетая в поношенный светлый плащ, темно-синие брюки и запыленные стоптанные башмаки. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные. Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были правильные черты лица, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные глаза. Это были огромные глаза, глядящие на мир с подозрением, циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что эта женщина старше меня на много лет и настолько же богаче опытом.

— Я Ларри Карр, — отрекомендовался я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она просила встретить вас.

Она взглянула на меня. Ее глаза, как рентген, раздели и ощупали мое тело.

Ничего подобного я не испытывал раньше. Я реагировал на ее медленный, изучающий взгляд, как реагировал бы любой мужчина.

— Ладно, — она перевела взгляд на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.

У нее был низкий хрипловатый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза.

Протягивая пачку сигарет, я сказал:

— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?

— Дайте прикурить.

Поднося огонь к сигарете, я уже был во власти гнева.

— Вы не слышали, что я сказал?

Она втянула дым в легкие и медленно выпустила из тонких ноздрей.

— И что с ней?

Равнодушие, прозвучавшее в ее голосе, яснее всяких слов подсказало, какой простофилей была Дженни.

— Сломана лодыжка, запястье и перебита ключица.

Она сделала еще одну затяжку.

— Так и будем здесь торчать? Я хочу домой. Ведь вас ради того и прислали, чтобы отвезти меня домой.

Она, словно столб, обошла меня, открыла дверцу и проскользнула вовнутрь. Меня охватила холодная ярость, и я рывком распахнул дверцу.

— А ну вылезай, сука! — заорал я на нее. — Вали пешком! Я тебе не фрайер, вроде Дженни! Вылезай, или я тебя вытащу!

Она еще раз затянулась сигаретой, рассматривая меня.

— Я и не считаю тебя фрайером. Не бурчи кишками, я заплачу. Отвези меня домой и я расплачусь за проезд.

Она не отводила от меня взгляда зеленых глаз.

И тут мной овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдержал желание разложить Рею прямо на запыленной дороге. Теперь ее глаза казались мне зелеными омутами обещания. Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе № 3.

Когда я выжидал удобный момент, чтобы влиться в поток машин на главной магистрали, она спросила:

— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты, вроде, на моем языке.

— Ты знай, помалкивай. Чем больше я тебя слушаю, тем меньше ты мне нравишься.

Она рассмеялась.

— Даешь! А ты штучка, парень!

Она небрежно опустила любопытные пальчики мне на бедро, но я отбросил ее руку.