И все в шоколаде - Елена Терехова

управились», – не могла не прокомментировать Валентина. Она огляделась – кругом ни души, другого шанса не будет.

– Я подошла сзади и ударила ее корягой по голове, она упала. Я была в рабочем халате и в перчатках. Перевернула ее на спину и с силой сдавила горло. Не помню, сколько это продолжалось, но я почувствовала, что все кончено. Я стянула с нее трусы – пусть все поймут, что она с «потрахалок» возвращалась, а потом вспомнила, как в кино какой-то маньяк метил проституток. Я взяла чулок с ее ноги и завязала на шее пышным бантом. Огляделась, забрала ее сумочку, деревяшку, которой ее по башке приложила, и шмыгнула домой. Дома я просмотрела содержимое сумочки – в ней лежали загранпаспорта, ключи от дома, мобильник и кое-какая косметика. А еще конверт с толстой пачкой денег, тысячными. Я заглянула в конверт, но пересчитывать не стала, навскидку тысяч сто – не меньше. Я выключила мобильник, а паспорта, свой халат, калоши, перчатки, чулки, косынку и деревяшку эту, да трусы невесткины, из двух шнурков состоящие, сожгла в бане в печке. Сумочку засунула подальше в шкаф, пожалела. Красивая больно – Варюшке может пригодиться. Деньги тоже сожгла – не принесли они никому счастья, да и лишняя улика. Жарко баню натопила на всем этом барахле…

Мне нужно было выиграть время, чтобы уладить бумажные дела, как я уже говорила – я оформила завещание на свою квартиру на внуков, чтобы в случае чего у сына не было соблазна ее продать. Я не собиралась скрываться от правосудия, и я не жалею ни о чем. Увы, дети остались без матери, но все, что ни делается – только к лучшему. Теперь у них будет дом, крыша над головой, а то продала бы все их мамашка непутевая, просвистала по заграницам, и остались бы они ни с чем в чужой стране, среди чужих людей… А так – у Ирки с Катей отец замечательный, Катюха мачеху свою любит, Ирка – та ничего, смирится; может, норов свой немного попридержит, а то уж больно она взбалмошная. Для Вареньки моей Андрей будет замечательным отцом. Я не желала бы, конечно, ей расти с мачехой, но как знать – порой и мачехи оказываются куда порядочнее родных, физиологических, матерей.

Мне не нужно снисхождения в суде, я готова ответить перед законом по полной программе, я и сына своего учила, и внуков, что за содеянное надо отвечать, потому и сама юлить не собираюсь. У меня все, больше мне сказать нечего. Где тут у вас, что нужно подписать?

Шувалова закрыла папку. Валентину Тихоновну уже давно увели в камеру, а она все сидела и прокручивала в голове ее исповедь. Ей было искренне жаль всех – Марину, которая всю свою недолгую жизнь посвятила поискам женского счастья; девчонок, которым предстоит вырасти без матери; Андрея, который так хотел быть хозяином в доме, главой семьи, а вместо этого превратился в домашнего тирана. Но больше всех она жалела Валентину Тихоновну – убийцу, ту, которая положила свою жизнь на алтарь благополучия своего единственного сына…

Эпилог

Дни мелькали за днями, неслись недели и месяцы. Позади еще один год. Шел дождливый август из нашего времени.

Они спускались по ступенькам серого административного здания. Если внимательно присмотреться к вывеске, то можно было прочитать: «Междугорский городской суд». Сегодня, наконец, было вынесено решение. Сегодня они стали официальной семьей – Алена, Александр и Катюшка.

– Наконец-то я смогу тебя по-настоящему звать мамой, – Катюшка подпрыгивала от радости. – Скажи, а когда мы пойдем менять мои документы? Скорее бы уже.

– Через месяц уже можно будет. Меня впишут в твое свидетельство о рождении, как твою маму.

– Вот видишь, теперь у тебя дочка есть, а то только сыновья, – девчонка действительно радовалась. Она тоже выступала в суде, беседовала с сотрудниками органов опеки, когда те приходили к ним домой, чтобы посмотреть на условия жизни. Ей тоже было трудно под постоянным прицелом официальных лиц и родственников. Особенно старались родственники: они во всем искали подвох, из-за их постоянных жалоб суд откладывали трижды для проведения проверок, но они выдержали, выстояли, не прогнулись.

Они шли, держась за руки, и строили планы на ближайшее будущее – свое, ни от кого не зависящее, светлое будущее…

Видеозвонок от Натальи Морган был для Алены немного неожиданным, чаще они общались только по переписке:

– Аленушка, поздравь меня! Я, кажется, выхожу замуж, – Наталья сияла. Блеск глаз видно было даже через помехи веб-камеры.

– Солнышко, я очень за тебя рада! – Алена почему-то не была удивлена этой новости. Наталья в последнее время расцвела – было ясно и слепому, что в ее жизни появился мужчина. – А не секрет – кто он?

– Теперь уже нет. Помнишь дознавателя, который к тебе приходил?

– Офигеть! – Терехина готова была упасть со стула. – Вот это номер!

– Да уж, сама в шоке, – Наталья рассмеялась. – На следующей неделе мы подаем заявление. Я бы очень хотела видеть вас на нашей свадьбе.

– Ни за что не пропущу такое событие! Поздравляю, дорогая! Ты заслужила счастье!

В Шубаново с утра не стихали разговоры – наблюдательные кумушки нашли, о чем пошептаться сегодня. Вновь вспомнилась трагедия годичной давности, со всеми подробностями, обсуждениями и дополнениями. Да и было от чего. Сегодня по селу проехала дорогущая и красивая импортная машина. Иномарок и тут хватало, но такой шикарной не было ни у кого. Мужчина, сидевший за рулем, спросил у проходившей мимо женщины дорогу на кладбище. Та махнула рукой в нужную сторону.

– А если вас не затруднит, мне бы найти там Марину Морган, – голос мужчины был тих и спокоен, глаз она рассмотреть не могла сквозь затемненные очки, но что-то подтолкнуло ее помочь ему.

– Давайте я с вами проеду, вы не найдете, – мужчина открыл ей дверь, и она примостилась рядом. Любопытный взгляд сразу отметил корзину лилий на заднем сиденье и красивый венок из натуральных цветов. На черной ленте золотыми буквами написано: «Вечно с тобой моя любовь».

– Мы на кладбище-то приехали, он и говорит: покажите мне, куда, мол, идти, и можете возвращаться к своим делам – мол, я надолго сюда. Я его до могилы проводила и пошла к выходу, а сама круг сделала и на соседний погост, что за кустами. Стою, значит, смотрю, а он на могилке все прибрал, венок поставил, корзину с цветами. Стоит, молчит, на фотку Маринкину смотрит. Мужик, скажу я вам – закачаешься. Высокий, широкоплечий, волосы с проседью – ну, Ричард Гир! Руки вот только в синих перстнях – сиделый, видать.

– А дальше-то что? – перебивали нетерпеливые товарки.

– Да что дальше? Зажег