Эдриан Маккинти - Миг – и нет меня

– Круто, – заметил я.

– А об Энди ты подумал? – брызгая мне в лицо слюной, заорал Скотчи. – Об Энди, который может остаться на всю жизнь инвалидом или вообще откинуться?!

Я ничего не ответил, и он смерил меня мрачным взглядом.

В этот момент вернулся Фергал с подушками.

– Включи-ка телик погромче, – велел ему Скотчи.

Фергал снова ушел. Я посмотрел сначала на Скотчи, потом на распростертого у наших ног Лопату.

– Давай я все сделаю, – сказал я. – От моего «двадцать второго» все-таки поменьше шума.

Скотчи кивнул.

На самом деле я больше беспокоился о Лопате, чем о том, насколько громким будет звук выстрелов. Пуля калибра 22 оставляет куда менее серьезные раны, чем револьверная пуля калибра 38. Приняв решение, я прижал подушку к лодыжке Лопаты, глубоко уткнул в нее ствол и, дождавшись, когда в соседней комнате заорал телевизор, нажал на спусковой крючок. Брызги крови и перья из распоротой подушки полетели во все стороны. Стараясь действовать как можно спокойнее, я прострелил Лопате вторую лодыжку. Снова кровь, перья… Запахло порохом, к тому же подушка начала тлеть, и я быстро затоптал огонь. После выстрела в левое колено Лопата внезапно очнулся, и его тут же вырвало, но Скотчи снова успокоил его на удивление ловким ударом ногой в висок. Я прострелил Лопате и другое колено и передал револьвер Фергалу, чтобы тот обработал локти. Сам я выпрямился и поспешно перевел дух. Я больше не мог выполнять эту палаческую работу, но Скотчи решил, что я отдал оружие Фергалу только потому, что тот находился в более удобном положении. Ему было невдомек, что я каждую минуту мог потерять сознание или сблевнуть.

Фергал выстрелил Лопате в локоть, но не слишком удачно. Мне следовало сделать это самому. Не то чтобы я обладал каким-то опытом по этой части, просто у меня было значительно больше здравого смысла и я лучше владел собой. Еще раз глубоко вздохнув, я забрал у Фергала револьвер.

– Смотри, как надо, – сказал я и аккуратно прострелил Лопате другой локоть, повернув оружие так, чтобы пуля попала в мясистую часть руки. Лопата снова дернулся, потекла кровь, полетели перья. Жена Лопаты, которая все еще валялась в отключке, тоже пошевелилась и застонала.

Я перевел дух.

То, что мы сделали, было жестоко. Просто ужасно. Одно дело – избить кого-то до потери сознания, и совсем другое – шесть раз подряд выстрелить в беспомощного человека. В знакомого человека к тому же…

Мы трое поднялись на ноги и несколько секунд стояли неподвижно, потрясенные тем, что мы только что сделали.

– Шесть выстрелов, «шесть банок по-ирландски», – прошептал Скотчи и как-то странно забулькал. Похоже, это он так смеялся. Фергал кивнул, и его рожа расплылась в улыбке – словно пополам треснула.

– Я всегда хотел спросить, что это такое, – проговорил он чуть ли не с благоговением. – Скажи, Майкл, у нас в Ирландии действительно так делают?

– Да, в Ирландии действительно так делают, – ответил я холодно, как будто подобные вещи давно вошли в мою плоть и кровь и стали второй натурой… Как будто я видел подобное десятки раз, и не испытывал ничего, кроме скуки. Разумеется, ничего подобного я раньше не делал. «Шесть банок» я видел только раз, после чего меня мутило целую неделю, но Фергал этого не знал. Теперь он смотрел на меня совсем другими глазами. В его представлениях я стал по-настоящему крутым сукиным сыном, и я не сомневался, что он раззвонит об этом другим. Даже Скотчи, насколько я заметил, был несколько потрясен тем, что мы сотворили. Когда мы в последний раз были в «Четырех провинциях», Лопата угощал нас пивом.

Их замешательство было мне на руку, и я поспешил воспользоваться представившейся мне возможностью.

– Ладно, пошли отсюда, – сказал я, открывая дверь. Скотчи и Фергал без возражений последовали за мной. Скотчи вознамерился было напоследок пнуть Лопату, но не посмел – настолько ему было не по себе. Мы все были с ног до головы забрызганы кровью, но на улице наступила уже настоящая ночь, да и машина стояла у самого подъезда. Скотчи начало трясти, но он старался этого не показать. Протянув мне ключи, он сказал:

– Садись за руль.

Я еще не привык ездить по правой стороне улицы, однако возражать не стал. Взяв ключи, я запустил мотор и, плавно тронув машину с места, поехал в обратном направлении. По дороге нам попался «Макдональдс» для автомобилистов, и я решил еще больше укрепить свою новообретенную репутацию.

Я повернул на стоянку.

– Умираю с голоду, – объявил я. – Вам, ребята, что-нибудь взять?

Скотчи, сидевший на переднем сиденье, был бледен как смерть, а после моего вопроса он и вовсе позеленел. Фергал на заднем сиденье с трудом сдерживал позывы к рвоте. Оба покачали головами, и я, подкатив к окошку, взял бигмак. Одной рукой я правил, а другой держал бутерброд, откусывая от него большие куски. «Фергал расскажет всем и об этом, – думал я. – Слухи дойдут до Лучика. До Темного. Может быть, даже до самого мистера Даффи».

У «Четырех провинций» мы остановились и зашли внутрь, чтобы привести себя в порядок. Бриджит взяла у меня окровавленную одежду. Энди по-прежнему был без сознания.

– Пожалуй, его все-таки стоит отправить в больницу, – сказал я.

Скотчи было не до споров, и миссис Каллагэн стала набирать номер. Я принял душ и стал ждать парамедиков.

Когда мы остались одни, я разыскал Бриджит и поцеловал.

– Я очень хочу с тобой встретиться, – сказал я.

Она ничего не ответила.

– Завтра, – добавил я.

– Я не знаю, Майкл, – ответила она.

– Ради всего святого, Бриджит, ведь нам с тобой обоим так досталось! Завтра. Пожалуйста. Приходи, оттянемся…

Она с сомнением покачала головой и спустилась вниз.

Я несколько секунд стоял неподвижно и смотрел ей вслед. Придет ли она? Может быть, моя наглость пришлась ей не по вкусу? Кто знает… Я устало покачал головой и тоже спустился вниз.

Пат налил мне бесплатную кружку пива, и я выпил ее, закусывая хрустящими чипсами и болтая о предстоящем футбольном сезоне британской премьер-лиги. Потом я попрощался с ним, спустился по лестнице и сел в поезд.

Страшное было позади.

Закончилось.

Я справился.

Я справился. Мне нелегко пришлось, но это была вина Скотчи, а не моя. Не моя.

Я ищу в кармане книжку про русского, но она куда-то подевалась, и я просто сижу в вагоне подземки и думаю. Не моя вина. Не моя… Поезд гремит на стыках, вагон покачивается и едва не убаюкивает меня. Наконец он останавливается на остановке и больше не двигается. Наконец появляется служащий подземки. Он говорит, что на линии возникли какие-то проблемы и что мне придется выйти на 137-й улице. Я выхожу, и служащий вручает мне бесполезный пересадочный талон.

В Гарлеме темно. В Гарлеме – ночь.

От Сити-колледжа и парка Сент-Николас дорога идет под уклон. Улицы пусты. Ни наркоманов, ни проституток, ни полицейских в штатском, ни рассыльных, ни дорожных рабочих – никого и ничего. Винные лавочки закрыты, их железные ставни заперты на замки. Только луна. Только луна и пустынная дорога. Гигантские темные здания спят, оплетенные ржавыми пожарными лестницами, словно осьминожьими щупальцами. Воздух еще не остыл. Гарлем затих, и я тоже начинаю успокаиваться. Да и с чего бы мне волноваться? Все ответы лежат передо мной. Не стоит усложнять, на самом деле все предельно просто. Я знаю положение вещей. Я знаю, кто я и кто они. Я знаю свое место. Я знаю, что будет дальше. Я знаю буквально все и поэтому могу существовать здесь, не испытывая ни дискомфорта, ни страха перед прошлым.

Я могу быть никем.

О, как приятно пройтись ночью по Амстердам-авеню. Вокруг – никого. «Бродячее» такси нагоняет тебя и гудит. Ты смотришь на него, киваешь. Такси останавливается. Ты садишься. Три доллара до перекрестка 123-й и Амстердам, говоришь ты.

Водитель улыбается и кивает.

– Жаркий был денек, – говорит он.

Ты не отвечаешь и глядишь в окно. Ты не отвечаешь, хотя в глубине души ты с ним совершенно согласен.

2. В центре

Все должно было быть иначе. На этом трудный вечер должен был закончиться, но он не закончился. Вечер превратился в бурную ночь, в которой смешались выпивка и крэк (понимайте как хотите), бары и машины. Впрочем, по порядку… Вернувшись домой после расправы над Лопатой, я разделся и лег, но поспать мне удалось всего минут сорок. Ребята приехали за мной в большом желтом фургоне – похоже, угнанном. За рулем сидел парень по имени Марли; до этого момента мне еще никогда не приходилось с ним сталкиваться, да и впоследствии я встретился с ним только один раз, – несколько месяцев спустя, если брать физическое время, или через несколько геологических эпох с точки зрения психологии, – когда я вонзил ему в горло заточку и он упал, не издав ни звука, в мягкий рождественский снежок.

Я был вымотан до предела, но меня все равно решили разбудить, чтобы я принял участие во всеобщем веселье, так как Темный, отмечая какое-нибудь событие, вел себя совершенно как моряк, который сошел на берег после долгого плавания. Он пил, и вместе с ним должны были пить все – таково было правило, которым он руководствовался в подобных случаях. А я, что ни говори, был героем дня – так, во всяком случае, мне сказали. Лучик, Большой Боб и Темный приехали в «Четыре провинции» сразу после своих важных переговоров, но меня уже не застали – я отчалил буквально за полчаса до этого. На переговорах Темный и Большой Боб пили, поэтому везти их пришлось Лучику (хотя фактически за рулем сидел Марли). За столиками «Четырех провинций» вся компания столкнулась со Скотчи и Фергалом, которые как раз собирались принять по последней – как говорится, «на посошок». Оба были уже хороши, но Лучику каким-то образом все же удалось вытянуть у них подробности наших приключений. Услышав всю историю, Темный возмутился. Как им только пришло в голову разрешить мне ехать домой на метро, вскричал он. Меня, героя сегодняшнего вечера, расправившегося с Лопатой с поразительными хладнокровием и решительностью?