Командировка - Яроцкий Борис Михайлович

Ряд бесед с ними мы сумели задокументировать, поэтому совсем необязательно просить их выступить в суде в качестве свидетелей, можно обойтись и видеозаписью. Так что приготовьтесь к серьезному разговору, Александр Николаевич!

До сих пор вы призывали к покаянию других, теперь наступило время и самому покаяться. Хотя одним раскаянием за содеянное вам не отделаться, слишком тяжела ваша вина перед Отечеством!

До встречи на суде!

И пусть свершится правосудие!

Закончив чтение, Иван Григорьевич некоторое время сидел неподвижно, осмысливая прочитанное. Все фамилии под письмом были ему знакомы. Одну из них в годы учебы в Высшей школе КГБ обычно называли в паре с другой, применяя сокращение: Ков и Кир. Ков и Кир часто выполняли одни и те же учебные задания. Кову давали данные на составление легенды разведчику, которому предстоит нелегалом поселиться, допустим, в штате Арканзас. Такое же задание давали и Киру. Товарищи как бы соревновались: у кого легенда получится удачней. Опытные разведчики знают, как важно иметь надежную легенду.

Вспоминая коллег и живых, и сгоревших на электрическом стуле, только сейчас доходило до сознания, что ЦРУ часто переигрывало КГБ. Переигрывало, пожалуй, в самом главном: в стране вероятного противника ставило своих людей у власти, делало их могучими «агентами влияния». Так получилось и в СССР.

Если врагу удалось пробраться на самую вершину власти, тут не обошлось без талантливых составителей легенды. А талантливо составленная легенда, что талантливо написанная книга: бездарный писатель глубокую и умную книгу не напишет.

Еще там, в Америке, яростно ненавидя врагов своего Отечества, Иван Григорьевич не однажды убеждался: ЦРУ умеет работать по высшему классу. Размышляя о бывшем члене политбюро, ставшим «агентом влияния», только теперь он узнал, что в ЦК были и другие агенты — целый змеиный клубок. Надо отдать им должное, они отличались необыкновенной активностью, и тем не менее это были куклы в руках искусного кукловода: где-то за бугром кукловод сочиняет им речи, а они их озвучивают, и народу — в политике наивному ребенку — все еще кажется, что куклы не только говорят, но и самостоятельно думают.

Из кухни Алексей Ярославович заметил, что его друг уже прочитал письмо, сидит в раздумье. Напомнил:

— Ужин готов.

— Тогда будем ужинать.

Ужинали на кухне. В однокомнатных квартирах, переоборудованных из коммуналок, кухня в четыре квадратных метра служит и столовой и почти всегда рабочим кабинетом, а, случается, — когда в доме гости, — и спальней хозяина.

Ужин был обычным: жареная картошка, квашеная капуста с луком, хлеб и чай с сахаром. От рюмки гость отказался. Хозяин выпил какую-то микстуру, сказав: «Гадость».

— Утешаю себя, — говорил он за ужином, — что подохну не скоро. Успею обнародовать правду, кто нами правил. Не ручаюсь, насколько точны мои цифры, но сегодня в одной только России на ЦРУ усердствует добрая сотня крупных чиновников. Да плюс несколько десятков генералов, в одночасье получивших это звание, не занимая соответствующих должностей. Так что, пока вольготно себя чувствуют мерзавцы и пока они будут продавать Отечество, России не выбраться из клоаки.

Хозяин изрекал известное.

— Неслучайно ликвидировали госбезопасность, — продолжал он запальчиво. — Побоялись чиновники, что долго продавать не смогут.

И это тоже было известно.

— Тебе, Ярославович, фамилия Ажипа о чем-нибудь говорит?

— Да, — ответил тот. — Был такой неистовый чекист.

— Он жив. И я с ним встречался.

— И как он?

— Ум ясный.

— И все такой же неистовый?

— Пожалуй, да. Знаешь, в чем он мне признался? Сказал: «Не тех мы отстреливали».

Бахмутенко оторвался от еды, на его морщинистом лице чуть заметно обозначилась улыбка.

— Это так и мы с тобой попытаемся оправдаться. Он сожалеет, что не тех отстреливал, а мы — что допустили к власти сомнительных людей по их безукоризненным анкетным данным. Коль пролетарского происхождения, дескать, значит, наш. А то, что он пьяница и неуч, падкий до баб и жадный до денег, прощали: ведь пролетарского корня. Да и как не прощать, ведь на торжественных собраниях громче других пел Михалкова: «Мы делу Ленина и Сталина верны». А что у рвущегося к власти внутри, было только Богу известно. На Востоке я присматривался к институту старейшин. Мудрые старцы, входя в могилу, никогда не кривили душой: говорили то, что есть и что может случиться. Мы, к нашему несчастью, пророков отстреливали или же загоняли в психушку — это правда, но никогда им не позволяли изрекать истину. Как же: мы смотрим только вперед, а они то и дело назад оглядываются. Умели бы мы осмысливать прошлое, гляди, в любом деятеле безошибочно увидели бы, чем он кончит. Мудрые старцы все это видели, но им не позволяли высказываться. А мудрых в России, не знаю, как на Украине, давно презирают. Пока еще держится Кавказ, отчасти Средняя Азия, но и там уже аксакалам затыкают глотки, в частности, скудной пенсией: молчи, старик, ты свое отговорил. А он лишь свое отмолчал. Это относится и к нашему брату-чекисту. Отмолчались мы, Григорович, вот нас и разогнали. Так когда-то случилось и с большевистским институтом старейшин. Было такое общество — старых большевиков. Уж больно язвительно эти старцы критиковали товарища Сталина. Спасибо, большинству из них дали умереть естественной смертью, хотя и под домашним арестом. Как сейчас дают некоторым маршалам. А вот вздумал Верховный Совет покритиковать президента, тот предоставил слово своим защитникам — танковым пушкам.

— На то было указание Госдепа, — заметил гость.

— Сути не меняет, — сказал хозяин. — И все же нашлись мудрые, сказали: не глупи. Не послушался. Теперь имеем Чечню.

Что-то подобное Иван Григорьевич уже слышал, но не от разведчиков, не от профессиональных аналитиков, а от чиновника средней руки — от мэра города областного подчинения. И этот мэр толковал, что самая действенная критика — критика оружием. И пока в обществе будут силы, критикующие друг друга, будут и отстрелы. Этот процесс — вечный…

Сидели, чаевничали, не заметили, как окно разукрасила утренняя заря.

— Ты, Григорович, обратил внимание, что в письме и от твоего имени сказано?

— И что вы меня надежно спрятали?

— А разве — нет?

— Значит, опаздывает информация. На меня уже вышло ЦРУ. Но, спасибо друзьям, отводят меч… Пока отводят.

— Тогда замри.

— Не могу. Дело не позволяет. Нас приготовились убивать не по одиночке, а всех разом. Америке нужен бывший Советский Союз с минимумом населения. А затем будет нужен Китай. Тоже с минимумом. Затем — Индия…

— А начнут, конечно, с России?

— Нет, Ярославович, начинают, по всей видимости, с Украины. Благодаря нашим царствующим оборотням она более подготовлена к исчезновению. Сужу по своему городу.

Простились, когда уже Москва монотонно гудела автомобильным транспортом, застилала улицы бензиновым перегаром.

— Как находишь письмо в целом?

— Я его подписал.

Глава 61

Особое задание, которое дал Иван Григорьевич Васе, для опытного диверсанта не представляло сложности, но требовало спешки. Перед отъездом в Москву Иван Григорьевич собрал сотрудников. Перед каждым поставил конкретную задачу

— Вам, Василий Дмитриевич, — сказал он, чтобы слышали все, — к моему возвращению поменять проводку в микроскопной. Нас уже предупредил пожарный инспектор. Следующий раз наложит штраф. Вы один справитесь или же выделить вам помощника?

Вопросы и ответы были обыграны заранее.

— Один! — бодро заверил Вася.

— Тогда вот вам ключи. Пока будете менять проводку, сигнализацию не подключайте.

— Понял, — ответил Вася, принимая связку.

Сотрудникам фирмы было известно, что в лаборатории помимо электронного микроскопа, который был безнадежно испорчен, главной ценностью оставался сейф, где хранились результаты опытов. Записи вели трое и все трое по стечению обстоятельств будут в отлучке: Иван Григорьевич и Лев Георгиевич — в командировке, инженер Забудский — на отдыхе.