То, что растет - Пол Дж. Тремблей

человеком. Он любил наполнять многоразовые бутылочки для горчицы смесью для приготовления блинчиков, а потом расписывать сковородку буквами и разными рисунками. Он спрашивал: «Джемма, ты когда-нибудь ела букву «кью»? Это очень вкусно. Хочешь попробовать обезьянью лапку? Давай, не бойся!» А еще он пел песни, часто выдумывая на ходу слова, и это было так весело. Он устраивал кукольный театр, где все куклы были сделаны из носков, мог подолгу катать Джемму на спине и хвастался, что у него под кроватью спрятана поистине чудесная коллекция из комков пыли. Он никогда не был особенно религиозным человеком, но со временем впал в отчаяние. Через год после того, как состояние мамы начало ухудшаться, отец совсем замкнулся в себе, он стал как ведро, которое упало на дно колодца, а веревки, чтобы поднять его обратно, не было. Он полностью отрешился от всего.

Папа наполнил стакан водой из ведра. Вода была холодной, но не прозрачной, она напоминала воду из пруда и точно так же пахла медью. Вода слегка окрасилась из-за содержащихся в ней минералов, в ней плавали какие-то непонятные частички, напоминавшие пылинки, которые кружатся в лучах солнца. Вскоре отцу надоели жалобы Джеммы по поводу вида воды (ведь не она же будет ее пить, так какая разница?), и он перестал использовать прозрачный стакан. Джемма добросовестно приносила маме стакан с водой из колодца, та выпивала его иногда без жалоб, а иногда совсем отказывалась пить, и Джемма выливала его содержимое в окно.

Теплые дневные часы до обеда Джемма проводила на полу в комнате родителей. В ее распоряжении был огромный альбом для рисования – почти в половину ее роста. Она рисовала угольным карандашом маму, растирая тени куском бумажного полотенца или подушечками пальцев. Линии у рисунков выглядели толстыми и неровными. Сами рисунки чем-то напоминали абстракции, но ее мать непременно присутствовала на них. У Джеммы все пальцы, ладони, запястья и руки с тыльной стороны были черными от упрямой угольной пыли, которая не хотела оставаться на бумаге.

То ужасное лето постепенно угасало, как и любое другое лето, и альбом девочки наполнился рисунками матери, которая лежала на кровати в сгущающихся вокруг нее сумерках. На более поздних рисунках мать стала скукоживаться и сжиматься на маленьком островке между похожими на горы складками одеяла. Джемма показывала матери каждый рисунок и, если необходимо, будила ее.

Мать кашляла, иногда так долго и громко, что начинали дрожать стены и половицы. Несмотря на болезнь, внешне Джемма с матерью по-прежнему были очень похожи: темные, почти черные волосы, высокий и широкий, как пшеничное поле, лоб, бледная кожа, становящаяся розовой или красной, если хоть немножко поднималась температура или менялось настроение.

Мама говорила: «Как мило. У моей дочки есть талант». Она повторяла это всякий раз, пока еще могла говорить.

На последнем рисунке Джемма нарисовала маму с красной правой рукой.

Когда мама не болела так сильно (совсем здоровой Джемма ее не помнит), они играли в «Монополию», и одна игра могла длиться месяцами, потому что они освобождали друг друга от арендной платы. Иногда мама водила Джемму в кино посреди рабочей недели, и они сидели в зале совсем одни, а еще она ходила с дочерью в библиотеку и говорила Джемме, что та может взять домой книгу, но только ту, что соответствовала бы определенному признаку, который мама назначала каждый раз (к примеру, обложка должна быть синей или голубой; в названии должны быть слова «трава» или «время»; объем: от 136 до 147 страниц; инициалы автора: М.Л. или Л.М. и так далее); или они играли в футбол на заднем дворе, и мама стояла на воротах, хотя вратарем была никаким и всегда пропускала решающий гол; или Джемма училась заплетать волосы в косу, готовить пиццу или рисовать – такие занятия нравились девочке больше всего, а мама называла этот процесс: «Как научиться строить с помощью линий, фигур и теней».

После заупокойной службы и похорон пришло невыносимое время отчаяния и слез. Джемма озлобилась. Ее гнев был осознанным выбором, она говорила вслух: «Сегодня весь день я буду злиться». У нее в голове зародилась идея, и эта идея была подобна кузнечику, зажатому в ладони, а заключалась она в том, что, если уничтожить колодец, она избавиться от того непонятного клубка проблем, в который превратилась ее жизнь без мамы.

Родственники и многочисленные друзья семьи давно разъехались. Отец уединился в своей комнате с бутылкой виски и закрыл дверь на задвижку. Джемма ушла из дома в маленький полуразрушенный сарай, который был серым и покосившимся, словно гриб. Около стены она нашла ржавый молоток, весь опутанный паутиной, схватила его и побежала по траве, которая была ей почти по колено, к Транделлскому колодцу. Сначала она разрушит навес, будет колотить по деревяшкам, пока они не разлетятся в щепки, скинет ведро в воду и не станет его поднимать. Она разобьет известку и будет сбрасывать камни в колодец до тех пор, пока не перестанет слышать всплеск воды, пока колодец не высохнет.

Солнце уже начало опускаться за деревья, и в полумраке она увидела очертания колодца. Джемма поймала себя на мысли, что, возможно, стоит отнести молоток обратно в сарай, достать свой альбом и нарисовать колодец таким, каким она его видела в тот момент, потому что это так соответствовало ее настроению. Но она решила, что нельзя успокаиваться, гнев должен был сохраниться в ее душе. Когда она подошла ближе, то увидела силуэт маленького ребенка, сидящего на краю колодца. Ребенок прижимал колени к груди и раскачивался из стороны в сторону, толкая ведро локтем и бедром, отчего ворот колодца жалобно поскрипывал.

Джемма испугалась: ребенок мог потерять равновесие и упасть в колодец. Но, может, это был и не ребенок вовсе. И мысль, что это не ребенок, показалась ей наиболее вероятной. Чем дольше она смотрела на него, тем меньше фигура напоминала детскую. Она крепко сжала рукоятку молотка и крикнула: «Эй!»

Существо щелкнуло языком, повернулось спиной к колодцу, наклонилось вперед и стало падать вниз, к Джемме. Падая, оно быстро развернулось и зацепилось за стену колодца. Его тело было длинным и худым, похожие на веревки руки и ноги вытянулись и зацепились за трещины в известке. Оно изгибалось и царапало камни, скользило по ним и дважды обвилось вокруг стенок колодца. Существо рассмеялось, и голос у него оказался пронзительным и высоким, лишь на малую долю октавы ниже птичьего крика. Оно смеялось так самозабвенно и весело, что Джемме тоже захотелось рассмеяться, уголки ее губ