Безмолвие - Джон Харт

ей плеснул бы в стакан. Он вел бы себя, как культурный человек; быть может, узнал бы что-то из прошлого этих мест. Он не забыл приличных манер. Джонни умел поддержать разговор, когда хотел. Но что-то в девушке заставило его насторожиться. Ему вдруг захотелось, чтобы она убралась, исчезла с его земли.

Отвернувшись, Джонни углубился в холмы и остановился у дерева, на котором часто спал. Поднявшись повыше, он смотрел сквозь ветви на Пустошь и чувствовал, что Джек возвращается назад, к старому поселку. Их разделяли мили болота и неудобий, но Джек был самым старым его другом, и Джонни чувствовал его, в какой бы точке Пустоши он ни находился. Девушка оставалась невидимой, но сейчас Джонни волновали вопросы поважнее. После многих дней бессонницы и размышлений он пришел к следующему. Вердина предупредила его о прошлом. Она проявила настойчивость, и он пережил достаточно, чтобы понять всю его опасность. Та жизнь казалась не менее реальной, чем эта, и там, наряду с тьмой, присутствовала и красота. Жена. Ребенок. Даже сейчас его тянуло туда, и Джонни задавал себе вопрос: а смог бы он жить во всей этой роскоши? Это было прошлое, прошлое его семьи, и, возможно, именно там нашлись бы ответы.

Вытянувшись в гамаке, Джонни смотрел сквозь листву в то самое небо, которое видела Мэрион. Быть может, она умерла, чтобы выжил ребенок. Быть может, Джон вырезал ребенка. Эти вопросы касались совсем другой, минувшей эпохи, но Джонни больше ни о чем не мог думать. Мэрион и ребенок, и та жизнь, которую прожил не он. Устроившись поудобней, Джонни достал из кармана одну из сигарет от Вердины.

Он долго смотрел на нее.

А потом закурил.

* * *

Джон Мерримон бредил от усталости и горя, но тем не менее не сомневался, что слух о повешении распространится быстро.

Его надсмотрщика повесят. Белого человека.

Джону было все равно.

Стоя на коленях у изголовья Мэрион, он разглаживал ее мокрые волосы. Глаза у нее были открыты, но не видели.

— Доктор уже здесь?

— С реки прислали весточку. Он у брода. Лошадь упирается. — Айзек маячил у двери, бессильно опустив большие руки.

— Ради бога, посылай другую лошадь! Тащи его, если придется.

Айзек ушел выполнять распоряжение. Вернувшись, кивнул.

— Послал. Вашу самую быструю лошадь.

— А стряпчий?

— Внизу. Ему это не нравится.

Джон опустил голову. Кому такое понравится?

— Подай ему обед и бутылку. Он не уйдет, пока я не скажу.

— Нам надо спешить, — напомнил Айзек. — Люди этого не одобрят — белого человека повесили вместе с рабами.

— Где они сейчас?

— Надсмотрщик в подвале, связанный, с кляпом во рту. Рабы на улице под охраной.

— Каковы настроения?

— Люди мрачны. Напуганы.

Дело было плохо, и оба понимали это. Имена не назывались, словно от этого происходящее становилось менее реальным. Говорили просто «надсмотрщик», «рабы».

— Что насчет девушки? Она разобралась с картой?

— Она хочет болото и северные холмы, самые труднодоступные ваши владения.

Там насчитывалось шесть тысяч акров, но Джону было плевать. Он коснулся лица жены, а когда поднял взгляд, глаза его горели.

— Это убийство, Айзек.

— Она говорит, они насиловали ее, били…

— Ты ей веришь?

— Разве это важно?

* * *

Когда прибыл доктор, Джон встретил его на лестнице.

— Мне надо знать, можете ли вы спасти ее. — Он потащил доктора наверх и подтолкнул к кровати. — Мне надо знать, будет она жить или умрет.

— Успокойтесь, пожалуйста.

— Проклятие, доктор! Скажите мне!

— Очень хорошо. — В голосе доктора слышалось сильное недовольство, но он проверил температуру и пульс, откинул халат и послушал ребенка. Когда же выпрямился, все читалось на его лице. — От такой горячки почти любая уже умерла бы.

— Но?

— Никаких «но». Пульс слабый, дыхание настолько поверхностное, что его почти нет.

— А ребенок?

— Пока жив, хотя, по-моему, это чудо. После моего недавнего визита произошли какие-то изменения?

Джон подумал про девушку, про то, как она коснулась его жены, и та открыла глаза, произнесла его имя.

— Нет, — солгал он. — Никаких.

— Я еще могу спасти ребенка…

— Не говорите так!

— Мистер Мерримон. Джон… — Он положил руку на плечо молодого человека. Они не были близки, но девятнадцать лет назад доктор принимал Джона из утробы матери. Он находился возле постели его отца, когда тот испустил дух. — Я призываю вас взглянуть на этот вопрос шире.

— Нет, если это убьет мою жену.

Доктор со вздохом кивнул.

— Могу я, по крайней мере, осмотреть вас?

— Я в порядке.

— Нет, мистер Мерримон. Не в порядке.

Джон знал, что это правда. Он не ел шесть дней. Не спал, не мылся, не отходил от жены.

— Есть хоть какие-то основания надеяться?

— Вы верующий человек?

— Был когда-то.

— Тогда помолитесь о чуде.

Когда доктор ушел, незаметно, будто ниоткуда, появилась девушка.

— Ты знаешь, какую землю я хочу? — Она остановилась в десяти футах от него, и Джон вдруг понял, насколько она умна. Потребуй она все поместье, и округ возмутился бы. Ей хочется темных мест, заброшенных земель. — И еще мне нужны люди. И инструменты для строительства.

Девушка использовала смесь из английского и своего родного языка. Джон посмотрел на Айзека, который переводил.

— Люди? — спросил Джон.

— Мой народ, люди из Африки.

— Только исцели мою жену.

— Есть место, куда твои рабы ходят молиться. Сначала мы отправимся туда.

— Такого места нет.

— Он знает.

Айна указала на Айзека и заговорила на своем языке. Тот, выглядевший пристыженным, объяснил:

— Некоторые из нас втайне молятся. Она говорит, что это единственное место, где она согласна принять у вас… плату.

— Ты знаешь это место?

— На болоте, — сказал Айзек. — Я его знаю.

* * *

Она хотела, чтобы рабы видели, поэтому их вели позади. Джон оглянулся на шаркающую колонну, на приговоренных в телеге, дребезжащей и гремящей по сужающейся дороге.

— Далеко еще? — спросил он.

Айзек ехал рядом.

— Недалеко. — По мере приближения к болоту воздух сгущался; когда село солнце, они зажгли факелы. — Вот это место.

Оказалось, это росчисть в лесу, пустое место, пропахшее грязью и стоячей водой.

— Здесь ничего нет, — сказал Джон.

— В этом весь смысл.

Джон соскочил с коня, посмотрел в глаза Айзеку.

— Ради Мэрион, — сказал он.

— Ради вашей жены.

— Скажи ей, чтобы начинала.

Но девушка уже приступила к делу. Она распорола и сбросила одежду с белого мужчины, потом проделала то же самое с рабами. Они цепенели при движении лезвия, но девушка еще не закончила — принялась показывать ножом и говорить по-своему.

— Айзек? — прошептал Джон.

— Она рассказывает всем, что хочет сделать. Она издевается над ними.

Девушка коснулась ножом