Пер Валё - Современный шведский детектив

Хольмберг принес пластиковую папку.

— Та-ак, — сказал он, усаживаясь за стол. — Ты ведь один из соискателей, да?

— Да…

Бенгт Свенссон был носат, коротко подстрижен и имел дурную привычку поминутно облизывать нижнюю губу. Одет он был в светлый костюм и коричневую спортивную рубашку. Руки большие. Ноги тоже большие, в коричневых башмаках.

Во внешности его сквозило что-то крестьянское, провинциальное, и бог весть, почему он казался чересчур громоздким.

Рост не меньше метра девяноста пяти, подумал Хольмберг, увидев его в больнице.

— Ишь ты! — пробормотал Улофссон. — Вон оно что!

— Расскажи-ка, что тебе понадобилось в палате Инги Йонссон, притом в столь неурочное время, — сказал Хольмберг.

Парень стиснул зубы, правая рука его сжалась в кулак.

От Хольмберга не укрылось это движение, и его вдруг почему-то охватил страх — словно прямо перед ним была бомба, которая в любой момент может взорваться и ранить его.

Бомба, у которой много чего на совести. Но сколько именно?

А Бенгт Свенссон внезапно как бы обмяк и съежился. Поднял ручищу и ощупал лоб. Потом качнул головой и заплакал.

Хольмберг сразу почувствовал себя увереннее и быстро взглянул на Улофссона, стоявшего у задернутой шторы.

Бенгт Свенссон уткнулся лицом в ладони и беззвучно плакал. Только плечи вздрагивали.

— Все это… такая путаница… — запинаясь, выговорил он.

— Начни-ка с самого начала, спокойно и вразумительно.

Свенссон выпрямился и посмотрел на Хольмберга, словно пытаясь прочесть в его глазах понимание.

— Хорошо… — сказал он. — Только с чего начать?

— С чего хочешь.

— С сегодняшнего вечера?

— Если угодно.

— То, что произошло нынче вечером, началось гораздо раньше…

— В таком случае начинай оттуда. С самого начала.

Хольмберг отметил его неуверенность, но решил сохранять дистанцию и не превращаться в исповедника, а вести допрос.

— Все началось с того, что в марте я откликнулся на газетное объявление. О замещении вакантной должности в фирме «Реклама», у Фрома… — Голос Бенгта Свенссона стал ровнее и глуше. — Для меня это было очень кстати и вовремя. Я как раз собирался сдавать экзамен и искал работу по специальности. Потому и читал объявления, а, увидев это, послал документы.

— Какая же у тебя специализация?

— Довольно-таки разносторонняя. Тут и скандинавские языки, и история искусств, и этнография, и английский, и педагогика.

— И где же можно применить этакую мозаику?

— Я хотел получить универсальный диплом. И вообще, мечтал о профессиональной независимости, мечтал заниматься работой, побуждающей к творчеству. Для того и прослушал такой широкий курс — чтобы добиться максимальной разносторонности, — самоуверенно заявил Свенссон.

— Угу…

— Вот я и подумал, что реклама, пожалуй, предоставляет человеку возможность творческой деятельности…

— Понятно. Ну и как же?

Хольмберг отлично знал как, потому что Бенгт Свенссон попал во второй отсев. Вместе с двенадцатью другими.

— Н-да… — Он взглянул на Хольмберга, и тот увидел, что глаза у Бенгта Свенссона большие, синие, наивные и даже какие-то детские. — Да не больно хорошо…

— Видимо, ты не получил работы?

— Нет.

— А когда ты это понял… или узнал?

— В прошлый четверг вечером.

— В прошлый четверг вечером? — Хольмберг встал и через стол наклонился к Свенссону. — Тебе сообщила Инга Йонссон?

— Да, вам это, конечно, известно.

— Еще бы, — солгал Хольмберг. — Догадаться несложно. А теперь расскажи, как все это взаимосвязано.

— О'кей. Я, значит, послал документы, а потом думаю: наверно, стоит малость поднажать, как говорится…

— Поднажать?

— Ну да… установить личные контакты…

— Ага.

— Зашел я туда к ним и спросил, нельзя ли побеседовать с директором. Меня направили к его секретарю… к Инге…

— Та-ак…

— Я представился и объяснил: подал, мол, документы и подумал, что, может быть, сумею встретиться с Фромом, ведь тогда ему будет легче составить мнение обо мне. Она сказала, что все заявления будут непременно рассмотрены, а потом фирма вызовет на переговоры тех, кого сочтет нужным. Поэтому я, дескать, должен ждать и надеяться. Они не успели пока заглянуть в документы. Что ж, думаю, ничего не поделаешь…

Хольмберг, внимательно слушая, прикурил от окурка новую сигарету.

— Но когда я пришел домой, то задумался. Я так рассуждал: если хочешь получить работу, не грех и подсуетиться немножко… показать, как говорится, товар лицом. И вот вечером я позвонил ей, Инге… Телефон указан в справочнике. Я назвался, и она сказала, что помнит меня. Я объяснил, зачем приходил в фирму, дескать, хотел побеседовать с директором, чтобы ему было легче судить обо мне. Она сказала, что желание это вполне понятное. Тогда я решил… заговорил насчет того, что, мол, если бы мы с ней повидались как-нибудь вечерком, она могла бы подробнее рассказать мне о работе, и вообще… чтоб я вошел в курс дела и получил некоторое представление. Но она расхохоталась и повесила трубку…

Отчаянная бабенка была, подумал Улофссон. И к тому же беспечная.

— Так продолжалось некоторое время. И однажды вечером я столкнулся с ней на улице, она явно узнала меня, потому что поздоровалась. Мы поболтали насчет соискателей, и я спросил, как там дела. Она сказала, что уже начали рассматривать документы, но выводы пока делать рано. Я опять спросил, не сможет ли она встретиться со мной как-нибудь вечером?.. Поужинаем, ну и потолкуем о фирме и всем прочем… о работе… Сперва она отказалась наотрез, но в конце концов улыбнулась и сказала, что я, мол, начал ее интересовать, а раз так, то почему бы нет… Следующим же вечером мы вместе ужинали в «Круген».

— Через сколько дней после твоего визига в фирму это случилось?

— Пожалуй, недели через две, не то дней через десять…

— Так-так, продолжай.

— Ну, она определенно ждала, что я провожу ее домой, и… я остался у нее на ночь.

Гоп-ля, подумал Улофссон, быстро они.

— …Она прямо обезумела, — вспоминал Бенгт Свенссон. — Вот… А после мы стали встречаться, и я спросил, не замолвит ли она за меня словечко перед директором. Она сказала, что я, мол, большой дуралей, так и сказала, но она подумает, что тут можно сделать. Время шло, и однажды я узнал, что фирма произвела отсев. Мы с Ингой продолжали встречаться, и я спросил, не замолвила ли она за меня словечко. Она сказала, что пока я остался среди претендентов, и добавила, что все решает директор. Дни шли, и…

— Когда это было?

— Что?

— Когда ты узнал об отсеве?

— Точно не помню… числа двадцатого апреля, кажется…

— Гм. Продолжай.

— Ну, как я уже сказал, дни шли, и вот в прошлый четверг… — На лице у него появилось озабоченное выражение, он словно заколебался. — …Я решил, что пора поговорить серьезно, и попробовал выяснить, как обстоят дела. Но она на все мои вопросы отвечала уклончиво, юлила. Теперь, мол, директора нет в живых, и она не знает, что будет дальше. «Как это? — спрашиваю. — Что же, работы вообще не будет?» — «Не знаю, — говорит. — Смотря к кому, перейдет предприятие». — «О'кей, но ты ведь можешь рекомендовать меня фирме». Тут она как захохочет… во все горло… — Свенссон сгорбился и закрыл лицо руками. — А потом сказала… сказала: «Эх ты, дурень!.. Неужели ты всерьез думаешь, что получишь это место?»— «А что? — спрашиваю. — Изволь объяснить!» — «Я, — говорит, — сумела со второго раза завести с тобой шашни, но заруби себе на носу: работы тебе не видать». Тут я начал злиться и спросил, что она имеет в виду. «Неужели ты, — говорит, — не понимаешь, что место получит квалифицированный специалист, думаешь, я не соображаю, зачем тебе понадобилась… чтоб замолвить за тебя словечко, верно? Нет уж, не так-то это легко…» Она, мол, даже не предполагала, что бывают такие дураки, как я, которые серьезно думают… — Он запнулся. — …что работу можно получить таким путем, и спросила, в каком романе я это вычитал. Дескать, все это время она от души веселилась. Я для нее внове, она в жизни не видала болванов вроде меня… Я совершенно осатанел и потребовал объяснений. «Черт возьми, — сказала она, — ты вправду воображал, что моими руками заполучишь работу? Катись-ка отсюда, игре конец…» Я, мол, ей надоел… шутки в сторону.

Он посмотрел на свой сжатый кулак и умолк. Кулак был тяжелый и выглядел зловеще.

— …Тогда я бросился на нее с кулаками… и бил, бил, бил… потом вцепился ей в горло… пусть эта мерзавка не думает, что ей позволено веселиться за мой счет!

Последние слова он просто выкрикнул, раз, за разом ударяя по столу тяжеленным кулаком. Потом умолк, а кулак все стучал и стучал по столу.

Хольмберг поспешно встал; Улофссон весь подобрался, но вид у него был нерешительный.