Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович

Он видел блестящие, как золотой елочный дождь, ее волосы, губы немыслимо яркие, изумрудную зелень ресниц и веки, тронутые жемчужно-голубым тоном, ее сверкающие туфли на платформе с немыслимой высоты каблуками, брючный костюм из серебристого терилена и серьги ее – зеленые влажные камни – завораживающе качались перед ним. Она улыбалась, открывая ровные глянцевитые зубы, и лакированные темные, как птичья кровь, ноготки ее впивались ему в рукав, теребили, тянули куда-то; без умолку тараторила, смеясь, расспрашивала его о чем-то, а он механически и, видимо, внешне осмысленно отвечал ей, почему-то стоял посреди коридора и, упираясь, как застенчивый дошколенок, никак не хотел пройти дальше.

Он словно плавал под водой с раскрытыми глазами. Перед ним был цветной туман, контуры предметов казались расплывчатыми, в ушах плескалась шумящая глухота. Но кто-то посторонний и настороженный все видел и слышал, все понимал и холодно регистрировал в бесстрастной и ничего не забывающей, как ЭВМ, памяти.

«Так оно и есть. – Раздвоенность постепенно проходила, и Люсин начинал обретать свободу мысли и воли. – Красное и зеленое. Помада и краска… но пусть меня убьют, если я притронусь, хоть одним глазком взгляну на них. Забыть! Выбросить из памяти и никогда больше не возвращаться. Она вне игры раз и навсегда. Обойдемся без этого, словно и не было в природе той раскисшей сигареты и кадки той железной, наполненной дождевой водой, в которой кувыркались рогатые личинки комаров и какие-то юркие червячки».

Но, входя в комнату, он уже видел тропическую раковину на столе, полную пепла, обгорелых спичек и смятых окурков с длинным ячеистым фильтром.

Стало вдруг до того горько, что он задохнулся. Захотелось ничком броситься на диван и ничего не видеть, никого больше не слышать. Но с вежливой полуулыбкой он взял указанный стул и, покачав головой, отодвинул предложенную коробку с броской, как самая навязчивая реклама, надписью «Пэл-Мэл». Алые безумные буквы… И тогда родилось в нем холодное ожесточение. Не против Марии, конечно: она-то при чем?

Он сел за пустой полированный стол, еще дальше, до самой раковины, отодвинул сигареты и подпер кулаком подбородок. Он был зол и спокоен. Он ждал.

– Хочешь аперитив? – спросила Мария, переходя на «ты».

– Давай, – кивнул он, обводя взглядом комнату, неуютную и холодную ее пустоту.

Мария достала из бара пузатую бутылку «Реми Мартен» и, легко присев, вынула из горки с хрусталем две коньячные рюмки.

– Что у тебя за дела с Марком? – прямо спросила она, наливая до половины.

– Разве он тебе не говорил? – Люсин попытался согреть холодное стекло и понял, что руки его не теплее стекла.

– Аркадий Викторович?

– Да.

– Он действительно убит?

– Тело его нашли в заболоченном озере.

– Но он убит?

– Не знаю… Во всяком случае, это не самоубийство.

– Марк очень взволнован. Он места себе не находит.

– Понятно, Мария. Учитель же как-никак…

– Да, учитель. – Она нахмурилась и поднесла рюмку к губам. Красноватый мутный след остался на краешке, когда она, медленно выпив коньяк, поставила рюмку на стол. Даже в темном зеркале полировки различалось это мутное пятнышко. – Вообще кошмарная история. Что ты по этому поводу думаешь?

– Не знаю пока… Поживем – увидим.

– Думаешь, Марк сможет тебе помочь?

– Кто же тогда, если не он?.. Хотя, честно говоря, особого проку в наших с ним встречах не было.

– Он же ничего не знает…

– К сожалению.

– Мы узнали об этой… трагедии самыми последними.

– Знаю. Он мне рассказывал… Да и Людмила Викторовна говорила. Кстати, она очень обижена на твоего мужа. И я ее понимаю. Согласись, все же нельзя так… Ты уж воздействуй на него, пусть навестит старушку, утешит… Или хоть позвонит! Она же его так любит. Почти как сына.

– Марик звонил ей. – Она беспомощно развела руками и покачала головой. – Вчера. Я сама слышала. Но ничего… не получилось.

– Обижается?

– Угу. – Мария, огорченно поджав губы, кивнула. – Очень даже.

– Ее можно понять.

– Еще бы! Но если бы ты знал, как он переживает! И вообще ему здорово досталось в этом году. Волей-неволей поверишь в год Дракона… Кстати, ты молодец, что надел зеленый галстук. Обязательно надо носить что-нибудь зеленое.

– Это чисто случайно, Мария, – отмахнулся Люсин. – И что же у вас случилось?

– Ах, лучше и не спрашивай! Большая черная полоса… Генка называл это стрелой… Ты помнишь Генку Аримана?

– Еще бы! – Люсин кивнул.

– Во всем виновато это злосчастное открытие! Марк с Аркадием Викторовичем просто разворошили осиный рой. Ты даже представить себе не можешь, что мы пережили!

– Кое-что он мне рассказывал. Диссертация опять же…

– Вот-вот! Подумай только, вернуть уже одобренную и принятую к защите работу! Как тебе нравится такое? – Она всплеснула руками.

– А так разве можно?

– Все можно. Конечно, Марк имел полное право настаивать на проведении защиты, но какой смысл?

– То есть? – не понял Люсин. – Как это какой смысл?

– Все равно бы завалили на ученом совете… Накидали бы черных шаров…

– Ты уверена?

– О! Ему весьма недвусмысленно намекнули… Вообще с этими защитами черт знает что творится. Полный произвол!

– Сочувствую.

– Воистину беда не приходит одна. Во-первых, диссертация. – Она стала загибать пальцы. – Потом неприятности по работе, бедлам вокруг открытия… Разве мало? Марк совсем закрутился.

– Может быть, ему стоит передохнуть? – осторожно заметил Люсин. – Хотя бы на короткое время. Природа, знаешь ли, здорово успокаивает. Особенно лес. Пособирал бы грибы, подышал настоящим лесным воздухом, а не этими бензинными парами. – Люсин кивнул на окно, за которым шумели окутанные синим солярным дымом тяжелые грузовики. – У вас ведь вроде и дачка есть?

– Какая там дачка! – Мария раздраженно закусила губу. – Нет у нас никакой дачи. Но ты, видимо, прав, ему надо передохнуть. Его и самого инстинктивно тянет к природе. Как раз в тот самый день, когда с Аркадием Викторовичем… Да, это было, как мы потом узнали, в тот самый злосчастный день. – Она опустила голову. – По-моему, Марк даже что-то такое предчувствовал… Одним словом, напряжение, в котором он пребывал, достигло своего апогея, и он прямо-таки взмолился, чтобы мы куда-нибудь на денек-другой уехали. Но куда? И ты знаешь, он с отчаянием потащил меня в Лобню, к чужим, в сущности, людям, которые, надо сказать, не слишком обрадовались незваным гостям. Я провела там ужасные часы. Чувствовала себя так неловко, натянуто.

– Подумаешь! Вот уж пустяки… Лучше бы погуляли как следует. В Лобне, между прочим, есть уникальное озеро, на котором гнездятся чайки. Впечатление потрясающее.

– Ну вот, а мы ничего такого и не увидали!

– Конечно, вам было не до чаек. Сразу столько свалилось всякого.

– Свалилось… Мы не знали еще, что нас ждет впереди!

– Что же?

– Так вот оно, это самое.

– Аркадий Викторович?

– И это самое страшное, потому что непоправимо. Остальное как-нибудь наладится, а человека уже не вернешь. А какой человек был!

– Ты его хорошо знала?

– Совсем наоборот. Раза два или три мы у них были, вот и все. Но это не имеет никакого значения. Такие люди, как Аркадий Викторович, раскрываются сразу и целиком. Необыкновенная личность! Бездна обаяния… Когда его будут хоронить, не знаешь?

– На этих днях. – Люсин представил себе все, что ждет в недалеком будущем бедную Людмилу Викторовну, и, стиснув зубы, решил ей помочь. «И всего только час назад я зарекался никогда больше не участвовать в подобных мероприятиях! – подумал он и покачал головой. – Человек предполагает…»

– Ты чего? – озабоченно спросила Мария.

– Да так, знаешь ли, пустяки. – Он допил коньяк и отрицательно покачал головой, когда она протянула руку к бутылке. – Хватит для начала. Столь божественным напитком нельзя злоупотреблять. «В.С.О.П.», – прочел он буквы на кольеретке. – К такому нужно относиться с благоговением.