Дальний билет - Михаил Сидорович Прудников

это не имеет никакого отношения к нашему разговору и к делам моей фирмы… которой покровительствует сам фюрер. Я уже объяснил вам, зачем нужен этот конспект. И вы можете взять его под благовидным предлогом. Скажем… вы собираетесь опубликовать эту лекцию и вам нужны различные конспекты для сравнения…

— Этим я нанесу себе вред как ученому, — тут же возразил Карл. — Как вы понимаете, я не могу рисковать своим именем. От него зависят мои финансовые дела.

— Мы могли бы возместить любой ваш ущерб, — сказал Киршке.

— Подорванный авторитет ничем не возмещается. — Карл стоял на своем. — Не знаю, может быть, и здесь все определяется моим характером. Но я всегда чего-то боюсь. Нет, нет, не уговаривайте. Принцип моей жизни — осторожность и еще раз осторожность. Мой научный авторитет — это все, что я имею, все, чем я горжусь. Прошу вас понять меня правильно.

— Я представлял вас иным человеком, — сказал Киршке, поднимаясь. — Очень сожалею, что ошибся. Но имейте в виду, скоро настанет время, когда трусость будет караться, как предательство. Советую к этому дню заняться своими нервами. — Уже у порога он повернулся и добавил: — Наш разговор должен бы иметь для вас плохие последствия. Но что-то в вас трогает мое сердце. А я, как все немцы, сентиментален.

«Передо мной сидел враг, — думал Карл после ухода Киршке. — Что же получается: мой соотечественник — и мой враг. А почему враг? Неужели только потому, что он нацелился на Вознесенского? Или я заподозрил в нем большее? Да, — отвечал Карл на свой вопрос. — Я видел в нем фашиста. Любой фашист — мой враг. И все дело лишь в том, что я не опасен фашизму, а он уже опасен мне лично. Вот почему я должен был играть перед Киршке. Он не понял, что я враг ему. У этой медали есть две стороны. С одной стороны, я лгал ему. Хотя всегда считал себя поборником правды. Значит, и ложь может быть правдой, если имеешь дело с фашизмом. С другой стороны, я ведь действительно ему не враг. Что я рделал для того, чтобы стать его врагом? Да ничего! Громили шуцбунд — я узнавал об этом лишь из газет, и мое возмущение не принесло ни малейшего вреда хеймверовцам. Рождался австрофашизм, и я хоть и без внимания, до и без протеста слушал идиотские речи Дольфуса. Конечно же я не враг ему. Может быть, не надо было отказываться от предложения Генри? Может быть, это и был тот путь, на котором я стану врагом Киршке?»

На очередном приеме в турецком посольстве, где горели ароматические палочки, где разноголосица зала тонула в музыке, Карл подошел к Вознесенскому.

— Извините, мы всегда только раскланиваемся издали… Но у меня давно было желание познакомиться с вами поближе.

— Должен признаться, ваше желание совпадает с моим, — улыбнулся Вознесенский своей располагающей улыбкой.

— Нет-нет! — сказал Карл. — Это, конечно, лишь комплимент. Вы вполне обошлись бы без моего общества.

— Почему так? — спросил Вознесенский мягко.

— Здесь много ваших соотечественников — ваших друзей. Вы знаете, что больше всего меня удивляет? — продолжал Карл. — То, что я ничего не опасаюсь в разговоре с вами. Я чувствую, что могу говорить совершенно искренне. А это так редко возможно в наши дни.

— Я думаю, — по-прежнему мягко стал говорить Вознесенский, — что в принципе все зависит от самого человека. И количество его друзей. И возможность говорить друзьям правду.

Они вышли на веранду, драпированную по деревянной решетке искусственными цветами, и Вознесенский предложил:

— Присядем?

— С удовольствием! — обрадовался Карл. — Я хотел бы как можно дольше продлить нашу беседу.

— Вы хотите поговорить о чем-то конкретно? — спросил Вознесенский.

— Конкретно? — переспросил Карл. — И конкретно тоже.

— О чем же?

— Что произошло в Испании? — Карл и сам не Ожидал, что задаст этот вопрос.

— Не произошло, а происходит, — мягко поправил Вознесенский и замолчал.

— Разве нет в мире силы, которая могла бы урезонить нас, немцев? — спросил Карл.

— А вы как думаете?

«Нет, этому человеку надо говорить все, — решил Карл. — Только искренность может вызвать ответную искренность».

— Разве Англия, или Франция, или Америка не могут выступить против того, что происходит? — спросил он.

— Во-первых, следовало бы уточнить, что происходит, — сказал Вознесенский, и в голосе его уже не было мягкости. — Во-вторых, во всех этих странах в какой-то мере осуждают испанские события.

— Но не в достаточной, — сказал Карл. — Да? Я понимаю это. Знаете, я уже понял, что у фашизма есть только один враг — марксизм. Но тут для меня не все ясно. Мне бы надо кое-что проверить…

— Марксизм-ленинизм, — вежливо уточнил Вознесенский. — Если вы решили проверять его на мне, то имейте в виду — на мне он давно проверен. Я воспитан на нем.

И тут совершенно неожиданно для себя Карл стал рассказывать Вознесенскому о свидании с Генри, о визите Киршке.

Вознесенский слушал хмуро, затем спросил:

— Зачем вы рассказали мне об этом?

— Ну… — смутился Карл. — Ведь речь шла о русских. Хотя откровенно говоря, я не понимаю, кому и зачем нужны эти конспекты.

— Вы должны думать не об этом, — сказал Вознесенский. — Постарайтесь дать себе отчет в другом. Вас дважды пытались завербовать. Скорее всего эти попытки не будут последними. Видите ли… в стороне оставаться трудно. А судя по всему, до сих пор вы заботились именно об этом.

— Нет, — решился возразить Карл. — У меня были и другие думы. — Он улыбнулся и вдруг спросил: — А почему не просите меня оказать вам какое-то содействие?

Вознесенский внимательно досмотрел на собеседника, тоже улыбнулся, но едва заметно, и ответил не сразу:

— Пожалуй, я должен сказать, что несколько удивлен вопросом и не понимаю вас.

И больше не скажете ничего? — Карл был огорчен.

— Могу добавить, что идейные друзья помогают друг Другу по законам справедливости. Я вам верю, и по логике — мне незачем просить вас о чем-то. Вы сами сделаете все, что считаете нужным и возможным.

— Вот как…

— Вы завербованы самим собой, — улыбнулся Вознесенский. — Если уж пользоваться такой терминологией.

— Неужели вы правы? — спросил Карл.

К Вознесенскому подошли.

— Извините, — сказал Вознесенский Карлу. — Надеюсь, мы продолжим наш разговор в ближайшее время. Шахматы достойны спокойного обсуждения. А дебют Рети интересует меня с юности. Я все-таки сомневаюсь, что конь е5 что-либо меняет.

— Думаю доказать вам обратное, — мгновенно сориентировавшись, ответил Карл.

Третья попытка вербовки не повторила ни одну из первых. На букинистическом базаре, который Карл посещал регулярно, к нему подошел человек и, делая вид, что занят прилавком, прошептал как будто бы в пространство:

— Я от знакомого вам человека.

Во