Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном - Гастон Леру

– Нет, я переночую здесь.

Я посмотрел на Рультабийля. Он говорил совершенно серьезно, а Робер Дарзак не выказывал никаких признаков удивления.

Проходя мимо донжона, мы услышали доносящиеся из него вздохи и сетования.

– Почему арестовали этих людей?

– Тут есть доля и моей вины, – проговорил Дарзак. – Вчера я заметил следователю, что услышать револьверные выстрелы, одеться и пробежать довольно большое расстояние от их жилища до павильона, и все это за две минуты, – дело невероятное, а ведь между револьверными выстрелами и встречей привратников с папашей Жаком прошло не более двух минут.

– Да, что-то здесь нечисто, – признался Рультабийль. – А они были одеты?

– Это-то и невероятно – одеты целиком и полностью, причем тепло. У нее на ногах были сабо, у него – зашнурованные башмаки. Они утверждают, что легли спать как обычно – в девять. Сегодня утром следователь привез с собой из Парижа револьвер – такой же, каким было совершено преступление (он не хотел трогать вещественное доказательство), и письмоводитель дважды выстрелил из него в Желтой комнате при закрытом окне и двери. Мы со следователем были в привратницкой и ничего не услышали, да и невозможно было услышать. Привратники лгут, в этом нет сомнения. Они не спали и находились неподалеку от павильона, чего-то ожидая. Конечно, в совершении покушения их не обвиняют, но то, что они сообщники, – вполне возможно. Вот господин де Марке и велел их арестовать.

– Если бы они были сообщниками, то пришли бы полуодетыми, а скорее всего, не пришли бы вовсе, – заметил Рультабийль. – Спешить в объятия правосудия, да еще с такими уликами? Нет, на сообщников они не похожи. Я вообще не верю, что в этом деле у преступника есть сообщники.

– Тогда почему же в полночь они оказались не дома? Пусть объяснят.

– У них, бесспорно, есть причины молчать. Знать бы только какие. Но даже если они не сообщники, это может быть важно. Важно все, что происходит в такую ночь.

Мы прошли по мосту через Дув и оказались в той части парка, которая называлась «дубовая роща». Здесь росли столетние дубы. Осень уже сморщила их желтые листья; черные кривые ветви напоминали жуткие волосы, сплетение чудовищных змей, которых античный скульптор изобразил на голове Медузы{19}. Место это, где летом жила мадемуазель Стейнджерсон, находившая его веселым, нам показалось мрачным и унылым. Черная почва с полусгнившими листьями из-за недавних дождей превратилась в грязь, стволы деревьев тоже были черны, и даже небо, по которому мчались большие тяжелые тучи, выглядело траурным. Вот в этом-то угрюмом уединенном месте мы увидели белые стены павильона. Здание без окон (нам их не было видно) и с единственной дверью производило странное впечатление: гробница или огромный мавзолей в глуши заброшенного леса. Когда мы приблизились к павильону, нам стало ясно, как он расположен: все его окна выходили на другую сторону – в поле. Единственная маленькая дверь выходила в парк; это было идеальное убежище, где господин и мадемуазель Стейнджерсон жили наедине со своими трудами и мечтаниями.

Я привожу здесь план первого этажа павильона; туда ведут несколько ступенек; чердак в данном случае нас не интересует. Нарисовал этот план Рультабийль, а мне лишь остается подтвердить, что в нем не пропущена ни одна линия, ни одна деталь, способная помочь в решении загадки, которая встала перед правосудием. Имея в своем распоряжении этот план и легенду к нему, читатель будет знать столько же, сколько знал Рультабийль, когда впервые зашел в павильон и когда все задавались одним вопросом: «Каким образом преступник мог скрыться из Желтой комнаты?»

ПЛАН ПАВИЛЬОНА

1. Желтая комната с единственным зарешеченным окном и единственной дверью, выходящей в лабораторию.

2. Лаборатория с большими зарешеченными окнами и двумя дверьми: в переднюю и в Желтую комнату.

3. Передняя с окном без решетки и входной дверью, ведущей в парк.

4. Туалет.

5. Лестница на чердак.

6. Большой камин, служащий для лабораторных опытов.

Перед ступеньками, ведущими в павильон, Рультабийль остановился и внезапно спросил у Дарзака:

– А мотив преступления?

– У меня, сударь, на этот счет нет никаких соображений, – печально ответил жених мадемуазель Стейнджерсон. – Следы пальцев, глубокие царапины на груди и шее мадемуазель Стейнджерсон свидетельствуют о том, что негодяй проник сюда и попытался ее убить. Судебные медики, изучившие вчера следы, утверждают, что оставила их та же рука, что сделала кровавый отпечаток на стене, – громадная рука, сударь, которая никак не влезет в мою перчатку, – добавил он с горькой, едва заметной улыбкой.

– А кровавый отпечаток, – прервал я, – не могла оставить мадемуазель Стейнджерсон? Что, если она, защищаясь, скользнула окровавленной рукой по стене и оставила увеличенный отпечаток?

– У мадемуазель Стейнджерсон не было на руках ни капли крови, – возразил Робер Дарзак.

– Стало быть, теперь ясно, – продолжал я, – что из револьвера папаши Жака стреляла она и ранила убийцу в руку. Значит, она опасалась кого-то или чего-то.

– Возможно.

– Вы никого не подозреваете?

– Нет, – ответил Дарзак, взглянув на Рультабийля.

Тогда мой друг обратился ко мне:

– Вам следует знать, дорогой мой, что следствие продвинулось несколько дальше, чем соблаговолил нам рассказать наш скрытный господин де Марке. Следствию уже известно не только оружие, которым оборонялась мадемуазель Стейнджерсон, но и оружие, которым воспользовался убийца для нападения на нее. Это, как сказал мне господин Дарзак, кастет. Почему господин де Марке окружил кастет такой тайной? С намерением облегчить работу агентам полиции. По-видимому, он воображает, что среди хорошо известных им отбросов парижского общества удастся найти владельца этого орудия преступления, одного из самых страшных, когда-либо придуманных человеком. А потом, разве можно догадаться, что происходит в мозгу у следователя? – добавил Рультабийль с презрительной иронией.

– Значит, в Желтой комнате нашли кастет? – спросил я.

– Да, сударь, – отозвался Робер Дарзак, – возле ножки кровати. Но умоляю, никому не говорите. Господин де Марке просил нас держать это в тайне. – (Я кивнул.) – Шип этого громадного кастета был еще в крови от страшной раны, нанесенной мадемуазель Стейнджерсон. Судя по виду, кастет не новый и, вероятно, уже послужил орудием нескольких преступлений. Так думает господин де Марке, который отправил его в Париж, в лабораторию на анализ. Он надеется найти на нем, кроме свежих следов, еще и пятна засохшей крови, свидетельствующие о прошлых преступлениях.

– В руках опытного убийцы кастет – страшное оружие, даже более эффективное и надежное, чем тяжелый молоток, – заметил Рультабийль.

– Негодяй это и доказал, – горестно вздохнул Дарзак. – Мадемуазель Стейнджерсон нанесли им сильнейший удар в голову. Форма шипа кастета соответствует ране. Мне кажется, она была бы смертельной, не помешай убийце выстрел мадемуазель Стейнджерсон. Раненный в руку, убийца выронил кастет и скрылся. Но к несчастью, удар уже был нанесен, а она, после того как он пытался ее задушить, находилась в полубессознательном состоянии. Если бы мадемуазель Стейнджерсон удалось ранить негодяя первым выстрелом, я уверен, до кастета дело бы не дошло. Но вероятно, она схватила револьвер слишком поздно, первая пуля в процессе борьбы прошла мимо и угодила в потолок, и лишь вторая…

С этими словами Дарзак постучался в дверь павильона. Можете себе представить, до какой степени мне хотелось попасть на место преступления! Я весь дрожал от нетерпения и, несмотря на то что разговор о кастете был чрезвычайно любопытен, просто кипел, так как беседа наша затягивалась, а дверь не открывалась.

Наконец она отворилась. На пороге стоял человек, в котором я признал папашу Жака.

Мне показалось, что ему далеко за шестьдесят. Длинная седая борода, седые волосы, прикрытые баскским беретом, поношенные штаны и куртка из светло-коричневого бархата, на ногах сабо; мрачное и неприветливое лицо при виде Робера Дарзака прояснилось.

– Это друзья, – просто сказал наш провожатый. – В домике кто-нибудь есть, папаша Жак?

– Мне приказано никого не впускать, господин Робер, но к вам это, конечно, не относится. А почему не пускать? Ведь судейские уже осмотрели что нужно. Понарисовали уйму планов, понасоставляли протоколов…

– Простите, господин Жак, прежде всего один вопрос, – перебил его Рультабийль.

– Спрашивайте, молодой человек. Если смогу…

– Скажите, в тот вечер волосы у вашей хозяйки были причесаны на прямой пробор – знаете, гладкая прическа, закрывающая виски?

– Нет, сударь, хозяйка никогда не носила волосы на прямой пробор – ни в тот вечер, ни еще когда. Они были, как обычно, собраны у нее на затылке, так что открывали ее прекрасный лоб, чистый, словно у новорожденной.

Рультабийль, пробормотав что-то сквозь зубы, принялся осматривать дверь. Запиралась она и в самом деле автоматически. Репортер понял, что остаться открытой