Вне правил - Гришэм Джон

Я в обход направляюсь к мужскому туалету и, скрываясь за стойкой с искусственными цветами в горшках, разглядываю кабинку, о которой говорила Наоми. Так и есть — она не ошиблась. Я быстро возвращаюсь за столик и рассказываю об этом своей спутнице.

Я раздумываю, не стоит ли нам сразу уйти, чтобы избежать неловкой ситуации. Мы не хотим, чтобы Джудит увидела нас вместе, и я не сомневаюсь, что и она не придет в восторг, если мы ее заметим.

А может, лучше отправить Наоми в машину, а самому испортить Джудит это маленькое свидание? Было бы очень приятно увидеть на ее лице растерянность и услышать, как она начнет изворачиваться. А я спрошу про Эйву и передам ей привет.

Я думаю о Старчере, о том, как на нем может отразиться война, которую ведут между собой его биологические родители. Его матери официально не заключали брак, поэтому, наверное, могут встречаться с другими женщинами, но я сомневаюсь, чтобы их отношения были настолько свободными. Но откуда мне знать, по каким правилам они живут? Однако если Эйве это станет известно, то война разгорится еще на одном фронте, и парнишке от этого точно не будет лучше. А у меня появятся новые аргументы.

Я размышляю, не стоит ли позвонить Напарнику, попросить его проследить за Джудит и, возможно, сделать несколько снимков.

Пока я раздумываю над всем этим, потягивая виски с лимонным соком, из-за угла появляется Джудит и направляется прямо к нашему столику. Я вижу, как вдалеке ее подруга спешит к выходу и бросает через плечо прощальный взгляд, который выдает ее с головой. Джудит же в своей типичной стервозной манере замечает:

— Надо же! Вот уж не ожидала вас тут увидеть!

Я не собираюсь позволить ей запугать Наоми, которая явно растеряна, и отвечаю:

— Для меня это тоже неожиданность. Ты здесь одна?

— Да, — отвечает она. — Заехала купить домой готовой еды.

— Правда? А кто же та девушка?

— Какая девушка?

— Та, что сидела с тобой в кабинке. Короткие светлые волосы, завитые с одной стороны, как сейчас модно. Она чуть не упала, так торопилась к выходу. Эйва про нее в курсе?

— А-а, вот ты о ком. Это просто знакомая. А администрация школы не запрещает учителям ходить на свидания с родителями?

— Не одобряет, но и не запрещает, — спокойно отвечает Наоми.

— А Эйва не запрещает тебе ходить на свидания с другими женщинами?

— Это не было свиданием. Она просто знакомая.

— Тогда зачем ты про нее соврала? Зачем сказала, что заехала за едой навынос?

Она не отвечает и смотрит на Наоми:

— Думаю, мне следует поставить об этом в известность администрацию школы.

— Валяй, — говорю я. — А я поставлю в известность Эйву. Она, наверное, присматривает за Старчером, пока ты крутишь романы?

— Я не кручу романы, а мой сын теперь не твоя забота. Ты сам не явился в прошлые выходные.

Возле нас появляется маленький таец в костюме и спрашивает, широко улыбаясь:

— У вас все в порядке?

— Да, она сейчас уходит, — отвечаю я и перевожу взгляд на Джудит. — Пожалуйста, подождите, мы пытаемся сделать заказ.

— Увидимся в суде, — шипит она и разворачивается.

Я провожаю ее взглядом: никакой еды навынос она с собой не берет. Маленький таец, пятясь, уходит, по-прежнему улыбаясь. Мы допиваем аперитив и наконец приступаем к изучению меню.

Через несколько минут я говорю:

— Про нас никто не узнает. В школе Джудит ничего не скажет, она понимает, что тогда я позвоню Эйве.

— А ты позвонишь?

— Не моргнув глазом. Это война, Наоми, и тут нет никаких правил, никто не дерется честно.

— А ты хотел бы получить опеку над Старчером?

— Нет. Отец из меня неважный. Но я хочу присутствовать в его жизни. Кто знает, может, когда-нибудь мы подружимся.

Мы ночуем у нее дома и просыпаемся в субботу поздно. Оба не чувствуем себя отдохнувшими. За окном шумит сильный дождь, и мы решаем сделать омлет и позавтракать в постели.

29

Последним свидетелем защиты является сам подсудимый. Перед началом заседания в понедельник я вручаю судье и прокурору письмо, которое написал Тадео Запата. Его цель — зафиксировать в письменном виде, что он дает показания вопреки совету своего защитника. В воскресенье я потратил два часа, натаскивая его, и он не сомневается, что полностью готов.

Он клянется говорить правду, нервно улыбается присяжным и впервые осознает, насколько неуютно себя чувствует человек, находясь на свидетельской трибуне. Все взгляды устремлены на него, всем не терпится услышать, что он может сказать в свою защиту. Секретарь суда будет записывать каждое его слово. Судья хмуро взирает сверху, в любой момент готовая сделать замечание. Прокурор только и ждет, чтобы наброситься на него и растерзать. Мать сидит далеко в заднем ряду и не находит себе места от волнения. Тадео делает глубокий вдох.

Сначала мы с ним рисуем общую картину — семья, образование, работа, отсутствие судимостей, карьера в боксе, успех в смешанных единоборствах. Присяжных, как и всех в зале, уже тошнит от видео, поэтому показывать его еще раз я не буду. Придерживаясь разработанного заранее сценария, мы говорим о бое, и Тадео весьма убедительно рассказывает, каково это — получать столько ударов. Нам обоим хорошо известно, что Кувалде редко удавалось нанести серьезный удар, но людей, разбирающихся в этом, среди присяжных нет. Он рассказывает жюри, что конец боя не помнит, а помнит лишь расплывчатую фигуру соперника, поднимающего руки в знак победы, которой не заслужил. Да, он действительно психанул, хотя мало что осталось в памяти. Его захлестнуло чувство несправедливости. Его карьера рухнула, ее просто украли. Он смутно помнит, как рефери поднял руку Кувалды, а затем — провал. В себя он начал приходить только в раздевалке, когда увидел, что за ним наблюдают двое полицейских. Он спросил у них, кто выиграл бой, и один из полицейских ответил: «Какой бой?» Потом они надели на него наручники и объяснили, что он арестован за нападение при отягчающих обстоятельствах. Он был сбит с толку, не мог поверить, что все это происходит с ним. Уже в тюрьме другой полицейский сказал, что Шон Кинг в критическом состоянии. И тогда он, Тадео, даже заплакал. Он до сих пор не может в это поверить. Его голос срывается, и он трет левый глаз. Актер из него неважный.

Я сажусь на место, а Мансини тут же вскакивает и задает первый вопрос:

— Итак, мистер Запата, сколько раз вы теряли рассудок?

Отличное начало, простой вопрос, заданный с неприкрытым сарказмом.

Он развивает тему, выставляя Тадео полным идиотом. Когда вы потеряли рассудок в первый раз? Как долго продолжалось это беспамятство? Пострадал ли кто-нибудь тогда? Вы всегда отключаетесь, когда становитесь невменяемым? Вы обращались к доктору по поводу невменяемости? Нет! А почему?! После нападения на Шона Кинга вас осматривал доктор, не связанный с данным судом? Страдают ли невменяемостью другие члены вашей семьи?

Через тридцать минут подобных расспросов слово «невменяемость» уже теряет всякий смысл и воспринимается как шутка. Тадео изо всех сил старается сохранить хладнокровие, но ему это плохо удается. Мансини над ним открыто насмехается. Присяжных, похоже, это даже веселит.

Макс спрашивает о его карьере в любительском боксе. Двадцать четыре победы, семь поражений.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — говорит Макс, — но пять лет назад, когда вам было семнадцать, вы участвовали в окружном турнире «Золотые перчатки» и проиграли раздельным решением судей некоему Корлиссу Бину. Это так?

— Да.

— Очень тяжелый был бой, верно?

— Да.

— И вас очень расстроило решение судей?

— Мне оно не понравилось, я считал его неправильным, считал, что выиграл бой.

— Вы тогда потеряли рассудок?

— Нет.

— Вы отключились?

— Нет.

— Вы тогда как-то выразили свое недовольство решением?

— Вряд ли.

— Вы это помните или у вас опять проблема с памятью?

— Я это помню.