Никита Воронов - Огненный лис

— Второй раз его цепляю.

— Может, разные?

— Не-а, — Палец сразу лишил спутников иллюзий. — Один и тот же. На прошлом зацепе я бабе этой левую сиську порвал — вот, пожалуйста.

Все разом уставились на пакет, в то место, где посреди цветного изображения женщины зияла большая дыра.

— Атас, мужики! — Неожиданно взвизгнул Данила.

— Да не «атас», а «полундра», — успел поправить его рулевой. — Мы же все-таки…

Закончить фразу ему не пришлось. Лодка со скрежетом прошлась по песчаной отмели и со всего разгона уткнулась в берег.

— Кранты винту! — уже в полете прокричал Муля Папич.

— Факт, — согласился с ним вылетевший следом Палец.

Остальные члены экспедиции шмякнулись о землю молча…

Впрочем, приземление всех четверых обошлось без особого травматизма песок на берегу острова оказался некрупный и мягкий. Не повезло только Даниле — он опять больно треснулся головой и на какое-то время даже потерял сознание.

Очнувшись, Данила перво-наперво обматерил все и вся, потом поинтересовался:

— Он?

— Он самый, что ни на есть. Змеиный остров, — заверил Муля. — Я же говорил, что надо все время руль прямо держать.

— Ох, бля-а… приплыли.

Удивительно, однако лодка пострадала меньше ожидаемого. Небольшая течь в корпусе от того, что разошлись швы и выбило несколько заклепок, да лопнувший кожух водозабора ниже ватерлинии — вот, пожалуй, и все неприятности.

— Ерунда, — заверил Муля. — Работать будет. И Гарпуша ничего не заметит даже.

— Ну, что, — вздохнул Виктор. — Выгружаемся!

Остров представлял собой внушительных размеров холм, похожий на позеленевшую от бурной растительности египетскую пирамиду.

— Наверху есть площадка. Небольшая, а на ней казармы старые.

— Что-то хозяин нас не встречает. Как его звать-то?

— Бомжа, что ли? — Не сразу понял Муля.

— Ну, да.

— Не помню.

— Пошли, что ли? — Предложил Палец и, подхватив две канистры, полез на кручу.

— А почему все-таки остров Змеиным называют? — Поинтересовался Виктор. — Здесь, что и вправду змей много?

Палец стремительно вернулся назад.

— Нет здесь никаких змей, — успокоил спутников Муля. — Просто так называется. Давно.

Виктор тем временем подошел к обрыву, на который собирался взобраться Палец, и коснулся ладонью теплой, влажной глины. Метрах в пяти над ним неподвижно темнели могучими ветвями акации. Испуганная стая грачей сорвалась с деревьев и закружилась, закуролесила над берегом.

— Вот, черти… — Выругался Данила. — Хоть бы рогатку какую-нибудь шлепнуть пару!

— Или бахнуть пыжом, — поддержал его Палец.

— Здесь не поднимемся, — уклонился от обсуждения скользкой темы Виктор. — Слишком опасно. И круто.

— Левее есть овраг. Прочти до самой вершины. Года два назад я здесь с компанией отдыхал. На яхте. Так вот, наверх мы по нему забирались. И девки тоже.

… Сквозь лозу и прочую царапучую поросль, спутники пробирались по дну оврага примерно полчаса. Затем вскарабкались по склону вверх. Впереди шел Виктор и в прямом смысле прорубал дорогу тесаком. Густой подлесок, казалось, не хотел пропускать людей: под ударами тяжелого лезвия ветви трещали, гнулись, расступались на мгновение, чтобы потом хлестко вернуться обратно и преградить путь идущим. Люди вымотались почти сразу, одежда их взмокла от липкого пота, и Виктор уже хотел объявить привал, когда впереди неожиданно обнаружилась еле приметная, но вполне приемлемая лесная тропа. Она петляла между золотистыми стволами сосен, забирая куда-то влево, а под ногами хрустели сухие сучья и шишки.

Местами виднелись какие-то разрыхления почвы — нечто вроде нор.

— Кроты, — со знанием дела объяснил Данила. — Всю тропу перерыли, мать их! Того и гляди, ноги сломаешь.

— Уже близко. Метров сто пятьдесят — и все.

Действительно, через пару сотен метров лес расступился, и вся компания, пыхтя и отплевываясь вязкой слюной, очутилась на широкой поляне. Травы здесь было — по пояс, то тут, то там вольготно жужжали крупные, мохнатые шмели.

— Смотрите в оба! — Предупредил Муля паич. — И не вперед, а под ноги. На этой поляне раньше армейская полоса препятствий была. Можно запросто в какой-нибудь ров или в канаву сыграть.

— Ай-у, ешь твою мать!

— Кто? — Обернулся Виктор.

— Данила. Кто же еще? — Палец показал в глубь травяных зарослей.

Через мгновение откуда-то снизу появилась ошарашенная физиономия:

— Яма, — виновато объяснил Данила.

На противоположном краю поляны, за рядком березок, показались развалины какого-то барака.

Первая казарма. Она не сохранилась совсем… А вторая казарма — вполне ещё ничего.

— Можно жить.

— Где это?

— Метров пятьдесят вниз. Там ещё капонир и столовая.

— Что? — Возмутился палец. — Теперь ещё вниз идти? Да я сдохну лучше! Эти чертовы канистры мне руки до пяток вытянули. Сорок литров, мать его…

— Ну, потерпи, ты же мужик, — пристыдил приятеля Виктор, у которого, правда, кроме тесака, ничего в руках не было. — Недалеко уже. Правда, Муля?

В нижнюю казарму ввалились все разом. Сбросили вещи на местами прогнивший дощатый пол, устало привалились спинами к перегородкам. Палец открыл канистру и начал жадно глотать из неё теплую, отдающую полиэтиленом воду.

— Да, хозяина что-то не видать, — опять вспомнил Данила. — На берегу не встретил, и в хате не встречает.

— Может, рыбу ловит. Или ещё чего…

— Он нас не ждал, — подал голос Виктор. — Мы ведь без предупреждения.

— Объявится. Куда ему отсюда?

Стемнело. Ветер усилился, разгоняя туман, злобно гудел в прохудившеся кровле, заглядывал в оконные проемы песчаной круговертью и, казалось, норовил подхватить здание, чтобы вышвырнуть его с острова вместе с непрошеными гостями.

— Располагаемся на ночлег, — распорядился Виктор и вытащил мощный электрический фонарь. Тугой луч света ударился в стену, пополз по ней, брызнул искрами разбросанных по полу стеклянных осколков.

— Там, в конце, вроде комната какая-то. И дверь, кажется, цела.

— Я погляжу, — вызвался Папич. — Может, туда и переберемся. Ночью холодно будет.

— Как там лодка наша? Не унесло бы…

— Не переживай, — успокоил приятеля Палец. — На берег мы её вытащили, брезентом накрыли.

— Я лодку цепью прикрутил. Не унесет, — добавил Виктор и в сердцах хлопнул себя по колену ладонью:

— Ну, бомжара! И где можно в такую сраную погоду валандаться? Ждем его, ждем…

— Я все никак в толк не возьму, — Данила распаковал сумку с продуктами, расстелил на полу клеенку. — Что оно так воняет? Весь вечер принюхиваюсь. Как будто целый полк здесь месяц жил и под себя гадил.

— Вообще-то, здание заброшено давным-давно. Никто не убирает.

— А бомжик? Он же здесь живет. Неужели совсем оскотинился? Или, может, сам живет в другом месте, а сюда только гадить ходит?

— Ну, тогда завтра он точно заявится, — ухмыльнулся Данила. — По нужде.

— Не заявится.

Все обернулись. Из темноты вышел Муля Папич, присел рядом, отломил кусок хлеба и начал сосредоточенно, задумчиво жевать.

— В чем дело? — Понизив голос, Виктор настороженно огляделся по сторонам.

— Издох, — коротко ответил Муля.

Виктор и его спутники, один за другим, поднялись и направились к двери, из-за которой только что появился Папич.

То, что раньше считалось хозяином здешних мест, представляло собой теперь нечто разбухшее, неопределенной формы и цвета. Останки бомжа занимали металлическую солдатскую койку, пружины которой врезались в мертвую плоть, черные губы сомкнулись, а веки распухли. Нестерпимая трупная вонь беспощадно ударила в ноздри собравшимся — Виктор ощутил рвотные позывы и, отвернувшись, обронил фонарь. Неловко подхватив фонарь с пола, он буквально вывалился за дверь:

— Муля! Это он?

— Наверное, — отрешенно ответил Папич. — Больше, вроде, некому.

— С месячишко здесь валяется, — Палец пытался справиться с собой, но в конце концов все-таки не выдержал и, перегнувшись почти пополам, выблевал в угол остатки завтрака.

— Не больше четырех дней, — возразил приятелю Данила. — Жара, потому и тело такое…

— Откуда знаешь? Ты чего, доктор?

— Знакомая ситуация. У меня дядька двоюродный так же помер, Царствие и тому, и другому небесное.

— Что делать будем?

— Ментам надо бы сообщить.

— Ага, конечно… а зачем? Попруться они сюда из-за какого-то бомжа, как же!

— Да и остров засветим.

— Интересно, родственники у него были? — Неизвестно кого спросил Виктор.

— Вряд ли, — рассудил Палец. — Стал бы человек при живой родне…

Вновь воцарилось молчание. Каждый задумался о своем.