Зверь - Кармен Мола

— Бывший; теперь мы, скажем так, не столь близки, как прежде.

— Я тоже карлист, поэтому можете убрать нож.

— Ходят слухи, что на мне лежит вина за расстрел стражей Алавы, но на самом деле я к этому непричастен. Однако мне приписывают и кое-что другое, на этот раз не без оснований. Однажды я отрезал носы и уши шести шпионам из армии сторонников Изабеллы. Этим самым ножом — он, знаете ли, никогда меня не подводил.

— Мне обязательно выслушивать ваши россказни? Говорите, что вас интересует.

— Карбонарии, перстни с молотами, жертвоприношения девочек, эликсир от холеры… Все, что газеты связывают со Зверем.

Нескольких секунд, пока судья собирался с духом, чтобы солгать, он избегал взгляда Агирре.

— Я ничего об этом не знаю.

— Думаете, я случайно заглянул к вам? У вас два уха, и одно я сейчас отрежу. Второе пока останется. Как видите, я прямо-таки одержим отрезанием ушей.

Хулио Гамонеда попытался оттолкнуть Томаса, но в отличие от баскского лжемонаха, он не привык к физической борьбе. Агирре легко схватил его одной рукой за ухо, а другой занес нож.

— Это ваш последний шанс. Итак, скрещенные молоты?..

— Я все расскажу, клянусь! Отпустите меня!..

Агирре разжал руки, и бледный от страха судья заговорил. Слова полились потоком, как кровь из свежей раны.

— Карбонарии — это тайная секта, посягающая на устои нашего общества. Они хотят либерального короля, отделения Церкви от государства… Поэтому я и внедрился в их общество. Не я один, многие из тех, кто ходит на собрания на улице Карретас, — наши единомышленники.

— Вы отлично понимаете, что я не об этом спрашиваю… Я жду рассказа об обособленной группе, о двенадцати наставниках.

— Если я о них расскажу, они меня убьют.

— А если не расскажете, вас убью я.

— Вы там у себя на севере даже представить не можете, что значит жить в Мадриде, когда кругом зверствует холера, когда днем и ночью умирают люди. Каждый готов на все, лишь бы спастись.

— В том числе убивать девочек? Как вы могли поверить в эти средневековые сказки? Их ритуал — лишь обман, которым прикрывают убийство вступивших в общество карлистов. Вам не показались подозрительными смерти Игнасио Гарсиа и Асенсио де лас Эраса? Вы не только негодяи, но еще и болваны.

Судья молча смотрел в пол. Он не привык к оскорблениям. Ему хотелось возмутиться, но приставленный к уху нож заставлял его сдерживаться.

— Кто эти двенадцать наставников? Их имена!

— Я не знаю: они всегда в капюшонах. Скрывать свое имя — главное из правил.

Быстрым движением Агирре повернул голову судьи и одним взмахом ножа отсек ему левое ухо.

— Я предупреждал!

Гамонеда поднес руку к дыре, оставшейся на месте уха, зажал рану, зарыдал, но сумел сдержать крик.

Кровь лилась на ковер. Судья сделал из носового платка нечто вроде жгута и пытался остановить кровотечение. Агирре с невозмутимым видом наблюдал за ним.

— Повторяю вопрос: кто входит в эту группу?

— С какой стати я должен вам это рассказывать? Ваши угрозы на меня не действуют, я все равно уже покойник с той минуты, как повез туда Хосефу, чтобы получить для нее эликсир. Но я ни о чем не жалею. Мне безразлично, что об этом узнали…

— Кто узнал?

— Великий магистр — Ана Кастелар.

Агирре ошеломленно уставился на судью:

— Герцогиня Альтольяно?

— Я этого не знал, пока не увидел, как она вошла. На ритуалах ее лицо было скрыто капюшоном, но теперь все встало на свои места. Это она выбирает тех, кто входит в общество. Она занимается наставниками, девочками…

— Где она их прячет?

Ослабев от боли и потери крови, судья сполз на пол.

— Не знаю, клянусь вам, не знаю.

— Отдайте мне перстень. Я знаю, что без него на ваши сборища не попасть. Давайте его сюда!

Судья подполз к письменному столу. Пачкая все вокруг кровью, он открыл выдвижной ящик и достал шкатулку, инкрустированную перламутром. Вместе с ключом он передал ее монаху. Агирре быстро достал золотой перстень с двумя молотами.

— Не убивайте меня…

— Где проводятся ритуалы?

Внезапно павильон сотряс страшный грохот, за которым последовало два выстрела.

Агирре выбежал в сад и через стеклянную дверь увидел группу солдат, готовых ворваться в дом судьи. До него донеслись крики прислуги и пронзительный вопль Леоноры Уррутии. Судья с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к дому.

— Оставьте мою жену! Не трогайте ее!

Один из солдат выстрелил ему в голову. Гамонеда рухнул замертво, как птица, сбитая на лету. Леонора с диким криком бросилась на солдата. Агирре воспользовался моментом, чтобы перепрыгнуть через забор, и побежал по улице Лимон. Он чувствовал пульсирующую боль в лодыжке, но не останавливался до самой Анча-де-Сан-Бернардо, где смешался с толпой. На улице Киньонес Агирре нашел убежище под сводами церкви Монсеррат. Он опустился на скамью и попытался привести мысли в порядок.

Гамонеда был мадридским карлистом, и, безусловно, его голова имела цену, но солдаты не ведут себя так, как те, кого Агирре видел в доме судьи: они не могут безнаказанно убивать. Возможно, их использовали для исполнения приговора, но приказ явно отдали карбонарии, иначе и быть не могло. Им нужно было заставить Гамонеду замолчать.

Томас Агирре ощупал карман, где лежал золотой перстень — ключ к двери, за которой скрывались двенадцать наставников, но пока было не ясно, где сама эта дверь и когда будут проводить следующий ритуал.

66

____

Что значит стать взрослой? Клара дрожала от холода в углу клетки. Кровь пропитала кусок ткани, который ей дала Мириам. Девочка вынула его и увидела кровавые сгустки. Ноги болели нестерпимо, но она не чувствовала, что изменилась. Когда-то давно, еще в Пеньюэласе, мама говорила, что менструация ее изменит, превратит во взрослую женщину, способную иметь детей. Почему же Клара чувствовала себя такой же девочкой, как прежде?

Наверное, уже наступило утро. Свет не попадал в подземелье, и пленницы постоянно дремали, молча ожидая, когда по винтовой лестнице спустятся люди в капюшонах. Когда это случится, Клару заберут. Перепачканную кровью, ее потащат наверх. Она помнила, как Хуана описывала жертв Зверя, и не могла представить, какие муки им пришлось вытерпеть. Что чувствуешь, когда тебе отрывают руку, ногу?

Она стала не женщиной, а жертвой. Может, в этом и есть настоящий смысл месячных?

В бедных кварталах женщина, которая «пачкала одежду», прекращала работать. Мужчины не хотели о ней слышать, не пускали в дом, пока кровотечение не прекратится. Ей не разрешали мыться, потому что этим она якобы притягивала болезни. Но самый большой страх вызывало душевное состояние женщины в эту пору: она становилась очень ранимой и слабой, и в нее мог вселиться дьявол. Ее поведение зависело от фаз луны и морских приливов. В таком, особенно беспомощном состоянии ей следовало исчезать с глаз. Почти все женщины с этим смирялась. Но только не Лусия.

Несмотря на требования Кандиды, сестра Клары продолжала играть на улице, целыми днями не показывалась дома и возвращалась только ближе к ночи. «Что плохого в моей крови?» — спрашивала она мать, когда та ругала ее за непослушание.

В сказках, которые сестра рассказывала ей перед сном, женщины искали тайный подземный город и денежный фонтан, учили язык облаков, взбирались на дерево сожалений. Впрочем, именно поэтому рассказы Лусии и были сказками. Но жизнь устроена не так. В жизни женщины всегда заперты в каком-нибудь подземелье и ждут, когда мужчины их выпустят. В редких случаях — им во благо, но гораздо чаще — ради собственной выгоды: чтобы использовать их и причинить боль.

Тишину нарушил тихий плач. У Клары не было сил выяснять, что происходит. Какая-то девочка пыталась сдержать рыдания, но не могла и давилась судорожными всхлипами. Клара опустила голову на камень и закрыла глаза. Хорошо бы уснуть навсегда. Или проснуться среди облаков. Они будут летать с мамой, как яркие птицы, оказавшиеся