Крик в темноте - Оливия Нортвуд

мне! – завопил он, теряя над собой контроль. – Кто ты, мать твою, такой? Зачем ты это делаешь?

Он сглотнул, облизнул пересохшие губы, достал из кармана леску и намотал на ладони.

– У меня есть деньги. Сумка в багажнике. Там много налички. Забирай. Только помоги мне!

– Мне не нужны деньги, профессор Гроссман. Я только… Я только хочу, чтобы ты знал, кто я. Меня зовут Алан Траск. Ты изнасиловал и убил мою дочь. Ее звали Мэй.

Алан набросил на шею Гроссмана леску и потянул на себя.

Задыхаясь, Кит вцепился в его руки и закашлялся.

– А теперь выбирай, как ты умрешь. – Алан взглянул в окно, заметив, что топливо под капотом уже загорелось. – Ты говоришь мне, где ее тело, и умираешь почти безболезненно от удушья. Или молчишь, и мы оба заживо горим в этой машине.

Глава 32

Алан покинул автомобиль за несколько секунд до взрыва. Отбежал в сторону и, прикрыв голову руками, упал на землю. От одежды пахло дымом и горящим пластиком. Он наглотался пыли и еще долго сидел на горячей красной глине, наблюдая, как горит профессорская машина. Как тело Кита Гроссмана лижет огонь, как плавится и лопается его кожа, обугливаются кости, как у него во рту горит сложенный вдвое полароидный снимок.

На Ближнем Востоке ему не раз приходилось обнаруживать человеческие останки в сгоревших машинах. И неважно было, кто внутри, враг или союзник, если была возможность, он вместе с отрядом, которым командовал, хоронил несчастных или передавал в штаб. Кита Гроссмана он хоронить не стал.

Когда машина прогорела до основания и пламя угасло, он вытер пот со лба и медленно побрел к своему пикапу. Провел ладонью по нагретому солнцем и покореженному радиатору, постоял несколько минут, всматриваясь в бесконечное небо, несколько раз кивнул собственным мыслям и сел за руль. В салоне Алан припал к бутылке и выпил ее до дна. Вода оказалась теплой, но во рту стоял вкус гари, так что он был благодарен и за это. Ему предстояла долгая дорога назад, в Вашингтон, к горе Си, к телу дочери.

Смерть Гроссмана не принесла удовлетворения, как он и предполагал. Пусть иногда Алан боялся сам себя, но убийства не приносили ему удовольствия. Они не приносили ничего, кроме страданий. Растерзанная на части душа скулила где-то внутри, с перебоем работающее сердце в груди разрывалось от боли, но в голове звучало отчетливое: «Найди ее, найди ее, найди ее».

И он нашел.

Восхождение на плато горы Си далось ему с трудом. Он выбился из сил еще по дороге к заповедной зоне. Колени распухли и ныли так, словно снова обострился артрит. Он не спал уже двое суток, не ел и даже не принимал душ, чтобы попробовать смыть с себя сладковатый запах горелой плоти.

Солнечные лучи едва пробивались сквозь плотные кроны деревьев, терялись в искривленных ветвях. Казалось, что в лесу наступили сумерки. На контрасте с засушливой жарой Аризоны влажный воздух и прохлада Вашингтона была почти что осенней.

Он нашел заболоченный пруд довольно быстро, словно души умерших девушек звали его, вели за руку и поддерживали, когда он думал, что ему не хватит сил. При себе у него был армейский нож, пистолет и чистая вода. Но ничего из этого не помогло бы ему пробраться сквозь поваленные деревья, окружившие болото, как стража.

Гроссман рассказал ему, что тела девушек они помещали в жестяные двухсотлитровые бочки с привязанным к ним грузом и сбрасывали в болото. Но не сказал, в какой части. Смотря на обширную площадь болота, Алан схватился за голову. Он вцепился пальцами в неопрятно отросшие волосы и взвыл.

Сдаваться и признавать свою слабость – не в его правилах. Оставив пистолет на берегу, у воды, Траск сжал челюсти и пошарил взглядом по земле. Найдя прямую толстую ветку, он решил, что использует ее вместо трости, и сделал несколько шагов вперед. Ступни тут же погрузились в трясину. Ил вперемешку с водой и перегнившими растениями промочил ноги. Идти было тяжело, но он продолжал, опираясь на валежник и трость. Подул ветер. В центре пруда по поверхности воды пошла легкая, едва заметная рябь. Это значило, что заболочены только берега. Но какая здесь глубина? Горные водоемы всегда непредсказуемы.

«Я нашел ее, Кейтлин. Я уже почти вернул ее тебе. Как и обещал». – Мысли о жене заставляли его двигаться дальше, и вскоре Алан почувствовал невесомость. Ноги оторвались от вязкого дна, он погрузился в воду по грудь. От холода на мгновение перехватило дыхание, но Алан быстро взял себя в руки, вспомнив военную базу Кэмп-Пэндлтон в Оушенсайде. Тренируя, морпехов сбрасывали в Тихий океан с вертолета в милях от берега, где вода в любое время года оставалась ледяной. Он быстро привык к таким тренировкам, хотя первое время было страшно.

Траск и сейчас был в ужасе. Ну, найдет он ее. А что дальше? Сколько бочек ему предстоит вскрыть, прежде чем он отыщет знакомые рыжие волосы, потемневшие от влаги, и любимое лицо, тронутое тлением? Он уже видел, как ее насиловали и убивали, видел ее потухшие мертвые глаза и кровь повсюду, слышал, как она звала мать. Что-то может быть страшнее этого? Алан был уверен, что может.

При отсутствии солнечного света вода казалась черной. Пару секунд он раздумывал, что делать. Ему стоило вылезти из воды, вернуться в город, а затем прийти в полицию, сдаться и назвать им координаты. Поступить по совести, как полагается морскому пехотинцу. Он уже сделал то, что должен был. Не стоило делать то, что было не в его силах. Техника сюда не доберется, разве что ее доставят на вертолете, а затем каким-то образом транспортируют по пешеходной тропе. Нескольким водолазам, возможно, удастся поднять бочки со дна, но в одиночку он не справится. Он хотел бы поступить именно так. Хотел бы снова увидеть жену, но ему не выбраться отсюда живым. Алан либо утонет в попытках отыскать дочь, либо его сердце не выдержит, когда он увидит ее тело.

Задержав дыхание, он нырнул и почти сразу устремился вниз. Дна все не было. Но потом среди черно-зеленой мути он – не увидел даже – нащупал одну из бочек.

Воздуха в легких оставалось немного. Как раз на то, чтобы выплыть на поверхность. Но он не стал. Вытащив нож из чехла, Алан разрезал веревку, удерживающую бочку на дне, и потащил ее вверх. Поднимать ее оказалось проще, чем он думал. Должно быть, бочка