Черные крылья - Николай Иванович Леонов

Та в ответ горячо замотала головой, так что рыжие кудри разлетелись во все стороны золотым веером:

– Никакой он мне не муж. Вообще не хочу его видеть, больше он тут жить не будет! Я его выгнала! И не смейте его пускать сюда, понятно? – Она вдруг уперлась отцу в плечо тонкой ладонью. – Обещай, что не впустишь этого дурака в квартиру! Не смей! Я не хочу за него замуж, видеть и слышать его больше не хочу.

– Обещаю, обещаю, – пробормотал Барсуков, смущенный семейной сценой, что разыгралась на глазах у полковника уголовного розыска.

Лев молча наблюдал и с удивлением при этом осознавал, что его смутило многое в Валентине Барсуковой.

Да, отец общался с ней как с капризным и все же любимым ребенком.

А вот оперу была незнакома эта молодая, дерзкая женщина. Не ребенок, не девочка, которую он помнил, а уже зрелая, с яркой женской прелестью и свежестью молодая женщина.

Полковнику прежде всего резануло слух ее фамильярное «Василий», хотя Терехина она должна бы называть ну хотя бы «дядя Вася» или по фамилии.

Выглядела Валентина Барсукова тоже совсем не по-детски, даже девушкой Гуров бы ее не назвал. Молодая женщина была очень красива, от яркого личика до спелых округлостей: медь волос завивалась кудрями вокруг лица словно ослепительный нимб; кожа светилась безупречным фарфором; даже брызги веснушек будто бы были рассыпаны по аккуратному носику так, чтобы подчеркнуть молочную белизну; контраст усиливали сочные губы и брови, взлетающие в дерзком изгибе; беременность ее только украшала, сделала еще более сочной – тугая грудь, плавные бедра и нежные изгибы плеч, рук.

Лев Гуров был женатым мужчиной и любил свою жену, был уверен в том, что Мария очень привлекательна. Но даже он не мог не признать сейчас, что Валентина Барсукова из забавной девчушки превратилась в молодую женщину редкостной красоты. Причем она знала о своей магии, это проявлялось в уверенном, даже слегка лукавом взгляде, чуть замедленных движениях, словно она ненарочно давала полюбоваться своей прелестью.

Сыщик отвел глаза, ему стало стыдно, что он рассматривает дочку Барсукова и не может оторваться.

Дверь за Валюшей закрылась, и хозяин дома развел руки в стороны от смущения:

– Молодость, сама извелась и нас туда же. Хочу – не хочу, буду – не буду…

Гуров незаметно тряхнул головой, чтобы избавиться от образа красотки как от наваждения:

– Ну, думаю, мне пора. Основные моменты понятны, спасибо за помощь. Сейчас главное – все-таки задержать подозреваемого.

Валентин Барсуков в ответ лишь тяжело вздохнул, так и не задав ни одного вопроса. В этом вздохе было все: усталость взрослого мужчины, на которого навалилась сразу гора проблем, сожаление по умершему шефу, утомившие капризы дочери и беспокойство из-за ее положения.

Из квартиры Барсукова Гуров спустился во двор и уже собирался сесть в машину, как за несколько шагов до парковки вдруг почувствовал кожей – за ним кто-то наблюдает из темноты. Цепочка фонарей освещала лишь отдельные зоны – парковку, дорожки от входа на территорию жилого комплекса до подъездов, остальная часть площади была погружена в темноту, на фасаде дома не светилось ни одного окна, как и положено в три часа ночи. И в этой темноте кто-то притаился и ждал появления оперативника. Лев спокойно прошел несколько метров по дорожке, которая вела к парковке. Датчики реагировали на его движения и зажигали фонари, чтобы подсветить путь. Опер оказался прекрасно видим тому, кто оставался скрытым среди теней двора.

Лев на секунду замедлил шаг, ничем не выдавая себя, а потом резко шагнул в сторону и тоже оказался под прикрытием беспросветного мрака. Несколько мгновений было тихо, наблюдатель не ожидал, видимо, такого поворота.

Потом на асфальт тротуара сделала неуверенный шаг темная худая фигура. Это оказался совсем молодой паренек, тощий, с неуверенными, нервными движениями рук и ног. Он позвал беспомощно:

– Эй, из полиции, вы здесь?

Гуров сделал шаг на свет:

– Здесь. Зачем меня ждешь?

Парнишка бросил встревоженный взгляд на темные окна и сделал несколько торопливых шагов, чтобы выйти из пятна света.

– Да поговорить надо. Только не здесь, а то Валька увидит и примчит в пять секунд, дура бешеная.

Опер тоже отошел из зоны действия датчиков, и фонарь погас. В полумраке он переспросил:

– Ты кто? – хотя уже и сам почти догадался и в то же время изумился. Неужели это тот самый Женька, то есть Евгений, жених Валентины Барсуковой? Ну совсем он не сочетается с уверенной в себе красавицей, созревшей и избалованной вниманием.

Парнишка тотчас затараторил:

– Я это, Жека. Валькин, типа, жених, ну вот я про это вам хотел сказать. Но только вы это, пообещайте, что никаких там претензий и ничего вообще. А то у нее папашка крутой, из полиции, а мне проблемы не нужны.

Лев Гуров не сомневался ни секунды, стоит ли врать этому мальчишке. Речь шла о смерти его друга, о преступлении, а этот Жека мог знать ответы на важные вопросы, поэтому ни о какой честности не может идти и речи. Мальчишка трясется лишь за свою шкуру, а не за справедливость, значит, придется хитростью ему показать, что закон важнее личных интересов. Опер кивнул:

– Обещаю, я ничего ему не расскажу.

– И Вальке тоже, – голос у парня дрожал и срывался. – Она вообще чокнутая! Я уже сто раз пожалел, что с ней связался.

– Никто ничего не узнает, – еще раз успокоил его оперативник.

И Жека зачастил в торопливом признании:

– Валька на ту вечеринку специально поперлась, ну где с масками. Она там че-то, ну… короче, там папашка был ее ребенка, потому что она специально марафетилась прямо по полной. Волосы, губы, платье надела, чтоб живот видно было. Она до этого там суету наводила всякую, писала всё сообщения кому-то, ревела. А когда на вечеринку собралась, прямо раздухарилась, орать перестала и ныть целыми днями.

Гуров впитывал каждое слово. Значит, этот сопливый мальчишка вовсе не тот, за кого его выдают. Картонный женишок, чтобы прикрыть чужой грех… Вся семья в курсе этой инсценировки? И чья это идея, самого Барсукова?

У него сразу возникло так много вопросов, поэтому он Жеку не останавливал, хотя тот от волнения вываливал информацию кусками без всякой логики:

– Она мне еще когда пообещала, что, типа, вот отвалит пятьдесят кусков, если я рядом покручусь, скажу ее родителям, что это я ей бебика заделал, я сразу застремался. Она мне никогда не нравилась, хотя на морду она зачетная. Почти все пацаны