Террорист из «Гринго» - Александр Мокроусов

Глава 29

Страх – это эмоция, возникающая из-за ощущения опасности. У человека умного, а себя я отношу именно к таким, страх не может возникнуть просто так, из неоткуда. Для появления этого ощущения мозгу требуется сравнить текущие вводные с неким пережитым опытом. И вот уже в том случае, если у вас был негативный опыт в подобной ситуации, ваш мозг может, вполне обоснованно, выдать эмоцию, страх.

Никакого подобного опыта у меня нет. Хотя, моя жизнь, особенно в последние несколько лет, почему-то слегка отличается от стереотипа, как себе представляют жизнь миллиардера обыватели. Может вообще уволиться? Пойти в укротители тигров, или в пожарные, может спасателем в МЧС? Хоть отдохну, нервы успокою.

Смешно. Было бы смешно, если бы весь мой мозг аналитика не кричал бы мне сейчас о том, что как бы все. Конец. Фенита. Сейчас вот звонком представители «Гринго» удостоверились, что Патель и его русский друг находятся там, где нужно. Уверениями в успехе проекта и посулами наград успокоили пакистанца. А сами уже мчат сюда, не забыв по дороге заехать в хоз маг за утюгами, паяльниками или чем еще нынешние террористы пытают своих бывших сотрудников и не оправдавших доверие сторонников?

Хотя? А собственно, почему я все вижу в таком мрачном свете? Если разобраться… Ну обнаружили в «Гринго», что получили вместо оригинального бриллианта, символа королевской власти, стекляшку. Так в чем же вина моя или Пателя? Это хранители сокровищницы, никому не доверяющие параноики, выставляют в витрины подделки. А мы, что сказано, то и воруем.

Значит единственный вариант моего поведения – считать себя героем темной стороны, человеком, участвовавшим в похищении века. Сейчас Патель договорит и обязательно поделится со мной радостью. Радостью вообще невозможно не поделиться. Если бы его в трубку ругали – он мог бы промолчать. А его хвалят, значит он мне об этом непременно расскажет.

А потом для него будет неожиданный сюрприз. Он будет ожидать орден и лавровый венок, а ему карандаши между пальцами вставят и пытать начнут. Или просто застрелят. Но это плохой вариант. Лучше пытки. Они шанс дают.

А вот для меня пытки – это плохо. Я не Муций Сцевола, я от одного вида открытого огня во всем признаюсь и всех выдам. Да что там огонь. Просто, в разговоре со мной поставьте в одно предложение слова «напильник» и «зубы», и я вам выдам все ПИН коды, все коммерческие тайны и даже еще и придумаю что-нибудь, лишь бы вам угодить. Потому что я очень плохо переношу физическую боль. Значит, мне никак нельзя допустить возникновения такой ситуации, при которой у кого-то возникнет идея меня поколотить.

Я бы мог еще долгое время размышлять над тем, как я не люблю все эти садо-мазо. Ни с какой из сторон. Я бы мог еще долго строить планы и прорабатывать в голове сценарий разговора, как мне избежать рисков и получить желаемое. Я бы еще мог прогнозировать, думать, планировать свои и чужие ходы. Но мне не дали такой возможности.

Патель кладет трубку и, лучезарно улыбаясь, садится в кресло. Все это время он так и стоял, вытянувшись, выпятив вперед свою тощую грудь, будто уже подставляя ее под орден. Сейчас я, в полном соответствии со своим, вновь измененным планом, обработаю его. Он умный, он очень умный, но тем легче с ним работать. Ум очень часто сопровождается логикой. А там, где логика – там есть все шансы переубедить контрагента. Легче переубедить умного, чем дурака. Потому что у умного дважды два может быть три, четыре или пять. Это предсказуемо, с этим можно работать и ему можно доказать, что дважды два это четыре. А вот у дурака дважды два может быть апельсин. И тут доказательства не работают.

Я уже было собрался задать вежливый вопрос, в ключе, кто звонил и что за радостная новость. Но тут все мои планы пошли в Тартарары. Возможно, я не понял намек вселенной. Когда я, сидя на берегу Темзы, услышал звонок мобильника, переданного мне Пателем, я решил, что мелодия звонка намекает на мою роль Одинокого Рейнджера. Сейчас я понял, на какую роль мне намекала мелодия. Роль овоща «Бондюэль». Это для американца увертюра из оперы Вильгельм Телль Россини прочно ассоциируется с сериалом и фильмом про храброго ковбоя. В России это просто музыкальный фон для рекламы соревнования консервов. И в этой ситуации я понимаю не больше, чем консервированный горошек. Потому что входная дверь, которую я и Патель, сидя в креслах, видим через небольшой коридорчик, открывается и в дом входят два человека. Их тут не может быть. Они не могут входить в дом вместе. И они просто не имеют права входить в дом, держась за руки. Это не честно. Это разбивает все мои размышления вдребезги. Какого черта они, словно студенты на третьем свидании, в обоюдном предвкушении, держат кончики пальцев партнера и боятся даже на миг отпустить? Да лучше бы в дом вошел Доктор Зло, Саддам Хусейн или Ганнибал Лектор. По крайней мере это было бы логично.

Дверь открывается и в коридор входит сын мистера Пателя, двадцатилетний парень, чьего имени я так и не узнал. Он входит первым, все-таки, восточные стандарты вежливости несколько отличаются от европейских. Вслед за ним, держа его левую руку в своей правой, с улыбкой, словно она входит в зал выпускного вечера с капитаном школьной сборной по баскетболу, в дом входит Елена Исааковна Эглит.

Только очень большим усилием воли я заставил себя сделать одну вещь и не делать другую. Я заставил себя оторваться от этого зрелища и посмотреть на Пателя. Мне важно увидеть его первую реакцию. Это тот ингредиент, из которого, позже, мне предстоит вылепить блюдо. А еще, я заставил свою челюсть не упасть в изумлении. И, если говорить откровенно, я не знаю, что было сложнее.

Патель владел своими эмоциями хуже меня, поэтому я четко увидел, что у него очень хороший дантист. Через открытый от удивления рот пакистанца не то, что зубы, я мог изучить его гланды. Настолько он был удивлен видом вошедшей парочки.

Любовь и обида. Два таких разных и таких схожих чувства. Хотя обида скорее даже не чувство, а реакция. Но в любом случае и любовь, и обида, направлены на кого-то. Просто, в случае любви на партнера направляется симпатия, забота и привязанность. С