Анна и Сергей Литвиновы - Я тебя никогда не забуду

Выплакала над ними, наверное, все свои слезы.

Чего стоит моя гордыня по поводу того, что жизнь удалась и враги повержены, в сравнении с тем, что я отобрала годы жизни у самых близких мне людей! Воображаю, как переживали они, когда узнали, что их дочь – преступница, что я – во всесоюзном розыске, когда нашу квартиру обыскивала милиция!..

Прости меня, мама. Прости меня, бабулечка.

К моему удивлению, могилы оказались не совсем запущены. Кто-то врыл скамеечку, посадил изрядно уже разросшуюся яблоню и не далее как в прошлом году обновил надписи на камнях. Вероятно, благодеяния оказывал кто-то из маминых подруг. Однако я все равно не пошла к ним – я отправилась к моей верной и безотказной Наде, попросила следить за могилками, навещать моих дорогих хотя бы в дни их рождения.

И последний человек, кого я хотела повидать в Москве… Про Ванечку мне было известно многое. Он то в телевизоре мелькнет, то книжка его на глаза попадется… В Интернете целый сайт, ему посвященный, существует: guriev.ru… А тут как раз книжная выставка на ВДНХ, везде анонсы: Иван Гурьев, мэтр отечественного детектива, встречается с читателями…

И я отправилась. Не знала, подойду ли к нему. Представления не имела, о чем нам говорить. Не уверена была, узнает ли он меня…

А когда я попала в пятьдесят седьмой павильон ВДНХ, уже тогда поняла, что являться пред ним мне вряд ли захочется… Атмосфера базара, ярмарки, биржи. По разным направлениям мечутся тысячи людей. В микрофоны орут десятки зазывал. К прилавкам не пробиться.

За столом, где должен был появиться Ванечка, я следила издалека – с широкой парадной лестницы мне открывался подходящий обзор. Уже заранее место встречи окружило плотное полукольцо поклонников, в основном состоявшее из теток. Когда Гурьев, встреченный ревом ведущего в микрофон и аплодисментами, вышел, кольцо стало еще шире и плотнее.

Я хорошо видела его – а он, разумеется, меня не видел. Выглядел Ванечка неплохо. Хорошо одетый, уверенный в себе. Даже скорее самоуверенный. Типа, звезда. Конечно, потолстел, и волосы поредели, и поседели… Но все равно, это был он, и сердце дрогнуло, и метнулось к нему… И в то же время я отчетливо поняла, что подойти к нему сейчас я никак не смогу. Ну уж нет! Среди этих поклонников и поклонниц?!

И искать его общества я больше не буду.

Жизнь прожита. К чему ворошить прошлое? Предаваться бесцельным воспоминаниям? Пытаться оживить то, что восстановлению, как говорится, не подлежит? Пытаться воскресить нас тогдашних – молоденьких, красивых, чистых, наивных… Мы – не такие и никогда уже ими не станем. И я не хочу и не буду обманывать себя – и Ванечку тоже. Пусть все наше останется в прошлом, в нашей памяти…

…В тот же вечер я уехала к себе в Н., с тем чтобы больше в столице никогда не появляться…

Наши дни

Иван Гурьев

После всего, что случилось, я долго сидел в машине на обочине и курил. Руки мои тряслись, и внутри было тоскливо и холодно. Смерть пролетела мимо меня на расстоянии пары сантиметров.

Я тормозил до конца, сумел сбросить скорость и даже съехал одним колесом на обочину. Машину занесло, но не перевернуло. Фура пронеслась мимо моей «Вольво» на расстоянии мизинца. Горячая волна ударила в борт машины. Но это был только воздух.

Я жадно курил и приходил в себя. А когда немного успокоился и оловянный привкус во рту исчез, подумал, словно со стороны: если б я погиб, в двух шагах от встречи с любовью, это было бы слишком литературно. Слишком трагично. Читатели б обрыдались. А издатель Андрей попросил бы, пожалуй, изменить концовку.

Нынче в моде голливудский стандарт.

Бал правит хеппи-энд.

Во времена моей юности в моде было трагическое мироощущение. Особенно среди молодых авторов. Редкий рассказ, повесть или роман не заканчивался гибелью героя (а то и всех героев, вместе взятых).

Это оттого, наверное, что прав товарищ Карл Маркс, и бытие определяет сознание. А жизнь диктует свои законы беллетристике – правда, с обратным знаком.

Безмятежное, устаканившееся существование эпохи застоя требовало ярких, гибельных страстей. А взбаламученное, нервное, трагическое время девяностых – когда смерти, разорения, падение на дно стали привычным делом, – востребовало сказку.

Быстренько же мои мысли с пролетевшей мимо погибели снова соскользнули на литературу!.. Это оттого, что я был весь пропитан ею. Она за тридцать лет стала неотъемлемой частью моей крови – вроде лимфы и лейкоцитов. Я думал о мире и о жизни писательскими категориями. Сладкая и утомительная отрава.

Я сам не заметил, как снова вырулил на бетонку и потихоньку потелепал к цели моего путешествия. Дождик отморосил, и солнце робко выглянуло из-за туч. Я нашарил в бардачке солнцезащитные очки. Влажная дорога засверкала. От высыхающего асфальта поднимался парок.

И вот он, незнакомый мне город Н. Он встретил меня рытвинами в асфальте, словно его до сих пор бомбили фрицы, и большим количеством гаишников – почему-то в парадной форме.

Я остановился в отеле. Номер мне дали в пентхаусе, на четырнадцатом этаже.

Ирония судьбы – или, скорее, ее сальная гримаса: меня поселили в номер для новобрачных. На рецепшне извинились, сказали, что все остальные люксы заняты.

Моя комната была декорирована в соответствии с представлениями о сексе старой девы, свихнувшейся на эротике. Прямо за дверью – там, где обычно в гостиницах помещаются рожки для обуви, висели мазохистские причиндалы: плетки разных сортов и длины, кожаные маски, наручники.

Стены были украшены большими фотографиями жениха с невестой. Оба полностью одеты: брачующаяся – в свадебном платье, юный супруг – в костюме с галстуком. Однако они изображали при этом разные позы, довольно вычурные. К примеру, новобрачная лежала на спине, задрав ноги, словно гимнастка. Жених коршуном нависал над ней. В позах и взглядах молодых не было ни грана эротики. В их глазах застыли тоска и ужас.

Я заглянул в стенной шкаф. Там была коллекция порнофильмов, а также парочка эротических книг, от Баркова до «Эммануэль». На нижней полке притаились вибраторы.

Ужас, подумал я. Ужас, ужас, ужас…

Заглянул в туалет: не дай бог, в джакузи спряталась надувная женщина. Но нет, на ванную комнату похотливая фантазия декоратора не покусилась. Правда, не было и туалетной бумаги. Вот так у нас всегда, усмешливо подумал я, плеточка – есть, а туалетки нет.

Достопримечательности номера привели меня в веселое настроение – словно мне двадцать, я собираюсь на свидание и готов веселить мою избранницу. Забылась и дорога, и то, что я чуть не погиб. Как рукой сняло усталость, и я понимал, что вряд ли усну, несмотря на раннее пробуждение.

Я подошел к окну и раздернул богатые шторы (разумеется, алого цвета с кистями). Вид с четырнадцатого этажа был великолепен. Отель возвышался прямо на берегу. Могучая река (назначенная главной в России) блистала под солнцем. На крутом противоположном берегу раскинулся город. Внизу по набережной ползли машины.

В городе Н. тоже образовывались пробки, правда, более щадящие, чем московские. Лихие наездники на «БМВ» и «Лексусах», не страшась ГАИ, порой просвистывали по встречке, игнорируя двойную сплошную. Крутые парни. Неужели и с ними приходится иметь дело моей любимой?

Я принял душ и с замиранием сердца позвонил ей. Она была дома. Ответила ничуть не изменившимся голосом. И все мое естество опять наполнилось любовью. «Да кто там? – в сердцах воскликнула она. – Говорите!» Я не ответил.

Я надел чистую рубашку и спустился вниз. Продавщица в газетном киоске меня узнала и попросила автограф. Мелочь, а приятно. Я немного поговорил с поклонницей.

Мне не хотелось колесить по незнакомому городу на собственной тачке, и я попросил швейцара вызвать такси.

В такси я непрерывно курил. Волнение мое нарастало. Меня не могли отвлечь и развлечь ни словоохотливый шофер, ни бодрые голоса местных диджеев. Я ответствовал водителю односложно, и он обиженно замолчал.

Замужем ли она? Есть ли у нее дети? Чем она занимается? Как меня встретит? И, наконец, как выглядит?

Такси проползло пробку на набережной, пролетело мост и въехало в правобережную часть города.

Крутые улицы дугой взбирались на холм. Где-то в стороне остался местный знаменитый кремль. Я понятия не имел, как ОНА живет – что за дом: старый, ветхий, панельный, понтовый? Знал только адрес. Неужели я сейчас просто позвоню в домофон – и что?.. Как я представлюсь? Что скажу? И вспомнит ли она Гурьева? Или меня уже упредила Надежда и мое появление не будет для Наташи неожиданностью?

Деревянные дома в центре Н. перемежались щегольскими новостройками. Ехать оказалось недалеко.

Дом, в котором проживала Наташа, помещался в тихом центре, по соседству с деревянными особнячками, чудом сохранившимися с начала прошлого века. То была монолитная кирпичная восьмиэтажная новостройка. Путь на подземную парковку преграждал шлагбаум. И до местного кремля рукой подать. Словом, налицо все приметы благоденствия и даже преуспеяния.