И гаснет свет - Влада Ольховская

стоили того… Но я не могу изменить то, что чувствовала тогда. Такой вот замкнутый круг.

– Мне жаль…

– Я тоже сожалею. Знаешь, о чем больше всего?

– О чем?

– О том, что не произошло чудо. Что не случилась осечка, именно в этот момент! Я знаю, что мне бы хватило. Если бы пистолет щелкнул, но не выстрелил, я бы все поняла. Я бы отбросила его подальше, я бы расплакалась и побежала к маме… Я бы просила у нее прощения, а она бы не понимала за что, ужасно испугалась бы… И я бы никогда больше не попыталась, мне бы хватило предупреждения! Я бы так хотела все отменить, просто отменить… Но у меня не было моего чуда.

Оле хотелось сказать, что чудо все-таки было. Ведь при попытке суицида выживает ничтожно малый процент людей. Оля не бралась сказать наверняка, но в глубине души подозревала, что о своем решении жалеют все без исключения. Просто не все успевают осознать это – и у единиц появляется возможность все исправить.

Зачем говорить об этом Клементине? Она наверняка сама все знает. То, что задумывалось как слова поддержки, прозвучит как издевательство.

– Пистолет все-таки выстрелил, – продолжила она. – Обратного пути уже не было… Я не помню тот день, но я помню два звука. Они настигают меня снова и снова, как будто звучат во мне. Тот самый выстрел – и колокола.

– Колокола? – растерянно повторила Оля.

– Да. Неподалеку от нашего дома располагалась церковь. Маленькая такая церквушка, но с собственным колоколом… Я хорошо помню: он звонил в момент, когда я почувствовала прикосновение металла к коже. Как будто смеялся надо мной!

Или пытался предупредить. Но об этом Оля тоже промолчала.

Отныне Клементина держалась за жизнь обеими руками. Она никогда не плакала и не жаловалась – или пыталась это скрыть, чтобы пощадить родных, которым и так причинила слишком много боли. Прежнего недовольства своей судьбой больше не было, даже при том, что прошлое казалось воистину сказочным по сравнению с настоящим.

За второй шанс Клементине пришлось платить куда больше, чем многим другим людям с похожей историей. Восстановление лица шло болезненно и тяжело. Вспомогательные препараты неизменно приносили огромное количество побочек. Первая пересадка лица прошла трудно и… завершилась фиаско. Новое лицо не прижилось, началось отторжение тканей, Клементина на долгие месяцы оказалась в реанимации. Ее родные опасались, что уж теперь-то она сломается, но нет. Она восприняла обрушившийся на нее ужас со смирением, о котором иные в таком возрасте могут только мечтать.

– Я знала, что у меня должна быть цель, – пояснила Клементина. – Высшая цель того, что мне позволили остаться в живых… Нечто большее, чем просто я, Клементина Суаве. И вышло так, что эта неудачная операция и привела меня к цели.

Оля не раз слышала, как Клементину в больнице называли «жемчужиной». Но она считала, что это лишь милое прозвище, попытка поддержать юную девушку, проходящую через страшные испытания.

Однако на самом деле Клементину и правда считали особо ценной пациенткой, открывающей новый горизонт медицинских возможней. В клинике Святой Розы ей пересадили не только лицо, но и глаз.

– Глаза долгое время не пересаживали, – сказала она. – Слишком они хрупкие, слишком это сложно. Напрасная травма. Но в последнее время попытки начали предпринимать в разных странах мира. Я согласилась сразу. Что я теряю? Есть риск снова столкнуться с не-приживлением? Я вас умоляю, мне уже лицо меняли! Я должна была это сделать, ведь если бы у них получилось, ты представляешь, скольким людям это помогло бы?

– Так у них получилось или нет?

– Эксперимент еще продолжается. Но первый этап считается успешным: глаз не погиб, отторжения тканей нет. Лицо прижилось хорошо – я даже говорить могу! Глазом я пока ничего не вижу. Но последнее обследование показало, что мозг начинает на него реагировать! Есть надежда, понимаешь? Для меня, для всех… Но мой новый смысл не отменяет того, что я сделала. Не становится основанием для прощения. Поэтому когда я услышала, что ты пыталась…

– Я не пыталась, – прервала ее Оля, уверенно глядя на собеседницу. – Прости, что не дала тебе договорить, но не нужно меня убеждать. Да, все было непросто, и я не могу сообщить тебе все подробности. Но вот главное: я не пыталась покончить с собой. До того, как я попала в клинику, у меня был тяжелый период. Может, даже депрессия, я не знаю наверняка и не хочу сама себе диагноз ставить. Но я даже не думала о самоубийстве тогда – и не думаю о нем сейчас. То, что произошло со мной, несчастный случай. Ты ведь веришь мне?

– Да… Да, я тебе верю.

И Клементина тоже не лгала.

Оля не выдержала, подалась вперед, обняла собеседницу. Клементина, не ожидавшая такого напора, сначала растерялась, а потом уверенно обняла ее в ответ. О чем она думала в этот момент – Оля не знала. Сама же переводчица размышляла о том, почему в моменты грусти хочется сравнить свою жизнь с теми, у кого дела обстоят лучше.

Вот у них получилось. Красивый супруг, талантливые дети. Стремительная карьера. Выглядят на десять лет моложе возраста. Два дома, три машины. С ними – этими другими – все хорошо, а со мной что-то не так, я проблема, все пропало…

И на ум почти никогда не приходит тот простой факт, что есть и другая сторона. Те, кому повезло гораздо меньше. Погибшие мучительной смертью. Изуродованные. Разорившиеся. Обманутые и преданные. Те, для кого по ночам звонят колокола, оставшиеся в далеком прошлом… Да, можно возразить себе же: почему меня должно утешать чужое горе? Но почему же тогда вызывает зависть чужой успех?

Почему вообще существует сравнение? Или пускай его не будет вообще, или пусть будет – но честное. Чтобы рядом были не только те, кому судьба отсыпала больше, но и те, кому не досталось вообще ничего.

Оля смотрела на девушку, которая была значительно моложе ее – но при этом намного сильнее. Вроде как оступившуюся, но потом вставшую на ноги уверенно, несмотря на боль и страх. У Клементины было куда больше оснований сдаться, а она этого не сделала. Так может, основания значат не так уж много? Как и оправдания. В конце пути важно лишь то, сдаешься ты или нет.

Она хотела сказать Клементине об этом – или хотя бы о чем-то похожем. Смысл оказался слишком грандиозным и упрямо отказывался умещаться в слова.

Ну а потом им обеим стало не до того, потому что со стороны двора послышался