Зверь - Кармен Мола

или Диего, или ее первый день в публичном доме, когда над ней пыхтел Могильщик, или тот день, когда она убила Зверя, а вернувшись на спичечную фабрику, поняла, что Клара исчезла… Возможно, разумнее всего было бы стереть тот день, когда она вошла в дом теолога Игнасио Гарсиа и украла кольцо, но сейчас ей пришло в голову, что, возможно, это ничего не изменило бы.

Что, если от судьбы не убежишь? Что, если холера все равно унесла бы маму, злоба мадридцев уничтожила бы Элоя, а интриги карбонариев привели бы к гибели Диего? Что, если Кларе было предначертано стать жертвой Зверя — из-за кольца или по другой причине? Она вспомнила, как священники возносят хвалу божественному провидению, тому, как бог управляет судьбами людей. И какое тогда значение имеет все, что Лусия делает ради сестры? Возможно, если бы она забралась на дерево сожалений и стерла тот день, когда Зверь унес Клару, он все равно похитил бы ее — в другом месте, другим способом. Возможно, гибель Клары была предначертана свыше.

Лусия в раздражении отошла от окна, почувствовав, что отчаяние, как змея, все-таки заползло ей в душу. Но она не позволит ему угнездиться там. Пусть даже Бог так решил, ей все равно. Она найдет Клару. И найдет ее живой.

День, когда она отнесла кольцо перекупщику. Именно этот день выбрала бы Клара, окажись она на дереве сожалений. Если бы она послушалась сестру и хранила кольцо, как амулет, то не лежала бы сейчас голая, дрожа от холода и кутаясь в лоскут, оторванный от юбки другой пленницы. Когда с амулетом обращаются не так, как должно, его сила может обратиться против владельца.

58

____

Доносо Гуаль сходил в Министерство юстиции на улице Анча-де-Сан-Бернардо и подал прошение об отставке. В подчинении министерства находилась Генеральная надзорная полиция, с недавнего времени объединившая всю полицию королевства. Хотя Доносо призвали на службу только в связи с эпидемией холеры, он мечтал, что его, несмотря на увечье, оставят на работе и потом. Он не говорил об этом Диего, но как еще ему заработать на жизнь? Поторапливать медлительных должников при помощи угроз, а то и побоев он уже пробовал и понял, что рано или поздно ему предложат кого-нибудь из этих должников убить. Образцовым полицейским он, конечно, не был, но и убийцей становиться не хотел. Работу в полиции он выбрал по необходимости, а не по зову сердца. И вот наконец его призвали… но все внезапно изменилось.

В дверях министерства он столкнулся со старым знакомым. Тот удивился, увидев Доносо без формы.

— Я ушел, эта работа не для меня.

— Сейчас тяжелые времена, Доносо, но ты не хуже меня знаешь, что рано или поздно они закончатся. Где ты найдешь место лучше, чем в королевской гвардии?

— Ты даже представить себе не можешь, как мне полегчало, когда я снял форму.

Тем не менее по дороге домой, где его ждала Гриси, он все-таки зашел в таверну на улице Пресиадос, чтобы с помощью алкоголя добиться желаемой ясности мысли. Ему было страшно. Газеты сообщили о смерти Асенсио де лас Эраса, и, хотя причину смерти не называли, Доносо понимал: дипломата убили либо карлисты, либо карбонарии. Невольно оказавшись втянутым в это дело, он и сам подставился под удар. Диего убили, дипломата тоже — всего через несколько часов после того, как Доносо назвал его имя. Кто знает: возможно, он сам станет следующей жертвой?! Единственный способ спастись — уехать из Мадрида, оказаться как можно дальше от этого безумного города. Беги отсюда, беги! Спасайся, пока не поздно!

Но что, если Гриси не захочет уехать вместе с ним? За долгие бессонные часы он убедил себя, что желание сбежать продиктовано вовсе не трусостью, которая когда-то не дала ему сделать карьеру в корпусе королевских стражников и всегда заставляла избегать драк и заварух. Нет, им руководило желание защитить Гриси. Он видел, как она вздрагивает от любого шума на лестнице, как будто за дверью ее подстерегал враг. Знал он и то, что в Мадриде ее актерская репутация загублена. Переезд в Севилью, в Кадис, в любой другой город с театральными традициями дал бы ей возможность возобновить карьеру. В далеком краю, где монах, Зверь, смерть Диего, опиум станут лишь воспоминанием, будет легче начать все сначала.

Неожиданно к нему подошел незнакомец и прошептал:

— Кольцо не желаешь? Дешево отдам!

На долю секунды Доносо подумал, что речь идет о перстне с молотами — он до сих пор хранил эмблему, извлеченную из горла Хуаны, хотя не собирался ни оставлять ее себе, ни продавать, будь она хоть сто раз золотая. Но предложенное ему кольцо не имело к перстню никакого отношения. Это был поддельный бриллиант в дешевой серебряной оправе. Доносо уже хотел раздраженно отогнать мошенника, как вдруг в голову ему пришла сумасбродная идея.

— Сколько за него хочешь?

— Шесть реалов, и оно твое.

— Четыре.

Доносо забрал кольцо за пять — ему не хотелось давить на продавца, и он удержался от соблазна назваться полицейским, которым больше не был. Он позволил себя обмануть, ну и пусть! Кольцо лежало у него на ладони. Оно станет символом его желания посвятить жизнь Гриси. Заботиться о ней, и не только. Обращаться с ней как с королевой. Стать не просто ее почитателем, но и преданным, верным спутником, искренним, заботливым другом, который живет только для нее, только ради нее. Наверное, наивно было мечтать, что Гриси согласится носить это кольцо… Но Доносо чувствовал, что готов начать жизнь с чистого листа. Во мраке умирающего от грязи и холеры города для него забрезжил луч надежды!

Радостно, чуть ли не насвистывая, Доносо шагал по улице Кава-Баха. Давно у него не было так легко и приятно на душе. Он вошел в подъезд, и его сразу окликнула Сесилия, морщинистая, как ствол старой оливы, соседка:

— Приходили военные и увели женщину.

Доносо, задыхаясь, вбежал в квартиру. Там царил беспорядок, свидетельствовавший об отчаянной борьбе. Пол был усеян осколками любимого фарфорового сервиза его жены. Перевернутые стулья, скомканная скатерть, парадный кивер королевского стражника, прежде торжественно висевший на стене, а теперь закатившийся в угол, довершали картину.

— Военные? Ты уверена? А монаха с ними не было?

— Монаха не было, сеньор Гуаль. Только солдаты. Они сказали, что она больна холерой, и увезли ее в лазарет Вальверде.

Доносо не верил в эти сказки, ведь еще несколько часов назад, когда он уходил в Министерство юстиции, у Гриси не было никаких симптомов болезни. Очевидно, ее увезли насильно, и он не понимал почему. Он вытолкал за порог Сесилию, захлопнул за ней дверь и опустился на диван. Сильная головная боль мешала сосредоточиться. Что случилось? Почему ее увезли? Неужели он никогда не сможет отделаться от Зверя, вырваться из заколдованного круга этой истории? В одном он был совершенно уверен: солдаты не случайно явились именно тогда, когда его не было дома.

Вскоре после того, как Доносо потерял глаз, ему довелось прочитать пятистишие Бретона де лос Эррероса, который тоже был одноглазым, и он запомнил его наизусть:

Из самых лучших побуждений

Оставил мне Отец земных творений

Все лучшее, что только мог бы дать:

Два глаза, чтобы беспрепятственно рыдать,

Один — чтоб набираться впечатлений.

Немногие знают, что слепые глаза тоже проливают слезы. Доносо вынужден был согласиться с Диего: эта история оказалась гораздо серьезней, чем можно было предположить. Зверь, карбонарии… Похоже, их щупальца опутали весь город. Он порылся в кармане и достал кольцо с поддельным бриллиантом. Повязка на его глазу постепенно намокала.

Доносо ездил в лазарет Вальверде всего три дня назад, чтобы сообщить Ане Кастелар о смерти Диего и попросить помощи с похоронами. Теперь он уже не был полицейским и не мог войти в лазарет без пропуска или специального разрешения, поэтому