Свинцовый хеппи-энд - Сергей Григорьевич Рокотов

странное. С одной стороны, его мучили кошмары предыдущей ночи, перед глазами постоянно стояло лицо Виктора Нетребина в ночном мраке, его перерезанное горло, кровь, хлещущая оттуда, в ушах звучал его душераздирающий крик, и от этого постоянно хотелось встать, идти куда-то, даже бежать. Но, с другой стороны, он испытывал гордость за себя, за свою смелость и отвагу. И, разумеется, жутко хотелось вновь поглядеть в насмерть перепуганные глаза Гали, хотелось всласть поиздеваться над ней, увидеть ее, ползающую перед ним и лижущую ему ноги, молящую о пощаде для себя и нагулянной ее с Виктором дочери. Кузьмичев был совершенно уверен в том, что она не посмеет сказать милиции, что он был у нее. Он достаточно хорошо изучил за свою жизнь повадки людей, чтобы знать, кто на что способен. Порой, разумеется, люди совершали, казалось бы, нелогичные поступки, например, он никак не мог взять в толк, почему Кандыба в тот неудачный для них обоих день не пристрелил его и не забрал все деньги. Но, очевидно, и этим поступкам есть какое-то логическое объяснение, наверное, и в них есть какие-то мотивировки. Но Кандыба дело другое, это человек темный и мрачный, к тому же очень практичный и трезво мыслящий, а вот Галина, она вся как на ладони, она не способна на поступок, мелочная, жадная официанточка и проблядушка, думающая только о своей сиюминутной маленькой выгоде. Она не посмеет даже произнести вслух его имя, потому что отчетливо представит себе, как острый нож вонзается в тельце ее дочери. Сегодня ночью, уже через несколько часов, он навестит ее и вдоволь насладится ее беспомощностью.

Последние часы он провел в напряженном ожидании. И вот, когда пошел одиннадцатый час вечера, он стал одеваться.

Погода в этот день была теплая, весь день шел мягкий снежок, а к вечеру прекратился.

Кузьмичев вышел на улицу, поднял руку.

Вскоре около него остановилась "Волга". Кузьмичев, слегка отворачивая лицо, попросил водителя довезти его до поворота. Договорились о цене, и Кузьмичев сел на заднее сиденье.

Водитель оказался весьма словоохотливым человеком.

— Слыхали, что вчера ночью тут неподалеку произошло? — спросил он, желая завязать разговор с пассажиром.

— Нет, а что такое? — спросил с притворным равнодушием Павел Дорофеевич.

— Человека зарезали, вот что произошло, — с каким-то непонятным торжеством провозгласил водитель. — Нашли на проселочной дороге человека с перерезанным горлом.

— Что вы говорите?! — покачал головой Кузьмичев. — Что творится на свете!

— Да… Жуть, что творится. А ведь там неподалеку жил, знаете кто?

— Кто?

— Да депутат Кузьмичев, пропавший без вести два с лишним года назад. Тоже, кстати, оказался в прошлом уголовником. Двух жен убил, отца и мать убил, и брата родного, который был министром на Украине. Во дела какие творятся. Разве раньше, при Советской власти, такое могло бы быть?!

— Да что вы, раньше порядок был.

— Вот именно, порядок. А сейчас распустились все, воруют по-черному, а убийствами никого и не удивишь. Правда, чтобы вот так, с перерезанным горлом, такое даже теперь редко бывает. Зверюгами люди стали, все человеческое потеряли, правда?

— Истинная ваша правда.

— Вот и приехали. Вам тут остановить?

— Да, да…

Машина остановилась у обочины. Остаток пути Кузьмичев намеревался проделать пешком. Так было спокойнее и надежнее.

Он шел по проселочной дороге, стараясь не глядеть на то место, где вчера он зарезал своего врага. Но, проходя мимо, не удержался и взглянул. И остался совершенно спокойным. Гордый своей стойкостью, он пошел дальше.

Приятный холодок пробежал по спине, когда за деревьями он увидел огоньки собственного дома. В принципе он был готов ко всему. Если бы там, паче чаяния, была засада, он бы пустил пулю себе в рот. Он не хотел только одного — чтобы Галина осталась безнаказанной, чтобы она продолжала, пусть и без зарезанного им любовника, жировать в его доме, на его деньги. Это не укладывалось ни в какие рамки, он не мог с этим примириться.

Он вытащил из кармана сотовый и набрал номер.

— Алло, — услышал он голос Галины.

— Это я…

— Я узнала, — почти прошептала она.

— Ждешь меня?

— Жду…

— Одна?

— Почему одна, с дочкой.

— А что же ты ее для безопасности кому-нибудь не отдала? — удивился Кузьмичев.

— А кому я ее отдам? У меня никого нет.

— И подруг нет?

— И подруг нет. Все меня возненавидели после того, как ты пропал.

— А и правильно, — усмехнулся Кузьмичев. — За дело ведь.

— Может быть. Послушай. Оставь нас в покое. Я отдам тебе все твои деньги. Сегодня воскресенье, а завтра я сниму все со счета, все до копейки и отдам тебе. Только умоляю об одном, оставь нас с Дашенькой в покое.

— Ладно, жди. Скоро буду. Только учти — если что, я вооружен. Я буду сопротивляться. А вам не жить. Ни тебе, ни твоей дочери.

— Да за кого ты меня принимаешь в конце концов? — заплакала Галя. — Я что, спецназовец, что ли? Я слабая женщина, я осталась одна с маленькой дочкой, без поддержки, без…

— Без любовника, — холодным тоном добавил Кузьмичев.

— Пусть так, пусть так… Я одна. У меня родители в Пензенской области. У меня никого нет. А ты мучаешь меня, ты так мучаешь меня.

— А ты полагаешь, тебя не за что мучить?

— Пусть есть за что, пусть есть, только я тебя очень прошу, оставь нас в покое. Мы можем с дочкой уехать в деревню к моим родителям. Не нужно мне ничего, ни дом твой, ни машина, ни деньги. Только оставь нас в покое.

— Ладно, подумаем. Сейчас буду. Если как следует попросишь, может быть, я и сжалюсь над тобой. Но предупреждаю еще раз — если что, твоей дочери не жить, даже если ты ей круглосуточную охрану организуешь. На мелкие кусочки разрежу.

— Прекрати! — крикнула Галина и бросила трубку.

"Вот это совсем другое дело", — улыбнулся Кузьмичев и бодро зашагал к дому.

Открыл калитку, приласкал бросившуюся к нему собаку. Собака проявляла такую искреннюю радость, что на глазах Кузьмичева невольно выступили слезы. "А ведь это единственное существо, которое по-настоящему любит меня", — пришло ему в голову. Почему-то в этот момент перед ним встали лица покойной матери и, вполне возможно, живого отца. Они когда-то тоже любили его.

Он встряхнул головой, чтобы отогнать от себя жалостливые мысли, и позвонил в дверь. Вскоре за дверью послышались шаги.

Дверь открылась. На пороге стояла Галина с растрепанными волосами и красными от слез глазами.

— Можно пройти? — ехидным тоном спросил Кузьмичев.

— Твой же дом, что спрашиваешь? Кузьмичев легким, но властным движением отстранил ее и прошел в дом. Огляделся.