Ядовитый воздух свободы - Анна Викторовна Томенчук

ради приличия не пытаясь смягчить тон. — Одна из девушек Анри. Она что-то сотворила?

— Всего лишь стала свидетелем. Как, возможно, и ваш сын.

Нахман прикоснулся пальцами к переносице и на мгновение прикрыл глаза, глуша эмоции. У него было много детей. И не каждый добился в жизни всего сам. Но Анри-Мишель, ей-богу, оставался настоящим чертенком даже в свои тридцать шесть. Он так и не научился выбирать женщин. С первой женой разошелся при первой возможности, ушел в отрыв, меняя девочек чуть ли не каждый день. Он объездил всю Европу, завел в каждом городе по подружке. А потом вернулся в Спутник-7. И некоторое время назад притащил эту Роше.

Нахман ему прощал все. Потому что не мог иначе. И в итоге воспитательный процесс пошел не так.

— Анри-Мишель совершеннолетний и в состоянии самостоятельно отвечать за свои поступки, ведь так? Почему вы решили поставить в известность меня? — взвесив возможные варианты развития этого диалога, решил откреститься от происходящего Нахман.

— Потому что вы знаете этот город, — подхватила Арабелла, и ученый вновь посмотрел на нее, не без облегчения прервав зрительный контакт с Грином.

В прошлом он часто работал с военными и без труда узнал в детективе человека с богатым послужным списком за спиной. Даже удивительно, что он осел в полиции. Обычно люди с подобным опытом остаются в армии и делают головокружительную карьеру.

— И вы думаете, что я помню все, что происходило здесь тридцать пять лет назад?

— Думаю, помните, — вступил Аксель. — Потому что для вас это был тяжелый год. Из тех, которые невозможно забыть. И вы заставляете нас ходить по кругу. Скажите, доктор Нахман, какой была Констанция Берне?

1965 год

Спутник-7,

Пятый уровень лаборатории «Сигма»

— Тридцать, — задумчиво протянула Констанция, когда Нахман открыл дверь в ее кабинет и заглянул внутрь. — Тридцать экспериментов, тридцать человек. Тридцать разных результатов. У нас должны были получиться группы и выделиться закономерность. Хоть какая-то. — Она подняла на него глаза. Усталые глаза ученого, который ходит по кругу. — Что я делаю не так?

— Продолжай эксперименты.

— Так я продолжаю.

— Ты торопишься. Прошел год, Констанция. Всего лишь год. Над подобными проектами люди работают десятилетиями. А у тебя уже тридцать подопытных. И тридцать сценариев. Проведи сто экспериментов. Мы добудем тебе подходящих респондентов.

Она прикрыла глаза, запустила тонкие пальцы в волосы и вытащила шпильки. Тяжелые пряди упали на плечи. Арнольд поймал себя на мысли, что задержал дыхание, будто боялся ее спугнуть. Будто она настолько хрупка, что стоит подуть — и рассыплется, как созревший одуванчик.

Он прошел в кабинет, плотно закрыл за собой дверь и, сделав несколько шагов, прикоснулся к ее щеке. Женщина подняла голову и посмотрела на него.

— Нужно отдохнуть, — прошептал Нахман.

— Барроны все знают про чувства, — будто не услышав его, продолжила женщина, и Арнольд сел на кресло рядом с ней. — Но даже они были поражены оттенкам, которые нам открылись. Препарат устойчив, он работает. Но только вот я не смогу ответить на вопрос комиссии, как именно он работает. И пока не могу подписаться под это действие. Он точно купирует чувства. Но не все. Он точно снимает эмоциональность, но как только человек успокаивается, появляется что-то еще. Кого вы собрали, Арнольд? Измученных потерями людей, которые согласны на все, лишь бы избавиться от боли? Тридцать человек, потерявших близких и все, что имели. Они продали свои тела на органы еще до смерти. Вот что их объединяет. Отсутствие смысла жизни. Они сдались. Но почему… почему нет системы?

— Поднимись на уровень выше. Система всегда есть.

Констанция неожиданно улыбнулась.

— Посмотрю. Извини. Ты прав, мне нужно отдохнуть. Завтра мы продолжим. Попробуйте найти людей… другого типа.

Он серьезно кивнул. Констанция наклонилась к нему. Ее прекрасное лицо с большими выразительными глазами было необъяснимо печально и столь же прекрасно. Она следила за Нахманом, слегка прищурившись, по-лисьи наблюдая за добычей и одновременно будто бы вверяя себя его решениям и его взглядам на жизнь. Год назад она приняла его предложение о работе. Год назад она разделила с ним постель, а он потерял голову, как мальчишка, хотя уже встретил свое тридцатипятилетие и в течение десяти лет руководил самой крупной лабораторией в этой части света. Прошел целый год. Они ни разу не поссорились. Между ними ни разу не возникло напряжения. Даже в такие моменты, как сейчас. Даже тогда, когда они обсуждали работу.

Доктор Нахман снова протянул к ней руку и прикоснулся к щеке. Убрал прядку за ухо и наклонил голову, ища ее взгляд. Констанция старательно отводила глаза. Такого раньше не было. Ученый слегка нахмурился.

— Что случилось? — чуть слышно спросил он, коснувшись большими пальцами ее губ. Она инстинктивно поцеловала подушечки и наконец подняла взгляд.

— Я сегодня, кажется, не ела.

Он бросил взгляд на часы.

— Поехали.

— А тебе не надо домой? Какой-то там ужин, ты говорил…

— Сейчас намного важнее провести время с тобой.

Он наклонился к ней, поцеловал со всей нежностью, на которую только был способен, отстранился и помог встать. Констанция медленно взяла свою сумку, легкий летний плащ, который набросила на плечи, оглядела лабораторию ничего не видящим взглядом и позволила Нахману себя увести. Он видел, что с женщиной творится неладное, хотел разобраться в этом, но боялся передавить.

Он и так заставил ее круто изменить свою жизнь.

Позже они сидели в отделенной от основного зала нише в ресторане. Констанция медленно ела запеченного лосося, а Нахман пил зеленый чай, любуясь ею и думая о том, что ученому не свойственны такие чувства. Как ученый он привык все в этом мире разбирать до микрочастиц. Критике подвергались даже отношения. В его семье не было принято делиться эмоциями, он не умел их выражать, не привык видеть на лицах других, но эта женщина свела его с ума. Еще там, на выставке. Что-то в глубине ее серо-голубых глаз заставило его мир перевернуться. Столько времени прошло, а он до сих пор не понимал, как такое возможно. Любовь он считал слабостью. Бессмысленной блажью никчемных людей. И вот ведь напоролся…

— Я должна сказать тебе кое-что… важное.

— Ты можешь сказать мне все.

— Я… — Она опустила глаза. — Я должна поговорить с Мишелем. Должна рассказать ему все.

Нахман отставил чашку в сторону.

— Почему ты вдруг решила?

Она вскинула голову, как испуганная лань. Арнольд протянул руку ладонью вверх, положил ее на скатерть и дождался, пока холодные, слегка вздрагивающие пальцы Констанции прикоснутся к его коже. Заглянул в глаза. Она подбирала слова, он видел, как ей тяжело,