Данил Корецкий - Бехеровка на аперетив

– У меня-то нормально. А тебя, слышала, опять пацаны искали…

– На «гелендвагене»?

– Ну… Наверное… Они тебя нашли?

– Догнали на трассе, прижали к обочине. Видно, к тебе приревновали. А тут подкатили люди Томаша и увезли их с собой.

Лера насторожилась.

– Куда увезли?

– Откуда я знаю? Взяли под стволы и увезли по проселку…

– А где это было?

– На восьмом километре пражской трассы. Как проводишь время?

– Да подожди ты! С чего ты взял, что это были люди Томаша?

– Может, конечно, и не Томаша, но на черном «BMW» с номером «666» – ты мне его как-то показывала. И говорила, что это братки Томаша.

– Точно? Не путаешь? За базар отвечаешь?

– Конечно, отвечаю! Да чего ты так к этому прицепилась? Оно тебя колышет?

– Колышет, не колышет… Ты что, новостей не смотришь? Тут братва Старого на ушах стоит…

– Только смотри, никому не рассказывай, и на меня не ссылайся, я ничего не видел! Мне неприятности не нужны…

– Ладно, пока, мне некогда!

Про бриллиантовые сережки она не напомнила – значит, действительно очень заспешила поделиться с кем-то свежей информацией. Что, собственно, и требовалось…

Нужное мне место находилось в районе Андел. По-русски это значит «Ангел», и я не удивлюсь, если узнаю, что заботливый крылатый парень действительно родом отсюда. Район старый, но, как все европейские старички, элегантен, доброжелателен и вполне прилично выглядит. Я иду прогулочным шагом по ровной булыжной мостовой, любуюсь отреставрированными фасадами, крохотными балкончиками с обязательной геранью, ставнями, напоминающими жалюзи. Все чисто, аккуратно, пристойно. Ну почему, почему они это могут, а мы нет?

Частая смена погоды характерна для Чехии: и вот уже тучи набежали на фригидное в эту пору солнце, сквозанул куда-то опаздывающий порыв ветра, и вальяжно набрал силу осенне-зимний короткометражный европейский дождь. Без всяких там понтoв в виде громов и молний. Они редки в этом регионе, хотя и случаются, в смысле, бывают.

Промокнуть здесь невозможно, ибо всегда на расстоянии мысли о какой-нибудь кафешке она и окажется, но я все же промок, нарочно слоняясь под плотными ливневыми потоками, и уже в таком жалком и требующем участия виде оказался у входных дверей маленькой, будто не желающей никого зазывать таблички: «У Петра».

По другую сторону стойки должен с газетой в руках сидеть на высоком табурете немолодой усатый хозяин заведения, тот самый Петр. Умные ироничные глаза, маленькие очки на крупном носу, лёгкая полнота – спортсмены с годами набирают вес… Хорошо бы ему помнить обязательный когда-то для чехов русский язык в объёме школы, но можно и не помнить, – разберёмся. Кстати, «разберёмся» – это лучшее определение лингвистических познаний большинства моих соотечественников. Но я имею врожденную склонность к языкам, к тому же прошел специальную языковую подготовку.

Я толкаю дверь и вхожу. Уютный полумрак, дрожащее пламя свечи. В глаза бросается парадный контраст белой побелки стен и тёмного дерева мебели. И барная стойка темная, и стены обшиты такими же панелями, а толстенные балки по углам и в центре поддерживают не только поперечные потолочные, но и вашу уверенность в правильности сделанного выбора: «Вот сюда-то мне и было нужно!»

Хозяин действительно тут. Именно такой, как я представлял. И в том, что зовут его Пётр, есть что-то ностальгическое и доброе. Не Питер или Петрович, а именно Пётр.

– Добри день!

– Добри день, – отвечает он и улыбается – приветливо, но немного напряженно. Впрочем, мой жалкий вид как раз и призван усыпить его настороженность. Конечно, профессионала на столь простой крючок не поймаешь, но Петр явно не профессионал.

– Вы сильно промокли, надо чего-нибудь выпить, – он говорит по-чешски, причем с акцентом.

– Честно говоря, это хорошая мысль!

Я оказался единственным посетителем. Зато говорящим по-чешски. Приоткрытая дверь ведет, судя по просматривающемуся углу отделанной старыми изразцами плиты, в кухню, но оттуда не доносится ни голосов, ни звяканья посуды, ни запахов приготавливаемой еды.

Из скрытых под потолком динамиков льются рождественские колядки – подготовка к зимним праздникам в Чехии начинается за два-три месяца.

– Ваноце? – Я поднимаю палец и кручу им, охватывая и мелодию, и всю эту праздничную атмосферу.

– Нет, – Петр качает головой. – Ваноце.

Название чешского рождества в его устах звучит очень торжественно, по-домашнему празднично, с легким цоканьем колокольчика в последнем слоге.

– И еще дни святой Барбары, святого Микулаша, святой Люции и святого Стефана, а тридцать первого декабря – день святого Сильвестра, – добавляет Петр, демонстрируя хорошее знание местных праздников.

Я киваю и тоже блистаю своей подготовкой:

– Приятно, когда много праздников. И мне нравится, что тут нет этой чехарды с рабочим календарем. У нас постоянно меняют местами красные и будние даты. А ведь праздник – он и есть праздник, его невозможно перенести!

Петр никак не реагирует на мои философические суждения.

– Не рано? – Я киваю в дальний угол.

Там небольшая и очень ладная, густо пахнущая сосна, украшенная национальными игрушками из дерева и соломы. Маленькие разноцветные фонарики в зелёной темноте дерева светят ровно и сказочно, без модных фривольных проблесков и подмигиваний. Оконные рамы, обрамлённые электрическими светлячками, выглядят почти чёрными, делая ещё белее и ярче аэрозольный иней на стёклах.

– Бар откроется через месяц-полтора, будет в самый раз, – улыбается Петр. – Что желаете выпить? Или дать меню?

Нет смысла просматривать меню, если точно знаешь, чего хочешь. Я знал. Кофе, рюмка, трубка.

Надо сказать, что если при выборе сорта кофе я иногда задумываюсь, то содержимое рюмки выбираю быстро. Разъезды по миру сделали меня философом. Какой смысл выпендрёжно искать, к примеру, хороший коньяк в Италии, которая славится граппой, или кальвадос в Германии, где в ходу шнапс, или виски во Франции, которая как раз и является исторической родиной коньяка и кальвадоса. Глупо требовать ром в Испании и текилу на Кубе, обстлер в России и водку в Австрии… Пить, да впрочем и есть, нужно то, что добывается и производится в данной местности. Поэтому в стране пребывания я предпочитаю национальные напитки.

И был это абсент, пусть не национальный, но производимый сегодня, в основном, именно здесь. Предложенный мне с достоинством и довольно сильным акцентом, в происхождении которого разобраться сразу было трудновато. Так я и не спешил. Может, хозяин из какой-нибудь горной чешской Армении. Хотя… Пожилой, интеллигентный чех, не говорящий ни слова по-русски, – это, конечно, странновато…

Но семидесятиградусную полынную настойку он подает по всем правилам: на треть наполняет зеленой жидкостью ликёрную рюмку, пропитывает ею же кусочек тростникового сахара и поджигает в специальной ложечке с дырочками, через которые черные тягучие капельки капают в рюмку. Затем всё хорошо перемешивает, добавляет, воду лёд и… Будьте благополучны!

– Здесь в абсент добавляют марихуану, – неожиданно сообщает Петр. Уши у него приплюснутые, со сломанными хрящами, какие бывают у борцов. – Точнее, еще не изготовленную марихуану, а ее сырье – коноплю…

– Как так? – зацепившись за слово «здесь», изображаю удивление я. – Она же запрещена!

– Здесь нет, – повторно «прокалывается» Петр.

Сославшись на первое причащение к легенде, я попросил хозяина разлить изумрудный напиток в две рюмки и разделить удовольствие с гостем. Всё было окончено в два глотка.

По-моему, сложные манипуляции с огнем, сахаром и дырявой ложкой – обычные понты. Второй заход показал, что хорошо охлаждённый чистый абсент несравненно лучше своего пиротехнически набодяженного варианта.

Я предложил не ограничиваться абсентом, а познакомить усталого и промокшего путника с другими достижениями чешского винокурения, а также с национальной культурой употребления спиртного. По скорости заинтересованного согласия стало понятно, что тоскующий корчмарь ждал именно меня и, похоже, много лет.

На стойке появилась длинная шеренга бутылок с соблазнительными этикетками, а пока я складывал обозначенные на каждой градусы, гостеприимный Петр запалил камин, и ни с чем не сравнимое тепло живого огня стало прогревать одежду и душу любознательного путешественника.

Поскольку общая сумма градусов на бутылках приближалась к тысяче, я предложил, чтобы каждому напитку было уделено не более двух рюмок внимания. Петр понимающе кивнул, и мы подмигнули друг другу. Тонкий намек на взаимопонимание протянулся между нашими душами. Дескать, для молодого поколения такая алкогольная эклектика возможна только под присмотром реанимационной бригады, но здесь и сейчас сошлись закаленные бойцы, профессионалы борьбы с «зеленым змием»…