Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

Тот был задет.

— И о чем ты хотел побазарить? Даже спецом приехал. Давай, выкладывай. И поживее, я тороплюсь.

— Да-а? Разговаривать мы будем столько, сколько я посчитаю нужным. И не петушись раньше времени.

Если бы Валера был на месте Майора, он бы челюсть сломал наглецу за один его повелительный тон, да и к словам стоило придраться. А Майор — ничего, стерпел.

Поглаживая длинными пальцами левой руки бокал с

Рубиновой жидкостью, Александр с деланным сожалением сказал:

— Не так давно ты на всю округу орал, что намерен остричь меня. Не дают вам покоя мои волосы, спать спокойно мешают. Завидуешь, наверное.

— Чему? Женскому украшению? — фыркнул Майор.

Александр расхохотался.

— Какое невежество! Позволю себе дать маленькую историческую справку: длинные ухоженные волосы являются традиционным мужским украшением практически у всех народов Европы — кроме некоторых южных национальностей — и у славян. Вспомни древне русских князей — они все носили длинные волосы. Далее, волосы брили наголо представители практически всех мусульманских народов — они им не нужны, они чалму носят. В России наиболее практичной и среди крестьян, и среди знати была далеко не короткая стрижка. А вот брили и коротко стригли представителей вполне определенных социальных групп — солдат и каторжников. Знаешь, для чего? Чтобы вши не заводились. Именно с тех пор коротко остриженный человек вызывает ассоциацию с уголовником. Ты можешь, конечно, возразить, что дворяне тоже не отращивали волосы, но вряд ли вспомнишь причину. А между тем волосы они стригли для того, чтобы удобнее было носить парик — огромный такой, почище любых женских кос. Что же до твоей стрижки, то она пользовалась большой популярностью среди нацистов, иначе называемых бритого-ловыми. Им нравилось каждой мелочью своего облика напоминать о том, что они являются частью машины убийства, неким стандартным механизмом, и если фанатическая вера сделала их одинаковыми по образу мышления, то и внешне они ничем не должны отличаться друг от друга.

Майор молчал, силясь понять, зачем Цезарь читает ему лекцию по истории парикмахерского искусства. Его сбивала с толку и манера разговаривать — ему внушали что-то, как пятилетнему ребенку. А Цезарь явно потешался.

— Ну ладно, оставим историю, я вижу, она тяжеловата для твоего восприятия. Вернемся к тебе. — Он помолчал. — Как тебе хочется унизить меня! Хотя бы таким детским способом. Обмануть меня в бизнесе у тебя мозгов не хватает, ты туп, как бык, так хоть силой взять! Поймать, ост

Ричь, а потом всей Москве хвастаться, что ты обрил Цезаря, — на большее твоей фантазии не хватает.

Майор побагровел, но ответить было нечего. Цезарь продолжал, так же мягко, медлительно роняя слова:

— Я придумал кое-что получше. Я приехал сюда, в твое логово, — он широким жестом показал на зал (а большинство посетителей с увлечением следили за развитием спектакля), — вызвал тебя. — Тут тон его изменился, став властным и презрительным: — Ты утверждал, что обреешь меня при встрече, чтобы я был похож на мужчину. При этом подразумевается, что в твоем мужском достоинстве никто не сомневается. Никто — кроме меня. Что ж, встреча произошла, и у нас есть редкая возможность решить и показать всем, кто же из нас является мужчиной в действительности, а кто только притворяется им.

Майор попал в глупейшее положение. Он не был готов к такому повороту событий, он не умел действовать в одиночку. У него не хватало наглости выполнить свою угрозу, и, хотя он находился на своей территории, он был растерян.

А Цезарь подначивал:

— Что молчишь? Не бойся, мои люди не вмешаются. Это наш личный спор, и никого, кроме нас, это не касается. Ну же, смелее! — Выдержав паузу, Александр еще медленнее, с гадкой усмешкой спросил: — Зачем же ты разбрасываешься словами, если не можешь за них ответить?

С мгновенно окаменевшего лица Цезаря будто стерли улыбку. Неуловимым движением он выплеснул вино из бокала в лицо Майору. В наступившей тишине раздался жалобный звон упавшего на пол и разбившегося стекла.

Зал ахнул. Майор взвился, как подброшенный пружиной; стоял и Александр. Как же много этому бычаре нужно, чтобы взбеситься, думал Яковлев, незаметно положив руку на рукоятку «кольта».

Белая футболка, надетая Майором под куртку, окрасилась в кроваво-красный цвет. Облитый вином на глазах у всех, он задыхался от ярости.

— Ты, щенок лопоухий... — выговорил он наконец, но ничего добавить не успел: Александр заехал ему ногой по уху.

Удар был страшной силы. Майор перекувырнулся в воздухе, упал на чей-то столик метрах в трех от этого места,

Скатился на пол. Почти в ту же секунду прогремели два выстрела, Валера повернулся, поразив третью цель.

Ребята Майора лежали без движения, выхваченные пушки так и не пригодились им — Валера бил наповал. А третий, находившийся в зале, жить будет — пуля попала в плечо, — но из строя выведен точно. Паника поднялась жуткая, от женского визга можно было оглохнуть, и через полсекунды топот ног торопливо убегавших посетителей и персонала слышался уже на улице.

Сразу с трех сторон в бар вломились вооруженные парни — из двух служебных дверей и с центрального входа. Вшестером люди Цезаря отстреливались, наверное, от двух десятков. Как сейчас Валера благодарил судьбу за афганскую школу — он успевал не только видеть решительно всех своих противников, но и опережать их. Они рассыпались по залу, прятались за всеми мало-мальски пригодными укрытиями, ежесекундно меняли положение — для людей Цезаря война была привычным занятием, чего нельзя было сказать об их противниках. В какой-то момент Валере померещилось перемещение теней сбоку от Александра, прислонившегося к стене, он присел, резко ударив его по щиколоткам. Тот упал, а с того места, где только что находилась его голова, брызнули осколки облицовки.

Обойма кончилась, Валера мгновенно перезарядил пистолет и подумал, что при такой интенсивности стрельбы им не хватит патронов, но Александр дернул его за рукав. Только тут Валера заметил, что из шестерых их осталось двое, а за их спиной — открытая служебная дверь. Остальные, вероятно, ушли, они вдвоем прикрывали отход.

Оба кинулись в неосвещенный коридор. Александр успел захлопнуть дверь, по металлической обшивке которой зацокали пули. «Хреновые у них пушки», — думал Валера, задвигая широкий засов. Бросились в глубь подсобки; через несколько шагов их встретила девушка, без слов взявшая на себя роль проводника. Все мелькало перед глазами Валеры, пока они мчались к выходу: освещенные и полуосвещенные комнаты, коридоры, повороты... Они остановились в