Без очереди в рай - Диана Вежина

оборвалось. Испугалась я, как… слов не подберу. На миг перепугалась, но страху бы хватило бы на час. Как минимум. Знаете… ну, лекари, положим, всяко знают, а остальным бы лучше и не знать, но есть такая штука — фибрилляция. Что-то вроде остановки сердца — скажем так, почти, чтобы не вдаваться в медицинские подробности. И случается она именно с таким вот характерным звуком: полувсхлипом, полувздохом, полухрипом, полу черт-те что. Так она, короче, и случается. И если с диагностикой я тупо лопухнулась…

В общем, сердце у меня самой зашлось.

— Тетя Лиза, что?!!

А она — на самом деле — просто всхлипнула.

Просто:

— Ничего, всё в порядке, Яночка. Это я от жизни… — И потом добавила к чему-то: — Обидно, что вся жизнь… это же так мало! — А затем: — Виновата я перед тобой, Яночка, очень виновата. Прости меня… — И еще чуть слышно повторила: — Уж ты меня прости…

Я сама едва не разрыдалась.

Ох, ёшеньки…

Но так и быть, прощу. Не знаю, впрочем, о чем это она (пояснить она не соизволила — ну и… хватит ей, спишем на издержки состояния), но напугала меня тетя Лиза здорово. Понятно, что старушка не нарочно, однако ж пара-тройка миллиончиков нервных окончаний у меня коротнули и бесславно сгинули. Другое дело, было бы с чего, э-э… да, но то — другое дело. Ну я и ну! Кажется, пора саму себя на издержки состояния списывать…

Н-да.

Обошлось, короче.

— Отлично, тетя Лиза, вот и всё. Локоток согните и держите. Вот так, порядок. Всё.

— Спасибо, Яночка, — старушка слабо улыбнулась и попросила: — Побудь со мной немножко, посиди.

— Конечно, тетя Лиза.

Наверно, я вздохнула.

Обошлось.

Пустое всё. Конечно, обошлось. А с чего бы вдруг не обойтись, если так подумать? Я доктор или кто? Правда, психанула не по делу я, словно институтка на первом в жизни вызове… так ведь то не без причин же, правильно? Даже если и не слишком верно.

И то.

Тоже, в общем-то, всего лишь эпизод.

Старушка слабо шевельнулась:

— Мне бы папироску, Яночка, — попросила тетя Лиза, — одну. — И трогательно так: — Пожалуйста!

Сразу видно — лечение впрок пошло, говорила же я — рано себя списывать! Кстати, мне бы и самой никотин сейчас не помешал.

— Одну, не больше. — И строго якобы: — Вы пообещали. — «Беломор» и пепельница были под рукой, на прикроватном столике. — Я тоже за компанию, — выложила я из кармана пиджачка «Кэмел» с зажигалкой.

— Ты снова закурила?

По тону судя, морали на сей счет старушка мне читать не собиралась.

— Завтра брошу, — улыбнулась я.

Соседка посмотрела на меня с искренним участием:

— Устала, Яночка?

Отпираться я не стала:

— День сумасшедший был.

Щелкнув зажигалкой, я дала старушке прикурить и сама в охотку затянулась.

— Как у Леры? Праздник удался? — спросила тетя Лиза.

— Как обычно… в меру утомительно, — усмехнулась я.

Старушка чуть кивнула:

— Если в меру, это хорошо. А вообще я рада за нее. Надеюсь, что всё к лучшему… — Тетя Лиза положила папиросу в пепельницу: — Не идет табак. Но ты кури, раз хочется, я хоть твоим дымом подышу. — Старушка попыталась шевельнуться. — Ох…

— Что-нибудь неладно? — насторожилась я.

— Слабость просто. — И предвосхищая мою реплику: — Не волнуйся, знаю, что пройдет. Всё образуется.

— Непременно. — Я ободряюще погладила худенькую морщинистую руку, — завтра бегать будете.

— Недалеко бежать. — Подвисла пауза. — Ничего, — сказала тетя Лиза, — ты не беспокойся, внучка, много я тебя не обременю. Уж здесь я как-нибудь… не дам себе зажиться.

Даже так?

— Ну-у, тетя Лиза!.. — суицидальных настроений нам только не хватало. — Зря вы так, — я подпустила в голос строгости: — Оставьте лишний разговор, и слушать не желаю. — И тоном мягче: — Довольно, хорошо?

Старушка, как обычно, отмахнулась:

— Брось это, Яночка. Ты доктор или кто? — (Э-э… да, и я о том же.) — Вот то-то. — Казалось, тетя Лиза подмигнула. — Быть циником невредно, вредно — слыть. — Она продолжила: — Всем всё давно понятно. Хуже нет, чем пережить свое, поверь мне на слово. А я пережила.

— И всё-таки вы зря, — интонацией поставила я точку.

— Что ж, может быть… теперь уже неважно, — старушка мельком улыбнулась. — А гордая ты, Яна, — со странной интонацией заметила она.

— Разве это плохо? — пожала я плечами.

— Это трудно, — сказала тетя Лиза, — а плохо — жить поперек себя. — И добавила: — Уж я-то знаю. — Она вздохнула. — Ты кое в чем похожа на меня — лет пятьдесят назад. Давно, самой не верится… А знаешь, — помолчав о чем-то, продолжила она, — у меня ведь тоже была сестра, и тоже — младшая. Давно тебе хотела рассказать. Послушаешь?

Я раздавила свой окурок.

— С удовольствием.

Куда ж я денусь?

К тому же мне не привыкать. На вызовах, коротая время в ожидании эффекта, приходится частенько слушать (замечу — и не слышать) различноподобные истории. Насчет «не слышать» нужно пояснять? Не принимать, по крайней мере, к сердцу. И то: если каждый раз переживать чужую жизнь, что ж на свою останется? Это тоже у меня профессиональное… Так вот, серьезно, чем-то я больных располагаю, что отнюдь не каждому лекарю дано. Тянет пациентов со мной пооткровенничать, старичье особенно. Понятно, люди зачастую одинокие — с кем еще за жизнь поговоришь? Каких я только мемуаров не наслышалась!

Дайнеки на них нет. Или, на худой конец, того же Достоевского. Или даже самого Акунина, к примеру, э-э… на совсем уже худой конец.

Так вот опять-таки вернемся к тете Лизе. Конечно, для меня она — статья особая, и слушаю старушку я иначе, чем других. К тому же не так часто соседка меня обременяет такими излияниями — пожалуй, даже реже, чем хотелось бы. Сегодня, впрочем, было не ко времени, но… да, опять же снова но.

Так или иначе, рассказ Елизаветы Федоровны меня чем-то зацепил. Повторюсь: история семьи — любой семьи — история, достойная романа. (Проблема, правда, в достойных романистах, разве нет? Кстати, лично я не претендую.) То, что я хочу пересказать, прозвучало, разумеется, не только этим вечером: какой бы замкнутой соседка не была, кое-что о ней я всё же знала. Воспроизводить дословно монолог старушки не хочу, чтобы в знаках препинания не путаться: на фоне гиперкриза и лечения речь тети Лизы изобиловала паузами, перескоками, повторами, темными местами. Короче говоря, изложу по-своему, включив сюда и то, что я знала раньше. Позволите?

И то.

Итак, о Нарчаковых. На самом деле, фамилия когда-то широко известная — в узких, разумеется, кругах. Елизавета Федоровна родилась в семье гуманитарной интеллигенции с крепкими, дореволюционными еще традициями. Не теперь судить, что