Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов

прямо сейчас вдруг расплачется, ее глаза заблестели, а лицо приняло такое извиняющееся выражение, что он невольно поспешил ее успокоить.

— Спасибо, — искренне поблагодарила его Кирьянова и, кивнув, добавила: — Тогда я скажу Жене, что вы придете. Я встречу вас внизу, в холле, и проведу в конференц-зал. Хорошо?

— Если они забудут, мы им напомним, — ответила за всех Наталья и спросила: — А нам с Марией можно будет поприсутствовать на вашем мероприятии?

— Да, конечно же! — Щеки у Ольги чуть порозовели от смущения. — Обязательно приходите! Места найдутся.

Она не успела больше ничего добавить — подъехало такси, и Гуровы с Крячко стали прощаться с ней, заверяя, что завтра к десяти обязательно спустятся в холл. Уже сидя в машине, Лев Иванович посмотрел в окно и увидел Ольгу, которая так и стояла на тротуаре, и вид у нее, как показалось Гурову, был какой-то растерянный и подавленный одновременно.

«И все-таки есть в ней что-то странное, — подумал Лев Иванович, глядя на эту одиноко стоящую фигурку. — Какая-то недоговоренность. Словно она что-то хочет сказать, но то ли не решается, то ли боится».

Машина тронулась и увезла и Гурова, и его мысли совсем в другой мир, мир, отличный от неприкаянности и недосказанности, в котором, как казалось полковнику, жила эта маленькая женщина. А наутро…

Утром, в половине седьмого, когда они с Марией еще валялись в постели и, смеясь, обсуждали и фантазировали, представляя, как сегодня будет проходить первая в жизни Гурова встреча с писательской братией, к ним в номер решительно и настойчиво постучали.

— Кто это так рано? — удивилась Мария.

Она встала, жестом предлагая мужу оставаться на месте, накинула халатик и пошла открывать. Гурова вдруг накрыла волна беспокойства, и он тоже встал, и только натянул джинсы и футболку, как в комнату вошла Маша и шепотом, так, словно их могли подслушать, сообщила:

— Там полиция. Хотят с нами поговорить.

Сердце у Гурова вдруг застучало гулко и тревожно, словно напоминая, что оно у него есть, и что его предчувствия, от которых он так опрометчиво отмахнулся, начинают сбываться.

— Что случилось? — так же шепотом спросил он у жены.

— Кажется, что-то с нашими соседями… — Глаза у Марии были широко раскрыты, и в зрачках плескалась тревога. — Я не знаю, но, когда я открыла дверь, триста третий номер был распахнут настежь, и возле него стояли охранник отеля, медик и полицейский. И мне показалось, что я слышала плач Ольги.

Лев Иванович многозначительно посмотрел на жену, взглядом давая ей понять, что он был прав, когда говорил о своих нехороших предчувствиях, и поспешил выйти в гостиную. Мария, которая быстро переоделась из халата в домашний легкий брючный костюм, вздохнула и последовала за ним.

— Утро доброе, — вежливо поздоровался Гуров с двумя оперативниками, которые топтались на пороге их номера. — Проходите.

То, что это были именно оперативники, а не кто-то другой — следователи, например, — Лев Иванович определил с профессиональной безошибочностью. Одному из мужчин было лет под пятьдесят, и на лице его были видны и усталость, и помятость, и нервозность, которые обычно появляются на лице оперативников с возрастом и после суматошного ночного дежурства. Другой — совсем молодой паренек, пухлощекий и коренастый — еще не имел на своей чисто выбритой физиономии сколько-нибудь отличительных особенностей оперативной работы. Беспокойная жизнь опера еще не успела оставить на нем свой негативный след, и его лицо отражало лишь любопытство, присущее новичкам, считавшим, что быть сыщиком — это круто.

— Вы уж нас извиняйте, что беспокоим в такую рань, но у вас на этаже, вернее, в соседнем номере произошло ЧП. И сами понимаете, работа у нас такая…

Один из оперативников, тот, что был постарше и похудее, прошел в номер. Он по-деловому придвинул кресло к журнальному столику и, сев, жестом предложил Марии и Льву Ивановичу последовать его примеру.

Гуров не стал докладывать оперу, что он понимает, что значит оперативная работа. Ему сейчас было не до этого. Он хмуро присел на подлокотник кресла, в которое усадил свою жену, и приготовился услышать не очень приятное, но вполне привычное для него сообщение о трагедии, которая произошла… Впрочем, не важно когда — прошедшей ночью или уже утром. Важно было другое — с кем и почему это несчастье произошло.

— Кхм, — откашлялся оперативник и, сделав паузу, вздохнул. — Скажите, вы давно видели своих соседей из триста третьего номера? — задал он вопрос.

— Вчера вечером, примерно в половине шестого, мы разговаривали со своей соседкой, Ольгой, простите, не знаю ее отчества, Кирьяновой, — на вопрос ответила Мария, а Лев Иванович только кивнул, подтверждая слова супруги. — А что случилось? — задала она встречный вопрос и тут же предложила топтавшемуся на пороге молодому оперативнику: — Вы проходите, вот стульчик в углу стоит…

Молодой не стал проходить, покосившись на своего старшего коллегу, и только благодарно улыбнулся в ответ.

— Во сколько вы проснулись сегодня? — игнорируя вопрос Марии, продолжил спрашивать оперативник.

— Простите, вы не подскажете нам свое имя и отчество, а заодно и должность? — задал встречный вопрос Лев Иванович и пристально посмотрел на опера.

— Кхм, — снова откашлялся тот, словно в горле у него першило, и нехотя ответил: — Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пятаков Илья Ильич. — Он вопросительно и с некоторым вызовом посмотрел прямо в глаза Льву Ивановичу.

— Мы проснулись около половины седьмого, — ответил Гуров, мысленно отметив для себя, что обмануть или убедить этого оперативника было бы нелегко ни виновному, ни тому, кого этот человек просто заподозрил бы в чем-то незаконном.

Взгляд у Пятакова хотя и был усталым, но в то же время жестким и непримиримым, что делало первоначальное впечатление о нем, как о человеке мягком и нерешительном, ошибочным.

— Скажите, что-то случилось с Ольгой? — Мария встревоженно посмотрела сначала на Пятакова, потом на молодого оперативника, а потом и на мужа, словно ища и у него ответ на свой вопрос.

— Я просыпался раньше, — отвечая на взгляд супруги, заметил Лев Иванович. — Посмотрел случайно на часы — было около половины пятого. Потом я снова уснул.

Его ответ, кажется, привлек внимание оперативника, и тот уже более заинтересованно посмотрел на Гурова.

— Ага, отлично, — сказал Пятаков, хотя радости ни в его интонации, ни во взгляде не наблюдалось. — Вы ничего подозрительного не слышали в этот промежуток времени? Ну, пока не уснули?

— А что именно я должен был услышать — стук, хлопок, удар, гул? Что?

Пятаков с интересом и некоторым подозрением посмотрел на Льва Ивановича и снова вздохнул.

— Выстрел, например? — спросил он.

Гуров спрятал улыбку, появившуюся было в уголках губ, и поинтересовался:

— Вы думаете, что я могу отличить выстрел от хлопка петарды или громкого стука закрывающейся двери?

— Лев Иванович, вот только давайте не будем тут говорить всякие глупости, — насмешливо посмотрел на него Пятаков. —