Союз хищников - Максим Шаттам

по всем его убийствам, это не случайно. Он ее хорошо знает, или чувствует себя на ней в безопасности, или… Ну, я не знаю! В любом случае это след. Нельзя ничем пренебрегать. А еще надо собрать сведения обо всех, кто обслуживает трассу на интересующих нас участках, и ввести их тоже в программу. На всякий случай. Я просмотрю оставшиеся записи видеокамер с придорожных стоянок и СТО. Не может быть, чтобы туда не заехал ни один «твинго» первой модели!

– А если расширить временные рамки? – предложил Сеньон.

– То есть?

– До сих пор мы собирали номера телефонов и видеоматериалы за сутки до и после убийств. А что, если судмедэксперты ошиблись на день? Представляешь, а вдруг весь облом из-за этого и мы изначально ищем не в том временном диапазоне?

Алексис пересек небольшой кабинет и ткнул пальцем в фотографию одной из жертв Зверя.

– Анья Прену, предположительно погибла в ночь с 16 на 17 июля. Объявлена семьей в розыск 16-го числа в конце дня, двоюродный брат встретил ее на улице около 18:00. Больше ее никто не видел. Потом утром 17-го мальчик по дороге в школу нашел ее останки. Тут никак не может быть ошибки.

Алексис сделал шаг в сторону и указал на пухленькую девочку-подростка с челкой, спадающей на очки, на блеклом снимке, увеличенном с фото на документе.

– Софи Ледуэн, ужинала с родителями вечером 22 августа. Ушла ночевать к подруге около 9 часов вечера. Обнаружена лишь десять дней спустя туристами. В ее случае судмедэксперт высказался вполне определенно, поскольку имеется сильное разложение. Показать фотографии? Опарыши в ней так и кишели, – казалось, что труп шевелится! Сотни личинок, из которых уже вылупились мухи, то есть прошло несколько циклов. Стояла жара, но энтомолог утверждает, чтобы получилось такое количество насекомых и тело было в таком состоянии, требуется не менее восьми-десяти дней. И в ее случае мы расширили временные рамки до двух суток.

Алексис сделал еще шаг назад и указал на третью, и последнюю жертву Зверя.

– Армель Кале. Здесь, конечно, временные рамки приблизительнее. Подруга говорит, что видела, как Армель поджидала клиентов у леса днем 14 сентября, потом о ней никто не слышал, пока не нашли останки. Но и здесь судмедэксперт практически уверен, что смерть наступила не позже 15-го числа. Мы не станем начинать все сначала и терять еще десять дней, потому что усомнились в экспертных заключениях.

– Почему мы в основном концентрируемся на Звере? – спросил Сеньон. – Почему не на другом, Фантоме?

– Потому что там два преступления в городской среде и ни одной зацепки. Он чрезвычайно осторожен. Ничего не оставляет на волю случая. И очень хладнокровен.

– Но в городе как раз больше шансов найти свидетеля!

– Я уже в это не верю – мы сделали максимум в плане расследования. Если мы и найдем улики, то на Зверя. Он импульсивнее, не так хорошо владеет собой, как тот. Наверняка он делает ошибки.

Сеньон широко раскрыл глаза и с сомнением поджал губы.

– Хотелось бы надеяться! А то мы плаваем в открытом океане, кишащем акулами, и ни одного корабля, идущего к нам на помощь, капитан!

– Всему свое время, Сеньон, всему свое время. Парень не гений, он не родился в рубашке. Обязательно что-то будет. Всегда что-то найдется. Оно лежит у нас под носом, главное, искать – внимательно и упорно.

Людивина наблюдала за Алексисом из-под светлых кудряшек. С начала разговора она не пошевелилась.

– Видишь, ты справляешься не хуже Микелиса, – сказала она ему с заговорщицкой улыбкой. – Так что мы ничего не потеряли.

Алексис пожал плечами.

Он двигался через это море насилия наугад, ощупью, медленно, шаг за шагом, не зная, где он и куда тащит за собой девятерых людей, которые занимались этим делом с утра до ночи. Микелис же знал океан лучше, чем кто-либо.

Нет, если подумать, Микелис сам был океаном.

Его разум пропускал через себя каждую крупицу насилия, как молекулу воды. Он понимал язык насилия. И подобно тем гроссмейстерам, которые видят на несколько ходов вперед, Микелис охватывал преступный мир в целом и царил на шахматной доске. В этом была его сила.

Алексис вздохнул и снова сел на стул.

Он-то даже не умел играть в шахматы.

* * *

Незадолго до шести вечера троица подняла голову от экранов компьютеров и досье, услышав торопливые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и появилось по-детски пухлое лицо Лионеля Тейкса, одного из следователей.

– Бегите срочно смотреть новости BFM, ребята! Бросайте все!

Все вскочили и ринулись в большую комнату к висящему на стене телевизору.

На экране мелькали кадры репортажа.

Станционная платформа. Мечущиеся в панике фигуры людей. Вой сирен, красные и белые сполохи мигалок пожарных машин. Лица, искаженные страхом, горем, непониманием. Картины паники. И мужской голос за кадром, бесстрастный, как бы контрастирующий с происходящим, отчетливо выговаривающий каждое слово, словно это могло снизить градус кошмара: «…На данный момент причины случившегося не определены. По словам первых свидетелей, действовал молодой человек, одетый в толстовку с поднятым капюшоном, закрывавшим лицо. По словам нескольких очевидцев, он нервно ходил по перрону в ожидании прибытия поезда. В момент, когда поезд подходил к платформе, парень столкнул на рельсы троих человек, в том числе женщину с ребенком в коляске. Важная деталь: прежде чем совершить свой безумный поступок, юноша, по показаниям ряда свидетелей, оставил на стене вокзала особый знак. Напоминаю, что, по последним сведениям, юноша убил четырех человек, включая младенца, а затем сам бросился под поезд, прибывавший к соседней платформе».

Сеньон взглянул на Лионеля Тейкса:

– Гадость какая… Зачем ты…

– Смотри!

Камера развернулась и сфокусировалась на стене станционного здания.

На кирпичной кладке баллончиком был нарисован символ. Диаметром не меньше метра. Звездочка и буква.

*е.

Великан откинулся на спинку сиденья.

– Черт… Это какая-то эпидемия!

4

Сирены умолкли, не было даже мигалок. Только резкий свет неоновых огней на платформах и более тусклый, почти желтый, свет лампочек на вокзале.

Главный вход перегораживали пожарные машины, и еще пластиковые ленты, наспех закрепленные на фонарных столбах, чтобы загородить проход.

Алексис, Сеньон и Людивина показали удостоверения, и дежуривший у входа полицейский на мгновение заколебался. Он не привык видеть на своей территории жандармов и уж тем более в штатском.

– Парижский отдел расследований, – просто уточнил Алексис. – Ваше начальство в курсе, их предупредили о нашем приходе.

Людивина натянула пуховик на подбородок, чтобы спрятаться от холода. Октябрьский ветер обдувал непромокаемую ткань.

Мужчина впустил их без дальнейших формальностей, одновременно подошел офицер судебной полиции – лет тридцати,