Александр Бушков - Волк насторожился

Ознакомительный фрагмент

Она осталась сидеть. Спросила, опустив глаза:

— Получается, я, как пишут в романах, целиком и полностью в ваших руках?

— Получается, — сказал Данил. — Только я бы на вашем месте не комплексовал и не переживал. Есть руки и похуже, успели уже убедиться…

— Скажите честно. Я хоть что-то получу? По-моему, вас на моем месте этот вопрос тоже заботил бы до чрезвычайности. Поживите-ка на музейную зарплату…

— Вопрос, конечно, резонный, — сказал Данил, подумав. — И отвечу я вам совершенно честно. Вы мне все равно нужны. Чтобы я мог контролировать Юлию, если она вздумает вилять — будут еще нюансы и сложности, как без них в таком деле… Убивать вас никто не будет, мы не «Коза ностра», да и смысла нет… Будь вы торговым посредником, получили бы на приличной сделке процентов пять. Столько я и намерен вам предложить. Поймите, ведь ваш личный вклад, минимальнейший. Нужно еще найти и взять — а это, ручаюсь, та еще работка…

— А сколько это — пять процентов?

— Ну, мы же не видели еще клада, мы, честно говоря, до конца и не уверены… В любом случае — миллионы. И миллионы. Признаюсь, мне не хочется сдавать все государству. Я лучше продам сам.

— А вас не поймают? — спросила она с искренней тревогой.

— Постараюсь, чтобы не поймали. До сих пор не ловили как-то…

— Это и называется — бизнес?

— Это называется — плоды перестройки, — сказал Данил. — Ну, несите товарища Гаутаму…

Она и в самом деле направилась в ванную. Данил повертел в руках тяжелого, как пара кирпичей, загадочно ухмылявшегося толстячка, потряс, приблизив ухо — нет, ничего не стучало, не болталось.

— Если все, как с первым, там пергаментный свиток, обложенный чем-то вроде ваты, — сказала Марина. — Вата набита очень туго…

— А он не рассыплется?

— Нет. Пергамент — вещь прочная, да и пролежал без доступа воздуха…

— Долго, как по-вашему?

— Лет пятьсот.

— Ого! — сказал Данил. — Вообще-то лет пятьсот назад у нас тут ничего интересного и не происходило… Ермак еще не нагрянул.

— Зато постоянно вторгались маньчжуры. Потому-то местные племена, кстати, моментально и пошли в московские подъясачные. Сказания твердят — кровь рекой текла… Маньчжуры гребли все под метелку, были основания прятать и хранить места в глубокой тайне. Если только оставались в живых те, кто помнил и знал… Статуэтка, правда, изготовлена не у нас, здесь практически не было буддистов, одни язычники. Юго-восточнее, по направлению к Байкалу… Она принадлежит к так называемой «школе Дугаржап-Мэнкэ» — по названию одного из дацанов… а может, имени мастера. До сих пор не установлено точно.

— Но ведь этак и клад окажется черт знает у какого черта на куличках? — спросил Данил. — Вы не задумывались? Тогда придется еще труднее…

— Юлия сказала — «это у нас».

— Юлия, Юлия… — проворчал Данил. — Вечно этот припев. Думаете, она позвонит, как обещала?

— Очень хочется думать… — сказала Марина с ноткой колебания. — Одно я определенно поняла, вы-то наверняка не уловили, — она уже покинула ту квартиру, где была вчера, где-то скрывается… А ваш… коммутатор может определить, откуда звонили?

— Не в случае с межгородом, — пожал плечами Данил. — Попробуем что-нибудь придумать, но сомневаюсь…

— Это повышает мои шансы? — глянула она вполне кокетливо. — Вы ведь сами говорите, что я — единственное звено…

— А если — не единственное? — резонно спросил Данил. — Если она к тому же свалится нам на голову с целой шайкой москвичей, тоже жаждущих процента?

— Вряд ли она доверится кому-то в столице, — серьезно сказала Марина. — Вот там-то гораздо больше шансов оказаться лишней у стола. Нам, как старым знакомым, она доверяет больше хотя бы потому, что прекрасно изучила и хорошо представляет, чего от нас ждать…

— А вы, я смотрю, обладаете толикой здорового цинизма? — хмыкнул Данил.

— Время такое, — в тон ему ответила Марина.

— Ну да, всегда время виновато… — пробормотал Данил под нос. — Ладно, я пошел в гараж. Там есть хорошая мастерская, а мне вопросов задавать не принято. Вас не коробит, что вскрытие будет произведено в столь антинаучных условиях?

— Ох, после того как ребята черт знает где вскрывали первую… Вы покажете, если что-то найдется?

— Непременно.

— Можно, я немного пока выпью?

— Бога ради, — сказал он. — Только не увлекайтесь, вдруг мне потребуется консультация…

…Пока басовито гудел станок и повизгивал металл по металлу, он стоял в сторонке, у окна. Любопытство было какое-то ленивое, вторичное, что ли.

— Готово, — сказал механик.

Данил обернулся. Парень держал Будду основанием вверх, как вазу — и там, чуть пониже среза, виднелся плотный сероватый ком, туго вбитый в пустотелое туловище творца учения о нирване.

— Благодарю, — сказал Данил. — И забыть начисто…

Он так и нес статуэтку до коттеджа, в той же позиции, зажав под мышкой срезанный бронзовый кружок. Пытался вспомнить по дороге имена каких-то исторических личностей или названия городов, связанных с этими местами в пятнадцатом веке, но, как ни изощрялся, не вспомнил. Потому что, кажется, так ничего об этом и не читал. И не смог бы сказать точно, были ли здесь или возле Байкала какие-то города.

Марина встретила его любопытно-хмельным взглядом. Успела уже «усидеть» полбутылки ликера — и на сей раз не озаботилась возней с юбкой, так что Данил, предвидя кое-что наперед, иронически хмыкнул. Про себя, конечно. Ножки безусловно заслуживали внимания — а вот прямолинейная женская логика, незамысловатая, как гребешок, заслуживала лишь сожаления. Ну да, уже не две, а три пуговички расстегнуты…

— Цирковой номер, — сказал он, садясь и устраивая Будду меж колен. — Чем бы нам… ага.

Подцепил этот ком, и в самом деле оказавшийся чем-то вроде плотной ваты, вилкой и лезвием собственного перочинного ножика. Легонько потянул, примеряясь. Ком выскочил легко. Марина чихнула, смешно морща нос. Ему самому явственно щекотал ноздри сухой и летучий запах — то ли пыли, то ли кожи. Теми же археологическими орудиями осторожно развернул слежавшуюся вату. Обнаружился сероватый сверток толщиной с граненый стакан.

— Пергамент? — спросил он.

— Ага. Бумаги здесь делать не умели, а папируса не было. — Марина почти касалась его щеки своей, так что Данил чувствовал свежий запах ее кожи. — Разворачивайте, не бойтесь, там был точно такой же, и он выдержал…

Он осторожно отогнул краешек. Пергамент и в самом деле не собирался рассыпаться в прах — но так и норовил свернуться назад, в более привычную за столетия позицию. Данил крепче сжал пальцы.

Черные строчки выведены аккуратно, но буквы совершенно незнакомые, напоминавшие то ли пляшущих брейк муравьев, то ли обрывки паутины.

— Ну да, тайджиутский, как и в первом тексте… — Марина заглядывала ему через, плечо. — По-моему, и текст тот же — я столько на него таращилась… Но не ручаюсь.

— М-да, я бы тоже не ручался, — с сомнением покачал головой Данил, пытаясь сообразить, в чем заключаются различия меж иероглифами, и уловить какую-то систему. Но все эти закорючки выглядели одинаковыми. — Это слова или буквы?

— Помесь букв со слоговым письмом.

— Вы так-таки ничего и не понимаете?

Марина покачала головой:

— Я изучала только древнехягасский, и то, каюсь, скверно. — Ткнула пальчиком с ярко-красным ногтем. — По-моему, это означает «конь». Юлия показывала, — озорно блеснула глазами. — А в иных случаях — еще и «мужскую силу»…

Отняла палец, и загадочный знак тут же стал неотличим от прочих, затерявшись среди них. Чуть закинула голову, прикрыла глаза, полуоткрыла губы и откровенно ждала ответного хода. Данил усмехнулся и, перехватив левой рукой искавшую его плечо ладонь, прошептал ей на ухо, чувствуя, признаться, некое электрическое мельтешение в крови:

— Думаешь, это увеличит процент?

— Я не блядь, — жарко прошептала она в ответ. — Просто хочется. Все как в кино, — перехватила-таки его руку и уверенно повела вверх по гладкому бедру. — И никаких тихих пристаней, надоело, когда тебя вместо жилетки держат…

Данил неловко расстегивал крепление кобуры — она вечно мешала в столь непредвиденных ситуациях. Впрочем, не такая уж неожиданная ситуация и была — женщины весьма стереотипны, если речь заходит о закреплении договоров… Справился наконец с подпружиненной скобой и, не глядя, кинул кобуру подальше на широкую постель. В конце концов он был живым человеком и тоже жаждал отвлечься от сложностей. И, снимая с нее платье, стягивая невесомые трусики, боялся одного — вдруг запищит рация, случалось ей взвывать некстати…

Глава третья

Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…

Он сидел в уголке аппаратной, забившись поглубже меж полированным стеллажом и стеной, чтобы не торчать над душой у радиста. Но радист все равно то и дело оглядывался на него, виновато пожимал плечами.