Дикий зверь - Жоэль Диккер

– Довольно, убери немедленно! – возмутилась она, опуская пультом жалюзи.

Комната погрузилась в темноту.

– А теперь уходи отсюда! Зря я тебя в дом пустила.

– О! Я же просто пошутил… – ретировался Хищник.

– Я опустила жалюзи и выставила его из спальни, – рассказывала Софи. – Верь мне, Арпад. Ты – мужчина моей жизни. После налета в Ментоне я месяц скрывалась в Италии. Поэтому ты и не смог со мной связаться после отъезда из Сен-Тропе. Поэтому я и чувствовала себя виноватой, что потеряла тебя. С тех пор как мы встретились, я никогда тебе не изменяла… в сексуальном смысле.

Она тут же пожалела, что так выразилась. Арпад обессиленно прошептал:

– Но изменяла в духовном, верно? Это ведь ты мне призналась, что любишь Хищника?

Она молчала.

– Говори! – крикнул Арпад. – Говори же, черт бы тебя драл! Ты любишь Хищника?

– Не хочу отвечать и не хочу лгать, – прошептала она.

Ему вдруг захотелось все здесь разнести. Схватить какое-нибудь кресло и стереть с лица земли этот дом. Их любви больше не существовало. Он не желал здесь больше находиться.

– Арпад, я люблю тебя больше всего на свете! – сказала она со всей нежностью, на какую была способна. – Больше, чем кого бы то ни было! Мужчина моей жизни – это ты.

– Но его ты тоже любишь! Ты на самом деле любишь двоих!

Ее ответ был невероятно бестактным:

– Тебе незачем ревновать, он – то, чем ты быть не можешь.

– Ах, какая прелесть! Спасибо, мне сильно полегчало!

– Но я хочу быть с тобой! Я строила свою жизнь с тобой! Это ты отец моих детей!

– То, что ты со мной делаешь, ужасно! Если бы ты действительно любила меня, ты бы никогда меня так не мучила!

Она разрыдалась. Ее слабость только подстегнула его:

– Кончай распускать нюни, в этой истории жертва – не ты!

– Но это все сильнее меня! Я жертва своих порывов и потребностей!

– Это не просто порывы, Софи, это чувства!

– А что можно поделать с чувствами? Только в них мы и свободны.

Они долго молчали. У обоих не оставалось сил. Арпаду захотелось выпить. Он достал из бара бутылку коньяку и налил два больших бокала. Отхлебнув несколько раз, она закончила свою исповедь:

– Сан-Ремо должен был стать нашим последним налетом. Я себе это обещала. Не столько из страха перед опасностью, сколько потому, что я видела – ритм учащается. Я боялась, что подсяду на это. Каждый новый опыт оказывался сильнее предыдущего. В моих венах словно струился яд. Это надо было немедленно прекращать.

Арпаду вспомнилась строка из письма Хищника: “В Сан-Ремо у нас точно был не последний раз”.

– Хищник мне позвонил несколько недель назад, – продолжала она. – Сказал, что ему меня не хватает, что он хочет повидаться со мной в мой день рождения. Мы договорились встретиться.

– И что, ты в самом деле думала, что это визит вежливости? Не держи меня за дурака!

– После Сан-Ремо он, казалось, считался с моим намерением завязать. Писал редко. Но если совсем честно, когда он сказал, что приезжает в Женеву, я в глубине души надеялась, что он затевает налет. Что он вырвет меня из этого обета, и я снова буду трепетать. Когда мы с ним виделись на мой день рождения, он вручил мне открытку и сказал, что подарок будет попозже…

– И этот подарок – субботний налет, – догадался Арпад.

Она кивнула.

– Это ограбление будет последним, – заверила она. – Обещаю. Но если ты против, я откажусь.

Арпад быстро осознал масштаб стоящей перед ним дилеммы:

– Ты уверяешь, что это последний налет. Но как я могу быть уверен, что в один прекрасный день, несмотря на все свои прекрасные обещания, тебя снова не одолеют твои порывы? Ты же сама только что сказала, что решила завязать после Сан-Ремо, но, видимо, это сильнее тебя!

– На этот раз я постараюсь держаться… Ради тебя…

– Но неизвестно, удержишься ли…

Она оказалась в тупике.

– Я сделаю все, что только можно, чтобы это был действительно последний раз, обещаю!

– Если я тебя попрошу отказаться от налета, ты, наверно, будешь злиться на меня всю жизнь. Что-то между нами сломается. Возможно, нам придется расстаться. Но если позволю, а дело обернется плохо, если тебя убьют или схватят, это случится по моей вине. Потому что я мог тебе помешать. Значит, в обоих случаях я рискую тебя потерять.

“В обоих случаях я рискую тебя потерять”. Арпад сидел один в спальне, размышляя над этой дилеммой. Ему пришло в голову, что помочь может только один человек – Хищник. И он знал, как с ним связаться. Он отодвинул ночной столик Софи и приподнял плинтус: телефон был на месте. Он взял его и набрал единственный номер в адресной книге – иностранный номер с неведомым ему международным кодом.

Хищник только что вернулся в схрон. Он ходил менять номера на мотоцикле, спрятанном в лесу возле фермы на случай поспешного бегства. Накануне он нарушил все священные правила безопасности – взял мотик и съездил в музей естественной истории. Мотоцикл предназначен для налета, и до тех пор им пользоваться нельзя, разве что в неотложных случаях. Вернувшись из музея, он швырнул табличку с номером в мусорный бак. Ночью стащил другую и сейчас установил. Теперь все в порядке, но происходящее ему не нравилось: он терял контроль над ситуацией, шел на бессмысленный риск. Он всегда был точным и методичным, а теперь делал ошибки, как новичок.

От размышлений его внезапно оторвал телефонный звонок. По этому номеру могла звонить только Софи. Он нажал на прием. Арпад спросил без обиняков:

– Когда ты меня заставил бежать из Сен-Тропе пятнадцать лет назад, ты боялся, что я тебя сдам полиции, или хотел оторвать меня от Софи?

– И то и другое, – ответил Хищник. – Знаешь, я должен перед тобой извиниться.

– Извиниться?

– Да. Я против тебя никогда ничего не имел, это только ради Софи.

– Тогда объясни, зачем ты пытался втянуть меня в субботний налет, если хотел работать с ней?

– Я и не собирался поначалу. Я сказал, что приехал в Женеву из-за ограбления, но ни разу тебе не говорил, что собираюсь делать дело с тобой…

– Да, теперь понимаю. Но тогда зачем эта встреча в “Каравелле”?

– На прошлой неделе Софи сказала, что решила отказаться. Ради тебя. Она поклялась, что в Сан-Ремо будет последний раз, и должна держать слово. Я чуть было сам не отказался, потому и звонил ей в прошлое воскресенье – сказать, что отныне оставляю ее в покое.