Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй

Можешь изучать какую-нибудь философию. Йога, например, или что-нибудь в этом роде… Хотя абстрактные измышления, возможно, не лучшая пища для твоего практического ума.

– Я думал было заняться алгеброй – в школе не обращал на нее особого внимания, но перерешал столько геометрических задач на этом проклятом потолке, что любая математика мне опротивела…

– Ну, собирать мозаику в твоем положении не предложишь. А как насчет кроссвордов? Если хочешь, я принесу тебе сборник.

– Боже упаси…

– Кроссворды можно составлять самому. Говорят, это даже интереснее.

– Возможно. Но словарь весит несколько фунтов, кроме того, я ненавижу пользоваться справочниками.

– Я забыла, ты в шахматы играешь? Можно решать шахматные задачи: белые начинают и дают мат в три хода и так далее…

– Шахматы интересуют меня только с декоративной стороны.

– Декоративной?

– Очень изящные фигуры: кони, пешки и все остальное. Весьма элегантно.

– Какая прелесть! Я могла бы принести тебе шахматы… Ладно, ладно, никаких шахмат… Не хочешь ли заняться каким-либо расследованием? Тоже своего рода математика – отыскивать ответы на нерешенные вопросы.

– Ты имеешь в виду преступления? Я все свои уголовные дела знаю наизусть. С ними ничего сделать нельзя – во всяком случае, пока я тут валяюсь.

– Нет, я вовсе не имела в виду твою работу в Скотленд-Ярде. Я хотела предложить кое-что более… как бы сказать… более классическое. Что-нибудь из тех тайн, что веками мучили умы…

– Например?

– Ну, скажем, «письма из ларца»[36].

– Только не Мария Стюарт!

– Почему бы нет? – спросила Марта, которая, как все актрисы, видела шотландскую королеву сквозь дымку белой вуали.

– Меня может заинтересовать дурная женщина, но глупая – никогда.

– Глупая?! – воскликнула Марта хорошо отрепетированным низким голосом Электры.

– Очень даже.

– Алан, как ты можешь!..

– Если бы она носила другой головной убор, а не корону, никто бы о ней и не вспоминал. Только из-за короны на нее и зарились.

– Ты считаешь, что в летней шляпке она не любила бы столь же страстно?

– Она никого никогда не любила, в шляпке или без.

На лице Марты отразилось такое возмущение, какое ей только могли позволить вся жизнь, проведенная в театре, и час, затраченный на грим.

– Почему ты так думаешь?

– Мария Стюарт была шести футов ростом, а почти все чересчур крупные женщины холодны в любви. Спроси любого врача.

Сказав это, Грант тут же подумал: почему раньше, за все годы их знакомства, с тех пор как Марта впервые использовала его в качестве кавалера для выхода в свет, ему не приходило в голову, что ее знаменитое равнодушие к мужчинам связано с ее высоким ростом? Но Марта не провела параллелей – она продолжала думать о своем кумире.

– По крайней мере, она была мученицей. Этого ты не можешь отрицать.

– За что же она приняла муки?

– За свою веру.

– Если ее что и мучило, так только ревматизм. Она вышла замуж за Дарнли без благословения папы римского, а за Босуэла – вообще по протестантскому обряду.

– Скажешь, что и узницей она никогда не была?

– Беда в том, что ты представляешь ее вечно заключенной в камеру в башне замка, с решетками на окнах и единственным старым верным слугой, с которым она вместе молилась. В действительности же у Марии Стюарт было шестьдесят человек собственной челяди. Она горько жаловалась, когда их число урезали до каких-то трех десятков, и чуть не лопнула от злости, когда ей оставили только пару секретарей, несколько служанок, вышивальщицу и одного или двух поваров. Кстати, Елизавете приходилось за все расплачиваться из собственного кошелька. Двадцать лет она исправно платила, и все эти двадцать лет Мария Стюарт торговала шотландской короной, предлагала ее любому бунтовщику, согласному посадить ее на потерянный трон, то есть на трон Елизаветы.

Грант взглянул на Марту и увидел, как та улыбается.

– Ну как, проходит? – спросила она.

– Что проходит?

– Твой зуд.

Грант рассмеялся:

– Да. Целую минуту я чувствовал себя отлично. По крайней мере одно доброе дело за Марией Стюарт записать можно!

– Откуда ты так много знаешь о ней?

– В школе я писал о ней сочинение.

– Похоже, она тебе не слишком понравилась.

– Мне не понравилось то, что я узнал о ней.

– Значит, ты не понимаешь трагедии Марии Стюарт.

– Нет, почему же… Но ее настоящая трагедия была вовсе не в том, в чем все считают. Трагедия Марии Стюарт в том, что она родилась королевой, имея мировоззрение домохозяйки из пригорода. Насолить миссис Тюдор с соседней улицы – дело безвредное и даже занимательное; в худшем случае – посудачат немного, перемоют косточки, и дело с концом. Но такая же стычка между венценосными особами ведет к катастрофе. Если ты готова поставить на карту страну с десятимиллионным населением, чтобы досадить коронованной сопернице, тебя ждет бесславный конец. – Грант помолчал. – Марию Стюарт ждал бы успех в качестве директрисы школы для девочек.

– Ты чудовище!

– Я в самом хорошем смысле. Учительницы любили бы ее, а воспитанницы – просто обожали. Именно это я и имел в виду, говоря о ее трагедии.

– Что ж, «письма из ларца» отменяются. Что еще есть в истории? Железная Маска?

– Я не помню точно, кто это был, но вряд ли меня заинтересует субъект, который прячет лицо за какой-то жестянкой. Меня вообще никто безликий заинтересовать не может.

– Верно, я и забыла твою страсть к лицам. У всех Борджиа были поразительные лица; это семейство обеспечит тебе две-три загадки, если им заняться. Есть еще Перкин Уорбек[37], конечно. Самозванцы всегда интересны. Тот он, за кого себя выдает, или нет? Чудесная игра… И бесконечная. Как маятник. Или, скорее, кукла-неваляшка. Кажется, ты уже победил, прижал ее к полу, а она снова поднимается как ни в чем не бывало.

Дверь открылась, и в проеме показалась простодушная физиономия миссис Тинкер. На голове служанки Гранта была нахлобучена неизменная шляпка, которую та носила с тех пор, как стала у него работать. Грант уже не мог представить себе Тинкер в другой шляпке, хотя знал, что у нее есть еще одна, та надевалась исключительно с неким платьем, именовавшимся «мое синенькое»; его миссис Тинкер носила лишь по особым случаям. На Тенби-корт, 19, она никогда в нем не появлялась. Это платье использовалось в качестве мерила любого события. («Ну, как вам там понравилось, Тинк?» – «Не стоило того, чтобы надевать мое синенькое».) Она облачалась в это платье на свадьбу принцессы Елизаветы и на другие церемонии, связанные с королевской семьей, и один раз даже попала в киножурнал, две незабываемые секунды, когда герцогиня Кентская разрезала ленточку на открытии какой-то выставки, – об этом Грант знал