Данил Корецкий - Счастливых бандитов не бывает

…А в тесной «двушке» уже вовсю пахло достатком и праздником — подгоревшим салом и яичницей-болтухой, из старенькой магнитолы баритонил Шуфутинский, шлепали суетливо по полу тапки старенькой Нины Семеновны, доносился из кухни солидный Вовкин говор, звенело стекло, плыл дым, и стоял тот бестолковый и радостный шум, который невозможно разъять на составляющие его звуки и который всегда сопровождал начало серьезной пьянки.

— Ну что, доходяги, еще живы? Еще не загнулись от паленой водки? — снисходительно поприветствовал их Контрабас. Вовка был прапорщиком, но называл себя офицером и говорил всем, что вот-вот поступит в военное училище и обязательно станет майором.

Он сидел на табурете в полосатой десантной майке, открывавшей могучие плечи и руки. Из-под его подмышки выглядывало раскрасневшееся от чачи, улыбающееся девичье лицо с родинкой у краешка губ — то ли Вовка привез ее с собой, то ли зацепил какую-то из местных.

— А нас паленая водка не берет! Потому что мы ее тоже не берем! — солидно произнес Гиря, пожимая руку старшого и торопливо усаживаясь за стол.

— С коньяка на водку перебиваемся, здоровье бережем! — поддакнул Агафон.

— Мать, ну где ты там? — нетерпеливо крикнул он в коридор, где шептались о чем-то Нина Семеновна с Полухиным.

— Мы с Гирькой голодные, как не знаю кто! В грудях все пригорело!

— Подождете, дармоеды! — каркнула старуха. — Работать надо, самим зарабатывать!

Тренькнул дверной звонок, послышались голоса. Известие о приезде Контрабаса разнеслось по району, подтягивались его бывшие дружки и с ними всякий случайный сброд. Нина Семеновна криками и матом спроваживала самых назойливых. Полухин опять побежал за закусью, сегодня он за гонца. Не дожидаясь очередного наплыва халявщиков, Агафон с Гирей быстро маханули по стакану — за встречу. Потом Гиря объявил, что «между первой и второй перерывчик небольшой». Выпили по второй. Пришла Нина Семеновна, принесла винегретику. Тут настал черед и третьей. Старуха, не моргнув глазом, тоже выпила с сыновьями стакан крепчайшей чачи, томно отставив в сторону корявый коричневый мизинец.

— Жениться вам надо, доходяги, вот в чем проблема! — важно вещал Контрабас, тиская повизгивающую девку. — Вот женитесь, детей народите, сразу в порядок образумитесь! Некогда будет водку жрать! Мать, скажь?

— Где ж тая водка-то… — вздохнула Нина Семеновна. — Работать не хотят, все из дома тянут…

— А сам чего не женился-то? — возразил Агафон.

— Вот выучусь, получу майора — тогда и женюсь! Правда, Светка? — Контрабас склонил лицо к девке, как будто она его о чем-то просила. — А покамест нельзя, слишком опасная у меня работа! Даром боевые не плотют!

И начал он рассказывать про свои подвиги, пургу мести. Про свирепых горцев, про засады на вершинах, про скоротечные бои в «зеленке», да про то, как вдвоем с корешем заперли в ущелье целую банду ваххабитов, и как пьяный в одиночку построил целый аул, и как выходил один на один с иракским наемником и кулаком пробил ему темя…

— Вот так где-то! — продемонстрировал Контрабас, прикладывая свой огромный кулак к девичьей макушке. — И — хрясь! И две такие тонкие струйки, со спичку — вз-з-з! — прямо в рожу!

Нина Семеновна спокойно резала чеснок в салат и попивала из стакана. К опасностям, которым подвергался ее сын на службе, она относилась то ли безразлично, то ли фаталистически. А вот Гиря, уже хорошо поддатый, не поверил, рассмеялся:

— Да ладно тебе! Пацана чеченского какого-нибудь завалил по пьяни и хвалится!

— Не веришь, сука?! — взъерепенился Вовка Контрабас, даже привстал с места. — А вот это видел?!

Он отщелкнул клипсу на боковом кармане камуфляжных брюк и достал оттуда тяжелый пистолет вороненой стали.

— Видел?!

Гирька отпрянул в сторону от глядящего на него дула, чуть не свалился с табуретки. Но, похоже, Контрабас пока что стрелять не собирался.

— Ты гля, сюда смотри! — тыкал он младшему брату пистолет в рожу. — Маркировку видишь? Это не Китай. Это иракская модификация нашего «ТТ», их там до сих пор штампуют для армии!

Гиря глянул на Контрабаса, глянул на пистолет. Взял осторожно в руки, посмотрел, будто хорошо знал китайский и иракский языки или по крайней мере оружейные клейма. Даже протрезвел немного. Стальная машинка для убийства приятно оттягивала руку, от нее исходил запах машинного масла и пороха, а через прицел, похожий на ласточкин хвост, даже здоровенный Контрабас выглядел не грознее Агафона или того же Полухина…

— Зачем целишься, салабон?! Отдай! — Вовка отобрал пистолет, спрятал обратно в карман. — Так что понял, доходяга? Пистолет иракский, значит, и наемник тоже был иракский! А еще раз будешь зубы скалить, я тебе тоже два фонтана пущу, только из носа!

— Не, не, никаких вопросов! — поспешно объявил Гиря и даже руки на груди сложил в знак полного уважения. А сам при этом многозначительно посмотрел на Агафона.

И тот сразу все понял. Он всегда отлично понимал такие взгляды.

— Давай за настоящих мужиков, за русских офицеров! — объявил Агафон тост и наполнил Вовкин стакан до краев. — Ты, Вовка, все-таки молоток! Это ж надо, с одного удара положил его, гада!

— Ну, не так чтобы прямо с одного… — заскромничал было Контрабас. Однако тут же взял себя в руки. — Хотя где-то примерно так оно и было!

И, довольно крякнув, опрокинул в себя стакан.

…Через час с небольшим, когда Нина Семеновна, ворча и вздыхая, отправилась спать, Гиря ткнул в бок осоловевшего Агафона.

— Ну? — тот дернул тяжелой головой.

Гиря показал на Контрабаса. Старший брательник громко храпел, уткнувшись лбом в стол. Деваха его куда-то исчезла вместе с Полухиным, прихватив с собой баклажку с остатками чачи. Агафон почесал лоб, встал и прикрыл дверь в коридор.

— Смотри за ним, — шепотом сказал Гиря. — Если проснется, хряснешь вот этим по башке.

Он показал на здоровенную салатницу с остатками лука, масла и плавающими в нем островками сигаретного пепла.

— Иначе он нам обоим бошки отшибет!

Но к крайним мерам прибегать не пришлось. Гиря наклонился, расстегнул боковой карман на Вовкиной брючине и быстро достал пистолет. Контрабас продолжал храпеть в стол.

— Пошли, быстро!

Только выбежав из подъезда и выскочив на улицу, они перешли сперва на быстрый шаг, потом на обычный. Оба все время оглядывались.

— Да нет, он только утром прочухается, — тяжело дыша, сказал Агафон. — Нам надо пару дней перекантоваться, а потом он уедет… Ты молодец, быстро сообразил!

— А то! — довольно ухмыльнулся Гиря. — Пойдем в тепляк, где мы ночевали, когда мамка из дома выгнала… Только надо еще бухла взять. И закусь.

— На какие шиши?

— А вот на какие! — Гиря распахнул куртку и показал черную рифленую рукоятку. — Заодно потренируемся. А завтра пойдем этого Мудозвона нахлобучим!

— Надо только хари спрятать…

У Гири была лыжная шапочка с прорезями для глаз — в ней он пару раз срывал шапки и дергал сумочки. Сейчас надел, раскатал и гордо выпятил грудь — вылитый гангстер! Агафон обвязал грязным платком нижнюю часть лица, как в кинухах про Дикий Запад. Так они и закатились в ночной ларек, Гиря стал размахивать пистолетом и истерически заорал:

— Деньги давай! Водку давай и жратву!

В это время пистолет выстрелил, Агафон чуть не обмочился. Зато молодая продавщица, побледнев, мигом выгребла мятую пачку десяток и полтинников, сунула в пакет три бутылки водки, батон вареной колбасы и кусок сыра. Гиря забрал добычу, они вышли на темную улицу, сняли платки и через «проходняки» вышли к трамвайной линии. Дождавшись вагона, молча проехали четыре остановки, зашли в парк Революции, в глубине нашли колодец теплоцентрали, сдвинули крышку и спустились в раскаленное бетонное нутро.

— Ну, понял, как надо работать? — спросил Гиря, считая деньги. — Ого, почти шестьсот рябчиков! На три дня хватит…

Он уже вошел в роль главаря, и спорить с ним было трудно: у кого оружие — тот и главный!

— Только смелей надо, а то стоял, как баран!

— Ты не обзывайся! — огрызнулся Агафон.

— Я не обзываюсь, я разбор делаю! Нам еще на Мудозвона идти!

— А зачем ты стрелял? Она бы и так все отдала!

Гиря замялся.

— Так… Случайно получилось…

— Смотри, чтобы у Мудозвона так не получилось. Нам трупак не нужен!

— Если такой умный, то я тебе пушку отдам…

— Да ладно. Там мы не такие бабки срубим. И классного бухла попробуем. А если что-то не так, вначале в воздух…

Братья принялись живо обсуждать предстоящее дело, рисуя самые радужные картины для себя и самые мрачные — для имущества и здоровья известного в городе коллекционера господина Нобельзона, которого они для простоты называли Мудозвоном.

В три ночи в «Мелехове» самое движение. Народ уже расслабился, выпил, занюхал «кокса», наглотался амфетамина или экстази, поплясал, выплескивая накопившуюся от наркоты дурную энергию, посмотрел стриптиз, разбился на пары и пошел на стоянку, чтобы перепихнуться по-быстрому в машине да вернуться за продолжением удовольствий.