Лео Мале - Французский детектив

— Суду, — ответил председатель, — необходимо выяснить характер отношений между подсудимым и его женой в тот момент, когда встал вопрос о браке.

— В таком случае отвечайте, мадам! — бросил Виктор Дельо слегка покрасневшей женщине.

— Прибыв в Санак, я встретила порывистого молодого человека, подлинные чувства которого по отношению ко мне проявились очень скоро. Я была и счастлива, и немного встревожена. Я любила его, но это еще не была любовь-страсть: в моей нежности было слишком много жалости. Людей, к которым испытывают жалость, не любят. Им сострадают! Так прошло пять лет, к счастью занятые напряженным трудом, затем подготовкой к написанию «Одинокого».

Роман наконец появился, и Жак стал известен. Вскоре после этого мсье Роделек постучался однажды вечером в дверь моей комнаты. Этот замечательный человек сказал мне: «Не сердитесь на меня, милая Соланж, за то, что я пришел к вам в такой поздний час, но у меня к вам важный разговор. Вы давно поняли, что Жак влюблен в вас. Но он робок и не осмеливается признаться вам в своих чувствах. Поэтому его приемный отец пришел просить руки прекрасной девушки. Не подумайте только, что я хочу как-нибудь повлиять на вас. Подумайте хорошенько. У вас с Жаком есть время».

Поскольку я молчала, мсье Роделек посмотрел на меня долгим пристальным взглядом. «Я не могу поверить в то, что вы не любите Жака настоящей любовью. Все в вашем поведении по отношению к нему говорит об обратном — ваша детская нежность, письма, которые вы писали каждую неделю, радость, с которой встретились с ним здесь, усердие, с которым помогали мне сделать из него человека. Все это говорит в пользу того, что ваш союз будет прочным. Жака, несомненно, ждет карьера мыслителя и писателя. Его уже пригласили в Америку. Кому же, как не жене, сопровождать его туда? Кто, кроме вас, мог бы окружить его постоянной заботой, вниманием, любовью, в которых он так нуждается? Подумайте об этом, Соланж. Вы сами, можете ли вы сами жить без него? Пусть сердце подскажет вам ответ на этот вопрос. Спокойной ночи, милая Соланж».

Часами я думала обо всем, что мне сказал мсье Роделек. Сердцу легко было ответить на любой из его вопросов, кроме последнего: «Вы сами, сможете ли вы сами теперь жить без него?» Я поняла, что люблю Жака любовью, которая сильнее всего, сильнее моей нежности к нему. Сила этой любви ничего не оставила от чувства жалости, которое я испытывала к тому, кого долгое время считала своим «подопечным». Через три дня я дала мсье Роделеку ответ: «Я буду женой Жака».

— Это прекрасная история любви, мадам, — признал председатель. — И вы не испытали сожаления, почувствовав, что вы уже на всю жизнь связаны с Жаком Вотье?

— Я была счастлива, господин председатель, — ответила она после недолгого колебания.

— И долго вы были счастливы? — резко спросил генеральный адвокат Бертье.

Она разрыдалась.

— Успокойтесь, мадам, — мягко сказал председатель.

Виктор Дельо уже поднимался со своего места:

— Мы считаем, что вопрос, только что заданный господином генеральным адвокатом, неуместен.

— Прокуратура, — ответил генеральный адвокат, — считает этот вопрос важным.

Соланж подняла заплаканное лицо.

— Даже если бы Жак совершил преступление, в котором его обвиняют и к которому, я уверена, он непричастен, я и сегодня была бы счастлива, если бы знала, что он любит меня по-прежнему. Но после этой ужасной драмы я уже не знаю… Он ничего не захотел сказать мне на «Грассе», кроме того, что ложно обвинил себя в преступлении, в котором не виноват. Он даже не захотел встретиться со мной, несмотря на мои просьбы, переданные через его защитников. Одному из них, мэтру Сильву, он сказал, что я больше для него ничего не значу… Он сердится на меня, но я не знаю за что. Он больше не доверяет мне, а когда кому-нибудь не доверяют, значит, уже не любят. После этого преступления я потеряла слепую, преданную любовь, которая была у Жака ко мне с детства. Вот единственная причина моего несчастья.

— Суд понимает ваше смятение, мадам, — сказал председатель. — Однако не могли бы вы сообщить еще некоторые необходимые детали, связанные с вашей семейной жизнью? Мсье Роделек в своих показаниях обмолвился о том, что по возвращении из свадебного путешествия вы говорили ему о некоторых сложностях интимного порядка, которые мешали вашему счастью.

— Может быть. Но время все уладило, как и предвидел мсье Роделек, Жак стал для меня идеальным мужем.

— И это счастье продолжалось в течение всего вашего пребывания в Америке?

— Да. Мы переезжали из города в город, и нас везде прекрасно встречали.

— Вспомните, мадам, — спросил председатель, — за время пятилетнего путешествия по Соединенным Штатам вам никогда не случалось встречать жертву — Джона Белла?

— Нет, господин председатель.

— А в течение первых трех дней путешествия на теплоходе вы или ваш муж говорили с Джоном Беллом?

— Нет. Лично я не знала о его существовании. То же самое я могу утверждать и в отношении Жака, который выходил из каюты только вместе со мной дважды в день на часовую прогулку по палубе. Остальное время мы проводили в каюте, куда нам приносили еду.

— Как вы объясните тогда, почему ваш муж озлобился на незнакомого ему человека?

— Я себе этого не объясняю, господин председатель, по той причине, что уверена — этого американца убил не Жак.

— Чтобы иметь такую уверенность, мадам, надо подозревать кого-нибудь другого.

— Я подозреваю всех, действительно всех, кроме Жака, потому что я, его жена, знаю: он не способен причинить зло другому.

— Но все же, мадам! — воскликнул генеральный адвокат. — Как вы объясните, что ваш муж, который, по вашему же признанию, в течение трех дней выходил из каюты только вместе с вами, как он мог ускользнуть из-под вашего внимательного присмотра, да так, что вы сами вынуждены были сообщить о его исчезновении корабельному комиссару, — и это случилось именно в момент преступления!

— После обеда я воспользовалась тем, что Жак задремал, и вышла подышать свежим воздухом на верхнюю палубу. Вернувшись через двадцать минут, я с удивлением обнаружила, что его койка пуста. Подумала, что он проснулся и пошел меня искать. Это меня испугало: я знала, что он плохо разбирается в бесконечных коридорах и лестницах на теплоходе. Я тотчас же вышла из каюты. Полчаса его разыскивала и снова вернулась в каюту в надежде, что Жак уже там. Но его по-прежнему не было. Обезумев от мысли, что он мог стать жертвой несчастного случая, я бросилась к комиссару, которому рассказала о своих страхах. Что было дальше, вы знаете.

— Свидетельница, — сказал Виктор Дельо, — могла бы внести ясность по поводу одного пункта, не отмеченного следствием. Мадам Вотье, вы только что сказали, что ваше отсутствие после того, как вы оставили мужа спящим в каюте, продолжалось двадцать минут. Вы уверены, что это было именно так?

— Возможно, что я оставалась на верхней палубе двадцать пять минут, но уверена, что в целом время моего отсутствия не превышало получаса.

— Прекрасно, — сказал Виктор Дельо. — Будем считать — полчаса. Затем вы вернулись и снова отправились на поиски мужа еще на полчаса. В целом — это уже час. Вернувшись во второй раз в каюту и увидев, что мужа там нет, вы пошли к комиссару Бертену. Ему вы объяснили причины вашего беспокойства — допустим, это заняло у вас десять минут. И только после этого комиссар и экипаж теплохода начали официальные поиски, то есть через час десять минут после того, как вы видели мужа в последний раз спящим в каюте. Сколько времени продолжались эти поиски до того момента, когда вашего мужа обнаружили сидящим на койке в каюте, где было совершено преступление?

— Может быть, минут сорок пять, — ответила молодая женщина.

— Где находились вы в течение этих сорока пяти минут?

— Я ждала в кабинете комиссара Бертена — он сам посоветовал мне там оставаться, потому что все сведения в первую очередь должны были поступать туда. Это долгое ожидание было ужасно. Самые разные мысли приходили мне в голову, кроме одной: что Жак станет не жертвой несчастного случая, а преступником! Наконец вернулся комиссар Бертен, с ним пришел капитан теплохода, они рассказали, при каких обстоятельствах обнаружили моего мужа. И когда капитан Шардо сказал, что, судя по всему, американца убил Жак, я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, они попросили меня отправиться с ними в корабельную тюрьму, куда заключили Жака, и быть переводчицей на предварительном допросе, который ему предстоял. Я подбежала к Жаку, быстро схватила его руки, чтобы по дактилологическому алфавиту спросить: «Это неправда, Жак? Ты этого не делал?» Он мне ответил тем же способом: «Не беспокойся! Я беру все на себя. Я люблю тебя». — «Но ты с ума сошел, любимый! Именно потому, что ты меня любишь, ты не должен напрасно наговаривать на себя, признаваться в преступлении, которого не совершал». Я умоляла, валялась у него в ногах, но он мне больше ничего не сказал. И когда капитан попросил меня задать ему роковой вопрос, он, к моему ужасу, ответил: «Этого человека убил я. Я признаюсь в этом и ни о чем не жалею». Это все, чего мне удалось от него добиться. На другой день и в следующие, вплоть до прибытия в Гавр, каждый раз он повторял то же самое. Подобное же заявление он написал по алфавиту Брайля и подписал его в присутствии многих свидетелей.