Искатель, 1996 №2 - Лоуренс Блок

class="p1">Отправляясь в земной рай, я взял самый большой калибр. И еще кое-что.

Пахло на планете неважно. Но ни заводов, ни дорог, только стальные пирамиды были видны по горизонту. И маленький городок, красневший крышами в долине. Один на всю планету.

Где же коммунизм?

Лишь увидев первого колониста, я смог перевести дух. Это был ковбой без лошади. В черной шляпе, стройный, он палил из кольта по бутылкам, мальчишка.

Следом попался рыбак. Удил он в оранжевой реке.

— Как улов, браток?

Заржав, мужик посмотрел на меня в восхищении. Гм. При коммунизме прослыть остряком — раз плюнуть.

— Ты даешь! Хлебни-ка, детина, — протянул бутылку рыбак, — сам гнал!

— Спасибо.

— Как знаешь. Да хранит тебя робог!

И он показал почему-то под землю.

Мне некогда было точить лясы с безумным мужиком. Задание торопило, и… тут я увидел ее.

Пацаны, когда-нибудь вы поймете меня, это была настоящая женщина, а не нынешний суповой набор в брючках. Повернувшись спиной, она малевала на пригорке картину. Я не мог разглядеть цвет ее волос — столь крут был подъем.

— Превосходно!

Дама не испугалась. Здесь люди не боялись людей.

— Вам нравится?

— Очень.

— Я имею в виду картину.

Пришлось отвести взгляд от ослепительной блондинки. Гм. Нежная мазня. Зубастая челюсть горизонта сияла на холсте радугой.

— Как вам сказать…

Блондинка подсказала улыбкой: мне простится дежурный комплимент.

— Для женщины — гениально.

— Понятно, — она могла не только улыбаться, — вы заурядный женоненавистник!

— Не припоминаю, чтобы обо мне так мог сказать хоть один человек. Из носящих юбку.

— Тогда в чем дело?

— Видите ли, в женщине, занимающейся искусством, всегда есть что-то жалкое.

Фыркнув, она собралась, вырвала у меня мольберт и обожгла взглядом. Он обещал реванш. И меня аж в жар бросило от предвкушения этого реванша. Надо ли говорить, с какой грацией блондинка спустилась с холмика. Задуманное ей удалось вполне. Убедившись: я гляжу вслед — свистнула.

— Бегу, Джейн!

Измывающийся над бутылками дурачок сорвался с места. Улыбался щенком. Она же старательно не смотрела в мою сторону, феминистка…

Дед замолчал — опять в свой камин уставился. Только посасывал давно потухшую ферцингорейку.

Распахнулась дверь. Выскочившая на крыльцо бабка принялась лупить скалкой по диффузной пси-антенне. Бабушка обожала сериал «Похищение белокурой арверонки».

— Неделю прошу отремонтировать, но в этом доме нет мужчин!

В мою сторону не смотрела — взрослый человек, а всерьез дуется из-за какой-то древней, трехсотлетней посудины.

Очередной удар чуть не снес бетонное основание пси-диффузки. Дверь захлопнулась.

Первым перестал изображать поваленную статую Колька, самый смелый из нас.

— А что такое феминизм, дедушка?

— Феминизм, Колька, это социализм дурнушек — самая страшная американская зараза.

Дед осмотрел свой кулак, габаритами с коробку от видеокуба.

— Русским дамочкам иногда удается вправить иммунитет, но не американкам. Тут чистая медицина начинается. Маниакальное воспаление мозжечка и все такое. Жуть. А я, честно скажу, не силен в медицине.

Дедушка раскочегарил трубку, а в моей голове искрой проскочила удивительная догадка: вовсе не по американским коммунистам скорбел сегодня дед! Пока я поражался собственному уму, мой старик продолжил.

— Дурацкая, доложу вам, попалась планетка. Деревья пластмассовые, трава из капрона, а где газон износился — каблуки звенели по металлу. В городке ни банка, ни тюрьмы, ни аптеки, ни телефонов. В общем, рай. Вывеску нашел одну-единственную «Салун «Мэрия»». Конечно, никто и никогда не сыщет в галактике города без мэрии и салуна. Но чтобы совместить городское управление с кабаком? Не силен я в американском самоуправлении, но здесь явно была его высшая точка.

К вечеру все там и собрались. Джейн колонисты называли мэром. Она хлопотала за стойкой. Белокурые волосы, клетчатая мужская рубашка, как на мраморной Венере, плотно сидящая юбка. Красавица! Она и не думала играть в незамечалки. Усадила рядом, поднесла стаканчик, улыбнулась. От ее удивительной улыбки, как от хорошей музыки, становилось почему-то жалко себя.

Вдруг на глаза попался сидящий в кресле старик. У него были явные нелады с ногами. То, что надо! Я включил все лампы, взял у Джейн клетчатый плед и задрапировал больного ниже пояса. Тот не возражал. Здесь никто не умел спорить. Почти.

Старик и поведал мне историю превращения планеты в аквариум. Началось все с умника, давшего роботам мозги. Колонисты попервах торжествовали — пусть железные чурки строят нам коммунизм, а мы не будем ни пахать, ни сеять, а лишь срывать плоды с щедрого кибернетического древа. Взвалим обузу на стальные плечи! И роботы делали все. Пока не изобрели механизм воспроизводства, и не заполнили недра планеты, не перестроили ее в куб, и не засадили своих создателей в аквариум. Так они стали для людей робогами.

Запомните, мальчишки, никогда и никому не отдавайте нашу тяжкую мужскую ношу работы и воспроизводства!

В молодости мне не нужны были слова, хватало разворота плеч.

— Не думай, Ваня, есть вещь, которую мы делаем своими руками. Мы пошли против самих робогов! — Проницательный старик заулыбался. — Поначалу робоги ломали наши изделия, но мы их собирали снова и снова.

Я оглянулся. За спиной теснился весь городок — физиономии, что чайники.

— И мы победили, Ваня. Смотри!

Старик распахнул шкаф.

Побери меня Большая Комиссия! Никогда не видел такого разнообразия унитазных бачков. Инкрустированные, под малахит, из чистого золота. Проклинал бы себя всю жизнь, не вырази я в тот миг полного восхищения.

— Уверен, в будущем робоги нам позволят делать и унитазы! Только не дожить мне до великого дня…

По небритой щеке сверкнула слеза.

— Увы, Ванечка, недолго мне любоваться этой красотой. Вывих ноги — при коммунизме это смертельно.

Старик поник. Остальные потупились.

— Раньше у нас хоть были специальные учреждения, где человека готовили к встрече со смертью, где каждый мог спокойно умереть. Больницами назывались. А теперь больных просто…

Запахло машинным маслом. Стена с лязгом откатилась в сторону. Повалил кирпичный дым. Пол задрожал под грохочущими шагами. Гремя ржавыми крыльями, из провала выскочила хваткая парочка робогов, под четыре метра каждый. Ухватили крючьями кресло и поволокли жертву в механическую преисподнюю. Старик закатил очи горе. Остальные глаза опустили. Я поднялся от стойки.

— Ваня, не надо! — закричала Джейн, но мы уже сцепились. Первый развалился сразу, зато второй робог от души махнул правой, снес колонну левой. Напряженным мускулам пришлось объяснить: рыбка ему попалась не по зубам, а если по зубам, то кастетом.

Робог рухнул. Я вышвырнул металлолом, задвинул стену, вправил старику ногу, а Джейн, раскрасневшаяся, строгая, наладила тем временем выход на улицу. Как ловко ока управлялась с этими баранами! Я не мог налюбоваться. С тройкой напавших робогов разобрался машинально. Шустрые.