Последний ребенок - Джон Харт

секса на полке. Дверь из кухни вела в гараж с пикапом на лысых покрышках и занесенной серой пылью приборной панелью. Стоя под ярким светом, Джонни провел ладонью по капоту, забрызганному грязью крылу. Пикап был старенький, видавший виды, но колеса не просели, а стрелка, когда Джонни повернул ключ, чтобы проверить бензин, качнулась вправо. С минуту он стоял, вдыхая гаражный запах и думая о вещах, думать о которых ему, наверное, не полагалось, а еще через пару минут уже сидел за кухонным столом, положив перед собой ключ от машины и телефонный справочник.

Ливай Фримантл был только один.

Улицу Джонни знал.

Он уже взял ключ, но вздрогнул, когда зазвонил телефон.

Звонила мать, и голос у нее был смущенный.

— Ты хорошо себя ведешь?

Джонни взял ключ, повертел его в руке.

— Да.

— Это временно, милый. Ты должен верить мне.

Джонни услышал какой-то шум, глухой удар.

— Я верю.

— Люблю тебя, малыш.

— Я тебя тоже.

Снова тот же шум.

— Мне нужно идти, — сказала она.

— Ты в порядке?

— Будь хорошим мальчиком. — Мать положила трубку.

Джонни посмотрел на телефон и тоже положил трубку. Ключ уже согрелся в руке.

Никто не должен знать.

Глава 30

Она положила телефон на пол, рядом с ногой, и прислонилась спиной к жесткой и холодной двери. Снаружи в дверь ударили кулаком. Кэтрин не отстранилась.

— Уходи, Кен!

Задвижка держала надежно. Еще удар, теперь уже внизу. Ногой.

— Ты моя подружка. И дом этот мой.

— Я сменила замки.

— Открой чертову дверь!

— Я позвоню в полицию. Клянусь.

Дверь задрожала под градом ударов, ручка повернулась, но выдержала.

— Я только хочу поговорить!

— Набираю номер, — соврала она.

Тишина. Внезапная и полная. Кэтрин затаила дыхание и прислушалась. Представила, как он стоит там, приложив ухо к двери, белые пальцы на грязной краске. Прошло десять секунд. Минута. Она вскрикнула, когда он в последний раз пнул дверь, и ощутила вибрацию под ногами, когда он спустился с крыльца. Заурчал мотор. Фары вспыхнули, прорезав лучами застиранные кружевные занавески, машина развернулась во дворе и умчалась к дороге.

Кэтрин бессильно привалилась к двери. Ее трясло. Трясло так сильно, что заболела челюсть. Кен, должно быть, пьян или под кайфом. Но решение принято. Джонни прежде всего. Никакой выпивки, никаких таблеток. А значит, никакого Кена Холлоуэя.

Она прикусила ребро ладони. По крайней мере, Джонни здесь не было. Сын в безопасности.

Кэтрин подождала, пока успокоится сердце и придет в норму дыхание. Пять минут. Может быть, десять. Она уже собралась подняться, когда услышала осторожные, крадущиеся шаги во дворе, хруст гравия под ногой. Страх парализовал ее, сковал намертво, так что она и вздохнуть не могла. Старая доска прогнулась вместе с шумом ветра, пронесшегося через сухое, мертвое дерево. Беззвучный стон крыльца. Чуть слышный стук в дверь. Скрип нижней ступеньки и снова тишина.

Полная, пугающая тишина.

Телефон лежал у нее под рукой, но Кэтрин решила, что на 911 полагаться не стоит. Ей был нужен Хант, только ему она доверяла. Пригнувшись, прошмыгнула в кухню. Его карточка нашлась в верхнем ящике. Хант ответил после первого же гудка. Кэтрин говорила шепотом.

— Не открывайте дверь. Ни в коем случае. Я скоро буду.

Их разъединили. Держа телефон в руке, она подобралась к окну и осторожно выглянула. Тени и деревья. Проблеск и снова тьма, восходящую луну накрыли бегущие низко тучи. Пустынная дорога. Пустынный двор. Кэтрин наклонилась вправо, прижалась щекой к стеклу, но увидела только самый край крыльца. Она вернулась к двери, прислушалась и услышала скребущий звук, как будто кто-то возил вилкой по вощеной бумаге. Царапнули два раза, после чего кто-то едва слышно вскрикнул. Звук почему-то показался ей знакомым.

Потом он повторился. Уже ближе. За дверью, на крыльце.

Кэтрин посмотрела на телефон и снова услышала вскрик. На секунду в голову ей залетела шальная мысль — плачет ребенок. Кто-то оставил ребенка на ее крыльце. Она понимала, что это безумие, что этого не может быть, но звук раздался снова, и ее пальцы оказались вдруг на задвижке.

А если Кен?

Кэтрин замерла.

Издалека донесся рокот мотора. Сначала он приближался, потом стал уходить к югу. И опять этот звук… Кэтрин вдруг ощутила движение воздуха у щеки — дверь открылась на длину цепочки. Неужели это сделала она сама? Когда?

Перевязанная серебристой лентой, на крыльце стояла картонная коробка. Сверху на ней лежал конверт. Коробка сдвинулась, и из нее донесся знакомый звук. На конверте было имя Джонни.

— Господи…

Она пробежала взглядом по двору — никого — и переступила порог. Конверт не был заклеен, и в нем лежал один-единственный листок. Сообщение отпечатано и без подписи.

«Ты никого не видел. Ничего не слышал. Держи свой поганый рот на замке».

Объятая страхом, Кэтрин смотрела на коробку. Потом опустилась на колено и содрала серебристую ленту. В коробке был котенок. Живой.

Со сломанной спиной.

Она отшатнулась, ввалилась в дом и замерла — в голове стучала одна только мысль.

Джонни.

Кэтрин набрала домашний номер Стива, но ошиблась, нажав не ту кнопку. Пальцы словно одеревенели и слушались плохо. Она повторила попытку.

— Пожалуйста, Господи.

Шесть гудков… десять… Никто не ответил. Холодея от мертвящего страха, Кэтрин дала отбой и снова позвонила Ханту.

Глава 31

Джонни открыл гаражную дверь и завел мотор. Пикап затарахтел и вычихнул клуб сизого дыма, но с места сдвинулся. Поначалу Джонни держался боковых улочек, но, выехав на четырехполосное шоссе, нажал педаль газа, и грузовичок затрясся под ним. Приближаясь к Мейн-стрит, Джонни поубавил прыти и свернул вправо, в переулок с односторонним движением.

Теперь он ехал медленно. Чем ближе к железной дороге, тем беднее выглядели кварталы. То с одной, то с другой стороны слышались резкие голоса, музыка, стук просевших дверей. Джонни обнаружил Гурон-стрит и повернул налево. На узкой улочке теснились припаркованные машины, в сточной канаве поблескивало стекло. Из трещин в бордюре лезла высокая трава, откуда-то из темноты на него вдруг кинулась собака — коричневое пятно на черном, зазубренный силуэт; она так же резко остановилась на конце цепи.

Джонни не останавливался, но псов хватало и в других дворах. Воображение рисовало тонкие пальцы на занавесках и людей, замаранных голубыми телевизионными пятнами, приникших к грязным окнам. И это было не только воображение. Слева какой-то мужчина, распахнув дверь, вышел на крыльцо. Бледные ноги, джинсы, голая грудь и повисшая меж губами сигарета, которой он успел затянуться.

Дом Фримантла проявился в темноте