Последний ряд, место 16 - Давид Кон

словно говорил: вот что такое правильно выдержанная пауза. Майор Ригер нахмурился и всем телом подался к столу.

– Мы проанализировали ситуацию с уликами, господин полковник. Того, что у нас есть сейчас, для суда, конечно, маловато. Даже несмотря на записи встреч Сабины Пастер с Еленой Михайловой и на заключение баллистической экспертизы. Мы не можем получить прямые улики в виде отпечатков пальцев или каких-либо вещественных доказательств.

Он перевел взгляд на полковника, словно ожидал его реакции. Габриэль Лейн коротко кивнул. Дескать, согласен, не можем, что дальше?

– Мы считаем, – воодушевленный Моше Ригер заговорил громче, – что у нас есть только одна возможность получить прямые улики против четы Пастер. Убедить Олега Михайлова и его супругу дать показания.

Полковник оперся подбородком на сжатые кулаки. В его глазах явно читалось разочарование предложением руководителя оперативного отдела.

– Убедить Михайлова дать показания? – повторил он и пожал плечами. – Какие показания?

Моше Ригер все понял по тону полковника. Он нахмурился и отвалился от стола, всем своим видом демонстрируя, что добавить ему больше нечего. Габриэль Лейн перевел взгляд на Рафи Битона, и тот еле слышно пролепетал:

– Показания против Пинхаса Пастера и его жены Сабины.

Полковник усмехнулся, словно хотел сказать: «И это все, что вы можете мне предложить?», и шумно втянул носом воздух.

– Дать показания против Пастеров? И как, по-вашему, мы можем это сделать? Если Олег Михайлов является заказчиком преступления, а профессор Пинхас Пастер – исполнителем, то, давая показания против Пастера, Михайлов тем самым признает и свою вину.

– Конечно, – Моше Ригер оживился и вернулся в разговор. – На этом мы и сыграем. Убедим его в том, что мы разгадали всю его комбинацию, напугаем призраком тюрьмы и предложим стать государственным свидетелем.

– То есть он сдает нам убийцу, а мы закрываем глаза на его участие в этом преступлении? – в голосе полковника зазвучала откровенная усмешка.

Моше Ригер пожал плечами. Рафи Битон кивнул. Полковник Лейн провел ладонью по лицу и опустил голову, не желая встречаться глазами с сидящими за столом офицерами.

– Вы считаете этот вариант реальным? – произнес он еле слышно.

Ригер и Битон переглянулись и промолчали.

– Вы серьезно считаете, что прокуратура согласится присвоить ранг государственного свидетеля заказчику убийства?

– Заказчик не исполнитель, – успел вставить Рафи Битон. – Он все-таки не убийца. Он не нажимал на спусковой крючок. Его даже в кинотеатре не было.

– Но он виновен в том, что произошло, не меньше убийцы, – загрохотал полковник. – Если бы Михайлов был мелким пособником… Если бы он, скажем, свел убийцу и заказчика, продал пистолет или пронес его в зал кинотеатра… Если бы он подвез убийцу к месту преступления или вынес из зала гильзу, я бы мог попробовать договориться с прокуратурой. Но заказчик… Я даже не буду пробовать их убедить. Они решат, что мы сошли с ума, если готовы вывести из-под уголовного преследования заказчика убийства.

За столом установилась тяжелая давящая тишина.

– Но это наш единственный вариант, – прервал всеобщее молчание Рафи Битон.

Майор Ригер решил поддержать коллегу.

– Может быть, вам все-таки проконсультироваться с прокуратурой? Хотя бы неофициально. Может быть, они согласятся. Профессор Пастер не обычный убийца, и они, конечно, захотят отправить его за решетку.

Полковник Лейн перевел взгляд с Ригера на Битона.

– А зачем Михайлову сдавать Пастера? – спросил он. – Человек может согласиться стать государственным свидетелем, когда над ним сгущаются тучи, когда его преступление слишком очевидно, полностью доказано и у него появляется реальная опасность оказаться за решеткой. Тогда он паникует, бежит в полицию и обещает сдать всех подельников, лишь бы ему самому гарантировали свободу. А что у нас есть против Михайлова? Разве мы доказали его преступление и можем отправить его за решетку? Он рассказал лейтенанту Канцу вполне правдоподобную историю о том, как он легко и быстро договорился с этим русским журналистом…

Полковник поморщился, вспоминая фамилию журналиста, и поднял глаза на Моше Ригера.

– Головановым, – подсказал Ригер.

– Головановым, – продолжил полковник. – Мы в эту историю не поверили. Хорошо. Но разве у нас есть доказательства того, что Михайлов лжет? Нет. У нас есть понимание того, о каком расследовании, которое вел Голованов против Михайлова, и о каких документах идет речь? Нет. Мы знаем, куда отправился Голованов из офиса Михайлова, кто на него напал и куда делись деньги, которые ему передал Михайлов? Нет. Мы знаем, почему Голованов, не говорящий на иврите, пришел в кино? Нет. И, наконец, понимаем ли мы, почему убийца застрелил Голованова именно в зале кинотеатра? И здесь мой ответ «Нет!». Сплошные «нет», господа офицеры. Мы ничего не знаем. Мы ничего не понимаем. Мы только предполагаем, что Михайлов и Голованов не договорились. И Михайлов решил убить журналиста, который угрожал его благополучию. И в качестве исполнителя он избрал профессора Пастера. Не кого-то из своих охранников, не наемного убийцу, которому он мог заплатить любую сумму, а немолодого профессора. И тот почему-то согласился. Почему? Потому что получал от Михайлова щедрые гранты и мог продолжать работу над своим чудо-компьютером? Этого достаточно для того, чтобы профессор известного научного института согласился стать убийцей?

Полковник развел руки в стороны, всем своим видом выражая сомнение. Его нижняя губа поползла вперед, отчего его лицо приобрело выражение глубокого недоумения. Офицеры молчали, и полковник продолжил:

– Пинхас Пастер – человек, не нуждающийся в деньгах. В Институте Вейцмана он руководит лабораторией, и у него профессорская зарплата. Вряд ли деньги могут превратить его в убийцу.

Полковник еще раз обвел глазами сидящих за столом, словно говоря: «Плохо, господа офицеры. Плохо».

– Деньги Михайлова дают Пастеру возможность продолжить работу над своим компьютером нового поколения, – робко возразил Рафи Битон. – Это для него очень важно. Профессор уверен в своей гениальности и хочет облагодетельствовать человечество. А возможно, рассчитывает и на Нобелевскую премию. А это серьезнее, чем деньги.

– Возможно, это так, – кивнул полковник. – Но это тоже всего лишь наши догадки, домыслы и косвенные улики. А я бы хотел получить прямые улики. Хотя бы одну улику. Даже если этой одной улики не хватит для суда, я мог бы с ней пойти в прокуратуру. И говорить о статусе государственного свидетеля без опасений, что меня высмеют. Но этой улики нет. Неужели убийца не оставил на месте преступления хотя бы один след? Оставил. И нам надо этот след найти.

За столом вновь установилась гнетущая тишина. «Дана права, – вдруг подумал полковник. – Я упрекаю своих подчиненных в том, что они ничего не знают: ни где был Голованов, уйдя из офиса Михайлова, ни с кем он дрался, ни где потерял деньги.