Кто вынес приговор - Алексей Фёдорович Грачев

что дальше с фабрикой? Что будет? - прошептала она, умоляюще глядя на кассира. Викентий Александрович пожал плечами, горло ему вдруг точно сдавило, слова застряли.

Выдавил с усилием:

- Беспокоиться не надо. Фабрика нужна, ведь сколько еще безработных. И потом помните, как писали сами большевики в своих статьях: "Повесить замок на предприятие, когда имеется возможность пустить его в работу, преступление". Так что не волнуйтесь.

- Дай-то бог, а то все думаем, куда мы тогда. На биржу - в очередь.

Мухо, отодвинув тарелку, мрачно пообещал:

- Придете ко мне, устрою.

К Викентию Александровичу подсел Ахов, осоловевший быстро, размякший. Сладкая улыбочка от выпитого вина объявилась вдруг на небрежно бритом лице.

- Викентий Александрович, может, найдется у вас на покрытие убытков, пусть и под проценты... И потом, где добыть портландского цемента?

Викентий Александрович пожал плечами, подумал немного.

- Вероятно, в Нахичевани или Новороссийске можно достать цемент, но толком не знаю.

Он покосился на стороны: не подслушивает ли их разговор кто.

- А насчет... на покрытие убытков... пошарю в карманах. Возможно, заложу кольцо покойной жены...

А про себя с тем прежним азартом дельца, чующего очередную наживу: "Ах, как нужен комиссионер в командировку за цементом! Ах, как нужен!"

- Да бог с вами, - проговорил он вслух мягко и с улыбкой, отодвинул в сторону липкую ладонь согнувшегося Ахова, вышел из-за стола. От выпитого покачивало, а тут еще музыка из бегемотовой глотки граммофона. Какой-то старинный вальс с погребальным звоном колоколов. Неловко задевая за стулья, Трубышев добрался до Синягина, вертевшего ручку граммофона с усердием деревенской бабы, наматывающей на колодезный ворот цепь ведра с водой.

Заметив возле себя кассира, булочник оставил ручку. Труба граммофона тряслась, как трясется водосточная труба от потоков бурного дождя. Морщась, Трубышев проговорил:

- Экая шумиха... И бестолковая. Не екатерининский бал, Авдей Андреевич.

- Надо развлекать, - развел руками Синягин. Он засопел, разглядывая лицо Трубышева, поняв, что неспроста оказался возле него кассир. Тот, глядя в пляшущую трубу граммофона:

- Не надумали, Авдей Андреевич, насчет масла?

- Как же, как же... Цена, как по лестнице, скачет.

- Тогда завтра занесу я вам ссуду. Ищите и скупайте масло, пока не поздно...

- Благодарю покорно, Викентий Александрович...

Синягин тоже согнулся благодарно. Голова в розовых проплешинах, массивная шея в каплях пота, охваченная золотой цепочкой нательного креста, заставили почему-то Викентия Александровича теперь огорченно вздохнуть.

- Ну, бог с вами, - повторил он так же мягко, снова потрогал локоть булочника и вышел в переднюю, где толкались гости, где суетилась с посудой прислуга и командовала капитаном на мостике боевого корабля Катерина Юрьевна.

- А где Бронислав Яковлевич? - обратился он к ней.

- В коридоре, - ответила женщина, с почтением глядя на простого кассира с фабрики. - Курит на холодке. Только что видела его там.

36

Викентий Александрович толкнул дверь в коридор. Здесь, между косяками двери, ведущей на балкон, пригнувшись, стоял и курил Мухо.

- Что-то вы, Бронислав Яковлевич, дух потеряли бодрый, - подойдя к нему, проговорил Трубышев. Он достал из кармана трубку, стал привычно мять пальцами остатки невыгоревшего табака. Мухо только хмыкнул, и, глянув на него снизу, Викентий Александрович добавил:

- У вас вроде ссора с Верой? Врозь сидите, не танцуете. А разговоры уже шли о вашей свадьбе.

- Свадьба, - вскричал Мухо, - какая там свадьба... Ей не я, ей Рудольф Валентино нужен... Ну да.

Он помолчал и, оглядев Викентия Александровича с ног до головы:

- Вчера я заходил к ней. Обнимает меня за шею, а сама шепчет: "О, Валентино!" Она спятила совсем с этим актером. Я ей: "Иди к нему". И что же она? - "Ах, спасибо: иду к нему, иду к Валентино..." И завальсировала.

Викентий Александрович рассмеялся, покачал укоризненно головой, уже тише сказал:

- Я к вам с просьбой, Бронислав, человека бы вы подыскали нам в бухгалтерию. Понятно, с безупречной биографией...

- Это, значит, на место Вощинина, - проговорил, глядя перед собой, Мухо. - Которого прирезал кто-то. И теперь нового барашка.

- Не нам знать о Георгии, - стараясь, чтобы голос был спокойным, ответил Трубышев. - Кто и что - милиция пусть беспокоится. Вы же не из губрозыска, я думаю. А мне, например, к тому же известно, что ваша мама и папа на юге владельцы имущества и сами вы из торговцев. К тому же вроде еще как из офицеров.

Мухо не сразу ответил, только задымил густо, откидывая голову в сторону.

- Да, это верно, - признался с каким-то раздражением. - Был офицером. Не секрет это для ГПУ... Я сидел два года в лагере, как не активно участвовавший против Советской власти. В плен был взят на Челябинском выступе в армии генерала Белова.

Он пощелкал пальцами, тихо выругался. Трубышев изумленно воскликнул:

- А я вас, Бронислав, несерьезным считал.

- Ну да, - проговорил Мухо, - бильярдист, картежник, волокита. Я предполагаю, чем вы занимаетесь. И бланки документов поставлял не только из-за денег, и людей подбирал вам тоже не из-за денег...

- Из-за чего же, Бронислав? - не удержался Викентий Александрович, пытаясь разглядеть в сумраке глаза своего собеседника. За дверями задвигалось что-то, и Мухо дернулся крепко - за этим рывком так и почудилось тело офицера, умеющего скакать на коне, рубить шашкой, стрелять из карабина, из нагана.

- Полагал, что вы помогаете растить новый класс в Советах. Класс частных торговцев. И думал: не этот ли класс помогал свергать власть во Франции, не этот ли класс закрепил власть в монархической Германии?.. Вот и надеялся. Но, смотрю, нет движения вашего частника вперед. Крушение тут и там.

- Не дело говорите, Бронислав, - уныло пробормотал Трубышев, оглядываясь на двери. - Меня устраивает Советская власть. Пока, конечно. Если все будет так, как было. Если не прижмет серп и молот к земле... А пока жить можно.

- Какая там жизнь, - проговорил с горечью Мухо. - Два дня назад прочел я в газетах о том, что больше ста бывших врангелевцев попросились назад в Советскую Россию и на суде пели "Интернационал". Так бы - ладно. Но