Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова

Не знаю точно, но, кажется, крыса потом вышла замуж в соседний подъезд.

Так что крыс я не боюсь.

Но сейчас, чтобы выиграть время, я изобразила крайнюю степень испуга, вжалась в спинку кресла и заверещала:

— Только не это! Только не крыса!

Похититель посмотрел на меня с подозрением. Наверное, я все же недостаточно хорошо изобразила испуг. И немудрено: я находилась далеко не в лучшей форме после похищения и дозы хлороформа (или какой гадостью он меня усыпил).

А может быть, наоборот, я переиграла и тем самым вызвала недоверие…

Похититель подошел ко мне с крысоловкой в одной руке, в другой руке держал маленький фонарик. Свет этого фонарика он направил мне в глаза.

Я зажмурилась, но он что-то успел разглядеть и разочарованно проговорил:

— Реакции зрачков нет… надо же, ты не боишься крыс. Редкий случай. Ну, ничего, попробуем другой проверенный способ…

Умный, сволочь, наблюдательный какой…

Он снова ушел в соседнюю комнату и через пару минут вернулся — без крысоловки, но с эмалированным поддоном, в котором лежали сверкающие хромом и никелем инструменты.

Я узнала их: это были инструменты стоматолога.

Вот тут мне действительно поплохело.

В детстве мои зубы изредка лечил наш местный дантист, которому, похоже, доставляло удовольствие мучить беззащитных детей. Так что каждый поход в его кабинет я вспоминала с ужасом.

Хорошо еще, что бабка не обращала на мои зубы никакого внимания. На свои, кстати, тоже, их у нее почти не осталось. Так что мучения мои начались в первом классе.

Потом, когда меня взяла под свое крыло Елена Андреевна, она водила меня к своему стоматологу. Это была симпатичная тетенька с мягкими руками и добрым голосом, но я не могла отделаться от детских воспоминаний и тряслась перед каждой встречей…

Глаза похитителя сверкнули: похоже, он заметил мой испуг.

Но для верности опять посветил фонариком в глаза.

На этот раз он был удовлетворен:

— Ну вот, мы и нашли твое слабое место! Реакция зрачков отличная! Так что я знаю, чем на тебя действовать!

Он снова ушел.

Я проводила его тоскливым взглядом, думая о том, как бездарно прокололась.

Сама села к нему в машину…

Правда, я ждала такси и подумала, что это оно и есть, но могла приглядеться к водителю… Да, что-то со мной не так последнее время, мышей не ловлю. С другой стороны, и такие события в моей жизни тоже впервые случаются.

На этот раз похититель вернулся, двигая перед собой стойку с бормашиной.

— Видишь, как удачно получилось, — говорил он, устанавливая стойку рядом с моим креслом. — Этот подвал когда-то арендовал частный стоматолог. Потом с ним случились какие-то неприятности, он исчез, не забрав свое оборудование. Вот оно мне и пригодилось…

Глаза его оживленно блестели, движения были порывистыми, суетливо-быстрыми… Да он маньяк, оказывается! Садист и маньяк. И в этом все дело.

Он подключил бормашину к сети, включил ее…

От одного только звука этой адской машины у меня заболели сразу все зубы. Я ощутила себя в раннем детстве, когда на лицо давят отвратительные шишки, рот вечно открыт, потому что нос не дышит, и глаза лезут из орбит, потому что им там мало места. А если при этом еще и зубы болят…

— Не надо… — проговорила я жалобно. — Зачем это? Чего ты хочешь от меня добиться?

Мне самой был противен собственный жалкий голос, но я не теряла надежды как-нибудь перехитрить этого садиста и хотя бы выиграть немного времени. Так что голос дрожал очень натурально, я даже хотела пустить слезу, но опять не получилось.

Не помню, говорила я или нет, что никогда не плакала, даже в детстве. Тогда мешали шишки, а потом не стала привыкать. Так что сейчас слезы не пошли.

Но этот урод снова ничего не заметил!

— Ну, во‑первых, — проговорил он, — я хочу вернуть свою картину. Я хочу, чтобы ты сказала мне, куда ее спрятала. Но это не все. Понимаешь, ты меня очень расстроила…

— Чем же это?

— На тебя не подействовала картина. А я очень на нее рассчитывал…

— Да что я тебе сделала? Мы с тобой вообще никогда прежде не встречались…

— Это еще не значит, что ты ни в чем передо мной не виновата! — процедил он и снова включил бормашину.

— Ты псих! — заорала я в панике. — Псих и садист! Ты мучаешь меня просто из удовольствия. А развел тут турусы на колесах, накатил телегу! Ох, я мститель, они все заслуживают смерти, да тебе в том «Скворечнике» самое место! Причем пожизненно, потому что это не лечится!

— Не смей так говорить, дрянь, мелкое насекомое! — заорал он в ответ, причем голос его оказался неожиданно высоким, так что он почти перешел на визг. — Я — мститель! Я пришел, чтобы расплатиться за страдания своей матери…

— Матери? — переспросила я недоуменно. — Какой-такой матери?

— Да, за страдания моей матери! За страдания несчастной Карины!

— Так ты сын Карины Фиолетовой?!

— Все верно. И я заставлю заплатить всех, из-за кого она страдала и умерла!

— Постой-постой! — до меня начало доходить. — Так выходит, ты ее сыночек? А лет-то тебе сколько? К сороковнику катит?

— Тридцать шесть! — по инерции ответил он, но тут же спохватился: — А твое какое дело?

— А такое, что жила Карина одна, и про тебя никто из ее знакомых и соседей ничего не слышал. Она тебя бросила, да?

Тут он посмотрел на меня таким взором, что я всерьез испугалась за свою жизнь. Раньше, конечно, тоже побаивалась, но как-то не всерьез, потому что все это — картина, мое похищение, даже взрыв машины — казалось каким-то… ну, ненастоящим, что ли.

Я не права, конечно, и сейчас наконец это поняла. Если человек так смотрит — значит, готов придушить меня собственными руками, не откладывая дело в долгий ящик.

— Не смей так говорить про мою мать! — заорал он истерично. — Ты ее не знала!

Оно-то так, зато я прекрасно помню рассказ Татьяны Павловны. Карина Фиолетова была женщиной, как бы это помягче сказать, не то чтобы легкого, но довольно веселого поведения. Вечно у нее вечеринки, гости разные, не слишком воспитанные, оттого и соседи были недовольны. Жила она одна, никакого сына в природе не было. Пока не завелся у Карины любовничек, с которым она собиралась жить долго и счастливо. Вот тогда Карина изменилась.

Но если дело было около тридцати лет назад, а этому типу тридцать шесть, то он к тому времени уже был. Вот только где… В Нальчике, где же еще…

Значит, все-таки она его