Круиз на краю бездны - Людмила Мартова

Чебоксары

Поговорить вечером с Бекетовым они так и не смогли. К отплытию теплохода из Чебоксар следователь не явился, опять передав через капитана, что догонит корабль на следующий день в Казани.

– Далеко ведь, – задумчиво сказала Таисия. – Не семьдесят пять километров.

– Двести двадцать пять, – капитан пожал плечами. – По трассе, на хорошей машине, максимум три часа. А отшвартуемся мы в час, так что успеет Владимир Николаевич, ничего.

– Интересно, и что такого важного он узнал, что понадобилось так задержаться.

– Завтра станет ясно. – Орлов положил ладонь ей на руку, и от этого простого жеста ей вдруг стало тепло и спокойно.

– Закончили? – спросила она, не уточняя, что имеет в виду, но он, разумеется, сразу понял.

– Диссертацию? Нет, но дело движется. Еще половина нашего путешествия впереди, так что все в порядке.

– Ты – молодец, – похвалила Таисия искренне. – Я с кандидатской так намучалась, что о докторской даже думать не хочу. А ты вот-вот станешь доктором наук. В тридцать пять лет. У тебя блестящие перспективы.

– Какие перспективы? – Орлов вдруг засмеялся. – Стать академиком? Так меня это совсем не прельщает. Я с самого детства хотел оперировать и приносить пользу людям, а потом попал на лекции Лурье и пропал, утонул в трансплантологии. Так что моя детская и юношеская мечта сбылась, причем уже давно, а докторская диссертация – это просто баловство, тщеславие, щекотание эго и попытка систематизировать огромный объем накопленного за годы работы материала. Вот и все.

– Расскажи, – попросила Таисия.

– О чем? О трансплантологии?

К ним подошел Павел Бурчевский, встал рядом, опершись на перила.

– Вы на экскурсию не ходили?

– Нет, – покачала головой Таисия. – Две экскурсии за один день лично для меня многовато. А вы?

– Я тоже нет. Я же местный, – и, видя их непонимание, пояснил, – из Чебоксар. В Москву переехал не так давно, год назад. У нас через пять дней в Чебоксарах снова стоянка будет, вот на ней я и сойду.

– Родителей повидать? – Таисия говорила машинально, не из интереса, а из простой вежливости.

Павел ей не нравился еще с той первой встречи, когда она окрестила его про себя учителем географии. Павел, правда, как выяснилось, был не географ, а ботаник, но сути дела это не меняло. Он по-прежнему производил впечатление скучного нервного зануды. Не зря его жена бросила, с таким от тоски помрешь, от его кислого выражения лица аж зубы сводит. Правда, Лизе, похоже, он нравится. Но это и понятно. Она сама – воплощение уныния и скорби, так что они с Бурчевским прекрасно дополняют друг друга.

– Нет, только могилы. – Голос Павла дрогнул. – Все, кого я любил, покоятся на кладбище номер семнадцать.

Таисия вздрогнула. Действительно, не человек, а ходячая тоска.

– Вот проведаю, приведу все в порядок после зимы, поговорю с ними, расскажу обо всем, а потом уже в Москву вернусь.

Говорить о кладбищах и похороненных там родственниках Бурчевского не хотелось. Таисия дернула Орлова за рукав.

– Расскажи, пожалуйста, про свою работу, мне интересно. Я совершенно ничего не знаю о трансплантологии.

– Это такая неподъемная тема, что я не знаю, как рассказать о ней, стоя на борту круизного теплохода. – Орлов почему-то вздохнул. – Хотя Леонид Петрович убежден, что рассказывать не просто надо, а жизненно необходимо, потому что нет в медицине более стигматизированной и обросшей страшными слухами темы.

– Ты про торговлю органами?

Орлов снова вздохнул:

– Да в том-то и дело, что нет никакой торговли органами. По крайней мере, в России. Мы ж не Непал какой-нибудь.

– При чем тут Непал?

– Пять лет назад в Непале обнаружили целую деревню, жители которой продавали за деньги свои почки. Посредники обещали людям, живущим в страшной нищете, огромные по местным меркам деньги – пятьсот долларов. И при этом еще уверяли, что изъятый орган отрастет обратно. Знаешь, есть такой Глобальный индекс рабства, согласно которому около половины всех преступлений в мире, связанных с угнетением людей, а в это понятие входит и торговля органами, зафиксированы в Индии, Китае, Пакистане, Бангладеш и Узбекистане. В скандалы также попадали Чили, Эквадор и даже Германия. Но России в этом страшном списке нет. Невозможно у нас это. Хотя проблем хватает.

– Каких именно проблем? – Таисия слушала внимательно, потому что ее интересовало все, что связано с Иваном Орловым, а он сам сказал, что именно этой темой «болел» много лет.

Павел Бурчевский тоже слушал, не уходил. Таисии было не жалко. Пусть стоит и осознает, каким должен быть настоящий мужчина, а не жалкая пародия на него, постоянно посыпающая голову пеплом. Не любила она нытиков. Терпеть не могла. С детства ее окружали люди действия. И папа такой, и брата таким же воспитал. И вот Иван.

– Понимаешь, в пересадке органов, чаще всего экстренной, нуждаются прямо сейчас тысячи россиян. Среди них есть новорожденные, есть дети, есть взрослые, люди с хроническими заболеваниями. У кого-то отказали почки, у кого-то в любой момент может остановиться сердце, у кого-то не работает печень, а у кого-то проблемы с легкими. Но вот дождутся ли они донорского органа и вместе с ним шанса на жизнь, это большой вопрос. Трансплантации в нашей стране до сих пор остаются очень редкими операциями, их проводят не больше трех тысяч в год. А в Америке около сорока тысяч. И трансплантационные центры есть только в тридцати двух регионах России, то есть в одной трети.

– Так мало?

– Ничтожно. Всего полсотни больниц имеют лицензии на проведение таких операций. Мы из кожи вон лезем, чтобы увеличить это число. Ездим по регионам, убеждаем администрации больниц. Объясняем, что пропадает огромный ресурс, в то время как люди годами стоят в очереди на пересадку. Ожидание почки может растянуться на долгие годы. Пересадка легких или поджелудочной железы – это вообще штучная история. На искусственном сердце, которое подходит лишь единицам, человек может продержаться год, два и даже три. Смертность при этом высочайшая, потому что осложнения слишком частые и тяжелые. А ведь один донор может спасти как минимум восемь жизней. Но нет никакой ответственности для больниц. Никто не понесет наказания, если человек мог стать донором, но так и не случилось. Закон в стране есть, но его невыполнение ничем не карается. А ведь это не только личный, но и государственный вопрос. Трансплантация почки гораздо выгоднее с финансовой точки зрения, чем диализ. На нем люди находятся по десять-двадцать лет, и это выливается в миллиарды рублей. А пациент, которому трансплантирована почка, обходится государству в несколько раз дешевле. Но мы вообще