Дальний билет - Михаил Сидорович Прудников

— Чем могу быть полезен столь высокому начальству?

Киршке сразу взял быка за рога:

— Вы состояли в деловых отношениях с Генрихом Клюгге?

— Впервые слышу эту фамилию. — Пономарев покачал головой.

— Не уверен в этом, — сказал гестаповец и положил перед богословом фотографию. — Узнаете?

Пономарев пожевал губами, счел за лучшее признаться:

— Я несколько раз видел этого человека.

— Может быть, вам показать копии документов на продажу антикварных изделий, которые ранее принадлежали церкви? — спросил Киршке, знавший, что Пономареву неизвестно об уничтожении этих актов.

Но Пономарев огорошил его:

— Покажите.

— Хорошо. В свое время покажу, — пообещал гестаповец и перечислил несколько предметов, купленных Клюгге. Это подействовало.

— О господи! — заулыбался Пономарев. — Совсем память отшибло. И правда, я кое-что продавал ему. Общине были необходимы деньги. Однако он просил меня держать наши дела в тайне.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Киршке. — Поскольку они в конце концов довели его до ареста, А теперь мы ищем его сообщников.

— Да какой же я сообщник? — изумился богослов. — Продал кое-что по необходимости и с ведома церковного совета. Кое-что из личных вещей продал. Вот и все.

Перед Киршке стояла нелегкая задача — Пономарев должен был навсегда забыть о произведенных сделках, а ликвидировать его пока что не представлялось возможным.

— К сожалению, у вас слишком хорошая память, — сказал гестаповец.

— Исключительно по вашему приказу, — оправдался богослов.

— Мой приказ может оказаться не последним.

— Воля божья. — Пономарев развел руками.

— Заставить вас молчать я могу без помощи бога, — пригрозил Киршке, в ответ на что богослов только вздохнул, очевидно, уверенный в неисполнимости угрозы, — Но сначала меня интересует вся правда ваших отношений с Генрихом Клюгге. Вся! Вы поняли?

— Куда уж яснее, — сказал Пономарев.

— Вы представите мне все квитанции на проданные вами вещи, — начал было Киршке.

Но богослов прервал его, сообщив с каким-то удовольствием:

— Квитанций, однако, не было. Мне никаких документов на сей счет не выдавали. Были, наоборот, мои расписки. То есть я давал расписки в том, что мною получена такая-то сумма за такую-то вещь.

— Печально, — сказал гестаповец. — Для вас печально.

— Да ведь как сказать, — улыбнулся Пономарев с хитрецой. — Оно было бы печально, если б я умом не раскинул. А после того как раскинул, стал я под скатерть лист бумаги подкладывать, а в нем копировальную бумагу. Пишу расписку, а у меня, значит, ее дубликат остается, о котором господин этот, — он кивнул на фотографию, — естественно, знать не знал. Вот эти дубликаты я вам предъявить могу.

Киршке посмотрел на богослова с уважением.

— Уведомили бы меня раньше, — продолжал тот, — я бы их с собой захватил.

— Сейчас мы пошлем за ними, — сказал гестаповец.

— Послать можно только меня, — возразил Пономарев. — Без меня никто не найдет. Если пожелаете, составите мне компанию.

Вдвоем они пришли в просторный, но внешне скромно обставленный дом Пономарева, и богослов, сняв оклад одной из икон, вынул пачку перевязанных бумаг. При этом он объяснил:

— Осторожность необходима. Кто другой подорваться бы мог. Иконка-то заминирована.

Киршке бегло перелистал расписки — сразу стало ясно, что Пономарев получил сотую часть от оценочной стоимости антиквариата.

— Теперь снимите со стола скатерть, — приказал гестаповец, — чтобы у вас не возникло желания оставить себе дубликат и этого документа. Садитесь и пишите. — Он стал диктовать: — Я… поставьте после запятой имя, отчество и фамилию… пожертвовал во имя победы рейха золотых изделий и других антикварных ценностей на общую сумму двадцать тысяч марок…

— Я получил двести тысяч, — поправил Пономарев.

— Пишите, что вам говорят! — прикрикнул Киршке. — …Золотые изделия и ценности принял от меня офицер доблестного вермахта, предъявивший мне документы, удостоверяющие, что он является обер-лейтенантом Томасом Обетом. Он же передал мне указанную сумму в присутствии Альберта Околовича, фельдфебеля Белля и Марии Скратовой.

— Я не знаю этих людей, — сказал богослов.

— Пишите! — еще громче крикнул Киршке, и Пономарев подчинился. — …В чем присягаю, и — подпись. — Гестаповец взял расписку, заключил: — Вот так теперь будет выглядеть версия ваших торговых дел. Любое отклонение от нее — и я обвиню вас в клевете. Ясно?

— Все понял, — заверил богослов.

Теперь Киршке мог доложить начальству, что при расследовании деятельности конторы Генриха Клюгге крупных финансовых злоупотреблений не обнаружено, мелкие же рассмотрены им и не представляют интереса. Он был убежден, что именно такого отчета ждут от него в Берлине. Он понимал, что должен бы был дать такой отчет в любом случае. Но если уж ему следовало умолчать о больших прегрешениях Антиквара, то лучше, если от них не останется следов: тогда никакая вторичная проверка не бросит тени на Дитриха Киршке.

В хорошем настроении он явился в офицерскую гостиницу, где снял отдельный номер, открыл дверь и… увидел на коврике подброшенное письмо.

Закрыв за собой дверь и заперев ее, Киршке снял китель, даже выпил воды, поглядывая на конверт и не поднимая его. Настроение портилось. В предчувствии недоброго гестаповец сел в кресло, гадал — какой сюрприз ждет его на листке бумаги. Потом поднял и вскрыл письмо — послание было длинным.

«Господин начальник, — писал аноним, — поскольку вы проявили интерес к выжиге Пономареву, то уж разберитесь в нем как следует, а то ведь он кого хотите вокруг пальца обведет. Полгода назад совершил он неслыханное безобразие, продав за три миллиона марок человеку из Минска (далее шел словесный портрет Клюгге) ниспосланную православной церкви явленную икону Богоматери Суржской в золотом окладе с бриллиантами. При этом один бриллиант был им выковырян из оклада — на всякий случай, для доказательства какого-нибудь, может быть, в будущем ему необходимого. Если выжига Пономарев станет отрекаться от этого своего безобразия, то обратите внимание, что в Сретенской церкви выставлена подделка под Богоматерь Суржскую, а один бриллиант в подделке — тот самый, изъятый из истинной иконы. Если уж нет возможности вернуть явленную икону по принадлежности, то хотя бы накажите выжигу за его богохульство и откажите ему от места в церковной общине, занятое им обманом и краснобайством. Я человек добропорядочный, новый порядок мною принят сразу, и в действиях против него я не замечен, так что верьте мне, господин начальник. А если мало вам моих доказательств, то задайте выжиге Пономареву вопрос, где он прячет золотое распятие из той же Сретенской церкви. А еще лучше — вскройте фамильный склеп купца Самойлова на десятой аллее кладбища, там вы много кое-чего найдете из секретов Пономарева, которые он охраняет с помощью своих людей, прикидывающихся богомольниками, а на самом деле они — слуги выжиги и антихриста, а по замашкам — бандиты. Верный вам, но не