Дурная кровь - Дженнифер Линн Барнс

Произнеся это вслух, я тут же поняла. Я знала, кто эта женщина. Я поняла, что дочь Ри – мать Мелоди и Шейна – не сбежала из города, ненадолго задержавшись на ранчо «Безмятежность».

Она так и не покинула его.

Я попыталась вспомнить все, что я еще могла знать об этой женщине, – что-то, что я слышала или видела. Но вместо этого я вспомнила, как мама пыталась не дать мне увидеть то, что лежало у подножия лестницы.

Что-то большое.

Что-то неровное.

Кровь на маминых руках…

Я не могла различить лицо того человека. Я не могла понять, мужчина это или женщина.

Кейн. Там был Кейн. Осознание этого окатило меня. Так ведь?

Ощущая, как мир вокруг разваливается на части, я подошла к Селин, которая снова взялась за блокнот для набросков. На этот раз она дала мне посмотреть, как рисует.

Позволила мне.

Она позволила мне смотреть через плечо, как на бумаге медленно проступает мужское лицо. Подбородок. Лоб. Глаза. Щеки, рот…

Я отступила на шаг. Потому что на этот раз я не ощутила пугающего ощущения узнавания, и мне не пришлось рыться в хранилищах памяти, чтобы понять, кому принадлежит это тело. Я знала это лицо. И внезапно я снова оказалась на верхней площадке лестницы, а внизу лежало тело.

Я видела его. Я видела это лицо. Я видела кровь…

Человек на рисунке – человек в моем воспоминании, скорчившийся у подножия лестницы, скелет на смотровом столе, погибший десять лет назад, – это был Кейн Дарби.

Ты

Когда Мастера приходят, ты сидишь на полу. Ты балансируешь нож на колене. Пять лежит перед тобой, изрезанный на части.

Ты поднимаешь взгляд, чувствуя себя живой как никогда – чувствуя себя собой.

– Он оказался недостоин, – поясняешь ты.

Ты не слабая. Ты не Лорелея. Ты решаешь, кому жить, а кому умереть. Ты судья и присяжные. Ты палач. Ты Пифия.

И они будут играть в твою игру.

Глава 52

Невозможно. Только так можно было назвать то, что нарисовала Селин. Через несколько часов, сидя напротив Кейна Дарби в ближайшем местном отделении ФБР, с агентом Стерлинг по одну сторону от меня и Дином по другую, я обнаружила, что неотрывно всматриваюсь в его лицо – во все эти знакомые черты – и что у меня пересохло во рту, а мысли мечутся.

Ты жив. Ты здесь. Но на рисунке было твое лицо.

Это было его лицо в моем воспоминании, его тело скрючилось у подножия лестницы, его кровь была на маминых руках. Объяснение было, и я нутром чувствовала, что могу заставить Кейна выдать его мне, но сейчас, глядя на него, я застыла, как ныряльщик на краю обрыва, который смотрит вниз на жестокие волны, разбивающиеся о камни внизу.

– Мама когда-нибудь рассказывала тебе о ПЛО? – спросила я Кейна, каким-то образом найдя в себе силы заговорить. – Поведение. Личность. Окружение.

– Лорелея учила тебя приемам своей работы, – сказал Кейн. Прошло столько лет, и я все равно слышала в его голосе отзвук эмоций, когда он произносил ее имя.

– Она хорошо меня учила. – Я дала ему осознать эти слова, прозвучавшие спокойнее, чем я себя на самом деле чувствовала. – Достаточно хорошо, чтобы ФБР время от времени извлекало из моих способностей пользу.

– Ты ребенок. – Возражение Кейна оказалось достаточно предсказуемым, чтобы дать мне уверенности, заземлить меня в моменте здесь и сейчас.

– Вопросы здесь задаю я, – ровным голосом поправила я. Интуитивно я понимала, что агент Стерлинг была права: если бы мы попытались применить эту тактику, не установив личность жертв, я бы не смогла ничего из него вытянуть.

Но реконструкция лиц, которую выполнила Селин, изменила игру.

В одно мгновение ты поймешь, что это по-настоящему. Что секреты твоей семьи выходят на поверхность. Что сопротивление бесполезно.

Что сила искупления ничто в сравнении с исповедью.

– Мы опознали тела, найденные на ранчо «Безмятежность». – Я дала Кейну некоторое время, чтобы он задумался, не блефую ли я, а затем взглянула на агента Стерлинг. Она передала мне папку. Я положила на стол первый рисунок, повернув его к Кейну.

– Сара Саймон, – сказала я. – Она вступила в секту вашего отца, а затем – согласно всем показаниям – сбежала из города, когда секта не оправдала ее надежды.

– Вот только этого не было, – продолжил Дин с того места, где я остановилась. – Сара так и не покинула территорию ранчо, потому что ее убили. По данным аутопсии, речь идет об удушении. Кто-то – скорее всего, мужчина – обхватил ее шею руками и выдавил из нее жизнь.

– Удушение связано с доминированием. – Я слишком отчетливо осознавала, каково Кейну, который знал меня еще ребенком, слышать такие слова из моих уст. – Это личное. Это интимное. А потом приходит чувство… завершенности.

Впервые невозмутимость Кейна дрогнула, и в его голубых глазах проглянуло что-то еще. Мне не нужен был Майкл, чтобы распознать – это не страх и не отвращение.

Это гнев.

Я положила на стол второй рисунок – тот, на котором был человек с лицом Кейна.

– Это шутка? – спросил Кейн.

– Это лицо второй жертвы, – сказала я. Невозможно – но реально. – Забавно – никто в Гейтере даже не упоминал, что у вас был брат-близнец.

Это было единственное осмысленное объяснение – это не Кейн скорчился у подножия лестницы. Это не Кейн был весь в крови.

– Может быть, – сказала я, чуть повернув голову, чтобы посмотреть ему в глаза, – никто в Гейтере и не знал. Раньше вы рассказывали, что были золотым сыном в своей семье. – Я посмотрела на рисунок. – А ваш брат – совсем наоборот.

Иногда профайлеру не нужно знать ответы. Иногда нужно знать достаточно, чтобы подтолкнуть собеседника – и он сам заполнит пробелы.

– Моего брата, – сказал Кейн, глядя на рисунок, – звали Даррен. – Гнев, который я видела в его глазах, сменила другая эмоция – что-то темное, полное ненависти и тоски. – Он шутил, что нас перепутали в роддоме – что это его нужно было назвать Кейном, то есть Каином. Я же в его представлении был Авелем.

– Вашему брату нравилось причинять боль. – Дин читал между строк. – Ему нравилось причинять боль вам.

– Он и пальцем меня не тронул, – бесцветным голосом ответил Кейн.

– Он заставлял вас смотреть, – сказал Дин. Он знал, каково это, – ему довелось прочувствовать это знание всем телом, и он никогда не сможет забыть.

Кейн с усилием отвел