Сэйити Моримура - Плюшевый медвежонок

Ниими замешкался лишь на минуту. Но за это время Кёхэй успел пересечь широкий вестибюль гостиницы, и был почти у дверей. Двойные двери, устроенные для того, чтобы поддерживать в вестибюле постоянную температуру, состояли из внешней — «вертушки» — и внутренней — автоматически открывающейся стеклянной перегородки. Удиравший Кёхэй видел только внешнюю дверь. Какие-то люди как раз входили сейчас в нее. Прикованный взглядом к улице, Кёхэй начисто забыл о существовании стеклянной перегородки. Мысли его были всецело сосредоточены па побеге. И он с разбегу налетел на прозрачную стену.

Глухой удар — и его, словно пружиной, отбросило назад. На мгновение от удара у него помутилось сознание. Все, кто был в вестибюле, удивленно уставились на Кёхэя. Ему вдруг показалось, что отовсюду к нему ринулись служащие гостиницы. В ужасе он попытался подняться па ноги, но тут перед глазами у него поплыло, и, прежде чем он лишился чувств, острая досада пронзила его меркнущее сознание: «Вот как без линз-то…»

Кёхэй был очень близорук. Он терпеть не мог очки и пользовался контактными линзами. Примерно три месяца тому назад, уходя из дому, он забыл вставить линзы, и они где-то затерялись. Кёхэй как раз собирался заказать новую пару, когда разразилось несчастье. Если бы он тогда был с линзами, может статься, та женщина осталась бы в живых. Он сам во всем виноват. Потерял линзы, наткнулся на дверь и не смог удрать. Прозрачное, пустое пространство восстало на него и отбросило прочь. И этот удар словно вытолкнул Кёхэя из жизни.

Магазин Киирюдо в шестом квартале Гиндзы славился как один из лучших. Кроме всевозможных очков, здесь также продавались наручные часы.

В магазине подтвердили, что интересующий полицию футляр используется для контактных линз и изготовлен в соответствии с новой моделью, разработанной специалистами фирмы.

В списке покупателей значилось и имя Кёхэя Коори. Именно на этого человека как наиболее вероятного виновника преступления указывал в своем заявлении Оямада. В свое время к подозрениям Оямады отнеслись скептически: достаточных улик не было, и полиция заняла выжидательную позицию. Теперь делом заинтересовался уголовный розыск. Когда навели справки о местонахождении Кёхэя Коори, оказалось, что он в Америке. Примерно в это же время на адрес Ёхэя Коори пришло из Нью-Йорка сообщение о том, что его сын, Кёхэй, в больнице. А в участок города К. было доставлено письмо от Ниими, извещавшее, что он располагает исчерпывающими доказательствами виновности Кёхэя.

Свидетельство человечности

Кое-что прояснилось и относительно Кёко Ясуги. Предстояло обстоятельно проверить все ее действия 21 октября, когда она, по свидетельству Синко Тании, сопровождала своего мужа, Ёхэя Коори, в город Такасаки.

В Такасаки отправились Мунэсуэ и Ёковатари. В прошлую свою командировку по пути из Киридзуми они были там проездом.

Гостиница «Торикава», куда сразу же направились инспекторы, была расположена посреди городского парка, к югу от развалин древней крепости. Из окон ее открывался прекрасный вид на горы Дзёсинэцу. Но там Мунэсуэ и Ёковатари столкнулись с непредвиденным затруднением. Они полагали, что приезд такой знаменитости, как Кёко Ясуги, должен был произвести сильное впечатление на служащих гостиницы. Но все оказалось иначе: Ясуги никто не помнил. Более того, полицейских удивленно переспрашивали: неужели к нам приезжала Кёко Ясуги? Наконец, добравшись до горничной с этажа, где должна была останавливаться Ясуги, они кое-чего добились. На их вопрос, дежурила ли она 21 октября, горничная ответила:

— Да. — И добавила: — Я узнала Кёко Ясуги и попросила автограф, но она сказала, что я обозналась, и тут же ушла, прямо-таки чуть не убежала. Но хотя на ней были темные очки и она изменила прическу, я была абсолютно уверена, что это все-таки Кёко Ясуги. Я, помню, еще удивлялась: к чему такой маскарад, скрывается она, что ли?

— Значит, в книгу регистрации приезжих она не записалась?

— Записался только депутат парламента, кажется, его фамилия Коори. Он написал: «Депутат Коори и сопровождающие лица». Но кто эти «сопровождающие лица» — неизвестно. Потому что их имен он не указал.

— То есть у вас нигде не отмечено, что приезжала Кёко Ясуги?

— Да, знаете, когда я попросила у нее автограф, она мне так резко ответила, что я подумала: наверно, и впрямь обозналась.

Для чего же Кёко Ясуги понадобилось ехать вместе с мужем? Инспекторы переглянулись. Ведь если дело обстояло так, как говорит горничная, то, значит, Ясуги сопровождала мужа отнюдь не для того, чтобы своим авторитетом поддержать его в агитационной предвыборной поездке. Так зачем же все-таки она поехала с ним, если скрывала свое имя? Как выяснилось, о приезда Кёко Ясуги не знали не только в гостинице, но и в городе. Значит, она не появлялась па собрании.

Мунэсуэ и Ёковатари переговорили с организаторами выступления Ёхэя Коори и выяснили, что приезд Ясуги в Такасаки не был запланирован. Все они были удивлены, когда она неожиданно появилась вместе с Ёхэем Коори. Однако Ясуги заявила, что на этот раз просто сопровождает мужа и на собрании выступать не собирается.

— Сопровождает мужа, вот как… — Ёковатари озадаченно поглаживал подбородок. Такая популярная личность, как Кёко Ясуги, отправилась вместе с мужем в такую важную для пего поездку, и это осталось практически никому не известным… Конечно, провинция не то что столица: здесь мало кто знает, что Ясуги — жена Ёхэя Коори. Если она хотела остаться незамеченной, это ей вполне удалось.

Итак, Кёко Ясуги приехала в Такасаки, но что она делала потом, совершенно неясно. Вполне могла завернуть и в Киридзуми. Одним словом, сказать что-что-либо определенное о ее действиях не представлялось возможным.

Навели справки о прошлом Ясуги. Она родилась 3 октября 1927 года в родовитой семье в Яцуо. Прекрасно училась в школе, по совету учителей родители отправили девочку к родственникам в Токио, где она поступила в женский колледж при университете Сент-Фелис (тогда университет назывался «Сэйсин»). Когда участились бомбардировки Токио, Кёко вернулась на родину, но после войны вновь уехала в столицу, чтобы продолжить учебу. Однако до октября 1949 года (когда Кёко снова приезжала домой) в колледже она не училась. Родственникам она писала, что устроилась па работу, по, что это за работа, не сообщала. К этому времени ее родители умерли и дом унаследовал их младший сын. Родные ничего не знали о жизни Кёко в столице и, по-видимому, совершенно доверяли ее словам.

Послевоенный Токио, превращенный в груду развалин, был не самым подходящим местом для одинокой девушки. Пожалуй, Кёко пришлось немало пережить. Сегодняшняя любимица публики Кёко Ясуги купалась в лучах славы, по путь к этой славе, несомненно, был трудным и требовал мужества.

В школе 1951 года Ясуги вышла замуж за Ёхэя Коори. Больше ничего установить не удалось. Ее связь с Уиллом Хэйвордом, если таковая имела место, приходилась, по-видимому, па те четыре послевоенных года, когда Кёко жила в столице. Однако никаких свидетельств этой связи не было. После замужества Ясуги не бывала в родных местах: смерть родителей положила конец какому бы то ни было общению с родственниками.

По возвращении Мунэсуэ и Ёковатари из командировки в Такасаки следственная группа получила небезынтересную информацию. Во-первых, в районе Окутама был обнаружен труп вместе с уличающим преступника футляром для контактных линз. Во-вторых, стало известно, что задержанный в Нью-Йорке Кёхэй Коори признал себя виновным в том, что сбил женщину и закопал ее труп в лесу. Именно это и утверждал коммивояжер Морито, проникший в дом Коори и задержанный благодаря Синко Тании.

— Таким образом, оставалось выяснить, является ли Кёхэй Коори владельцем футляра для контактных линз.

— Да, для Кёко Ясуги это будет удар…

— Выходит, примерный сын, которым она так хвасталась в телепередачах, законченный преступник!

— Карьере Ясуги теперь конец.

— Да что там ее карьера, — вдруг взорвался Мунэсуэ, до этого спокойно слушавший разговор товарищей. Его обычно бесстрастное лицо исказилось от волнения. — На ней подозрение в убийстве Джонни Хэйворда и Танэ Накаяма. Скорее всего, она и есть убийца. Пока мы не можем ее арестовать. По она от нас пи уйдет. Я не допущу, чтобы за проказами сыночка все прочее сошло ей с рук!

— Когда я понял, почему Джонни, умирающий, с ножом в груди, все-таки добрался до верхнего этажа отеля «Ройал», у меня сердце перевернулось от жалости. Он навеки запомнил, как ребенком ездил с отцом и матерью в Киридзуми.

Наверно, ото было самое дорогое и красивое его воспоминание, которое освещало всю его короткую и несчастную жизнь. «Стихи о соломенной шляпе», напечатанные на салфетке, он услышал от нее. Может быть, маленький, он понимал по-японски. Эти стихи и Киридзуми навсегда остались в сердце Джонни как драгоценная память о матери, как воспоминание о ее доброте. Он хотел увидеть мать. Хоть раз снова взглянуть па нее. Он помнил, как они гуляли в золеном ущелье Киридзуми. Все эти долгие годы он тянулся к пей. Чем дальше уходило детство, тем нестерпимее становилось желание встретиться с матерью. Легко представить, что за жизнь была у Джонни с отцом в Нью-Йорке. И чем хуже ему жилось, тем больше он тосковал по матери. Он копил деньги, чтобы поехать в Японию. Денег не хватало, тогда отец с риском для жизни добыл недостающую сумму. Чтобы Джонни мог посмотреть на родную мать. А мать безжалостно всадила ему в грудь нож. Еще бы! Она ведь думала только о себе.