Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй

Он может держать заметки сколько угодно, заверил Уильямс. Вряд ли от них теперь будет польза. Если… если, конечно…

Грант увидел, как в глазах Уильямса забрезжило понимание того, что интерес Гранта к его заметкам проистекает не только из академической любознательности. Но Грант не стал дожидаться вопросов. Он пошел к Брюсу.

– Я убежден, – проговорил Брюс, уставившись на Гранта, – что сотрудники низших рангов этого учреждения затягивают дела в отелях, чтобы можно было сидеть там с хозяином в задней комнате и пить за счет заведения.

Грант пропустил мимо ушей эту клеветническую шутку.

– Вы принесли обычный отчет, а потом собираетесь спокойно отправиться на ланч, или у вас есть что рассказать мне?

– Думаю, я набрел кое на что, и это доставит вам удовольствие, сэр.

– Это должно быть нечто необыкновенное, чтобы доставить мне удовольствие сегодня, как, возможно, вы уже заметили.

– Я обнаружил у него пристрастие к шерри-бренди.

– Очень интересно, должен признаться. Восхитительно интересно! И что хорошего, думаете вы… – Внезапно от осенившей его догадки блеклые маленькие глазки Брюса засияли. Он посмотрел на Гранта как коллега на коллегу. – Не может быть! – воскликнул он. – Гамбург Вилли!

– Похоже на то, сэр. Все тавро его, и из него мог получиться превосходный «араб», с его-то профилем.

– Гамбург! Так, так! А что он получил, ради чего стоило так рисковать?

– Тихую жизнь в течение двух недель и кое-какое удовольствие.

– Дорого обернется ему это удовольствие. Полагаю, у вас нет никаких идей в отношении того, куда он мог смыться?

– Ну, я вспомнил, что он жил с Мэбс Ханки, а Мэбс этой весной собиралась в «Акацию» в Ницце. Так что я провел бóльшую часть утра на телефоне и обнаружил, что наш Вилли, или тот, кого мы принимаем за Вилли, живет там же под именем мсье Гужона. О чем я пришел попросить, сэр… может быть, теперь, когда выдача его и все прочее – чистая рутина, кто-нибудь другой займется этим, а меня бы освободили на день или два для кое-чего другого.

– Чем вы собираетесь заниматься?

– У меня появилась новая идея по поводу дела Сирла.

– Но-но, Грант! – предостерегающе проговорил Брюс.

– Идея слишком незрелая, – «и глупая», добавил он про себя, – чтобы обсуждать ее, но мне очень бы хотелось потратить немного времени и посмотреть, что это даст.

– Полагаю, после шерри-бренди вы уверены, что я не могу отказать вам.

– Благодарю вас, сэр.

– Но если идея не будет укладываться в рамки, надеюсь, вы бросите ее. У нас тут полно работы, так что нечего гоняться за радугой и золотыми горшками.

Грант вышел из кабинета начальника и отправился в погоню за своим золотым горшком. Первое, что он сделал, – пошел в свой кабинет и достал отчет о Сирле, который прислали ему из полиции Сан-Франциско. Грант долго изучал его, потом отправил вежливый запрос в полицию Джоблинга, Коннектикут.

Потом Грант вспомнил, что еще не ел. Ему хотелось тишины, чтобы спокойно подумать, так что он сунул драгоценный листок в бумажник и отправился в свой любимый паб. Наплыв посетителей уже наверняка схлынул, но хозяева наскребут что-нибудь ему поесть. Грант все еще не понимал, что именно, когда он впервые читал отчет о жизни Сирла в Америке, заставило звякнуть колокольчик в его мозгу. Но он начал догадываться, чтó это могло быть.

Когда Грант после ланча выходил из паба, он был в этом уже почти уверен.

Он вернулся в Ярд и заглянул в справочник «Кто есть кто».

Да, все верно.

Грант вытащил отчет из Сан-Франциско и сравнил его с началом статьи в «Кто есть кто».

Он ликовал.

В руках у него было все необходимое для построения версии. Теперь он понял связь между Сирлом и Уолтером Уитмором.

Грант позвонил Марте Халлард, но ему сказали, что она репетирует «Слабое сердце». Всю вторую половину дня она будет в «Критерионе».

Ощущая себя легким, как воздушный шарик («Ей-богу, смешно, меня можно подбросить, и я полечу», – думал Грант), он доплыл до Пикадилли-серкус. «Наверное, я выгляжу так, как выглядел Томми Трапп в прошлое воскресенье, – будто стал вдвое выше ростом и из головы у меня торчат молнии, как длинные вилки для поджаривания тостов».

Однако корчившийся в репетиционных муках «Критерион» быстро вернул Гранта на землю.

Он прошел через фойе, переступил через символический барьер – натянутый шнур – и по ступенькам спустился вниз, в зал. Никто не остановил его.

«Быть может, им кажется, что я похож на автора, – подумал Грант. – Интересно, а кто написал „Слабое сердце“? Никто никогда не знает авторов пьес. У драматургов, должно быть, ужасная жизнь. По статистике только одна из пятидесяти пьес способна продержаться больше трех недель. При этом никто никогда не замечает имени автора на афише.

И только примерно одна из тысячи пьес вообще доходит до стадии репетиций. Хотел бы я знать, сознает ли автор „Слабого сердца“, что он один из тысячи, или он заранее был уверен в успехе?»

Где-то в глубине зала Грант наткнулся на маленькую ложу, где сидели люди. В холодном свете ложа выглядела призрачно, но таинственно и изысканно. В креслах партера кое-где смутно виднелись полулежащие фигуры, но никто не пошевелился узнать, что нужно пришельцу.

На сцене находились Марта, набитая конским волосом софа и молодой человек, имевший крайне испуганный вид. Марта говорила:

– Но я должна лежать на софе, Бобби, душенька. Иначе мои ноги пропадут втуне. Это расточительство, если я просто буду сидеть. От колен вниз все выглядят одинаково.

– Да, Марта, вы, конечно, правы, – повторял Бобби, неясная фигура, бегавшая взад-вперед вдоль оркестровой ямы.

– Я ни в коем случае не хочу изменять вашу концепцию, Бобби, но мне кажется…

– Да, Марта, дорогая, вы правы, вы, конечно, совершенно правы. Нет, конечно, никакой разницы не будет. Нет-нет, уверяю вас. Все на самом деле в полном порядке. Это будет выглядеть грандиозно.

– Возможно, Найджелу будет трудно…

– Нет, Найджел может обойти вас сзади, прежде чем произнесет свою реплику. Попробуйте, пожалуйста, Найджел.

Марта картинно улеглась на софе, а испуганно выглядевший юноша ушел и снова вошел. Он входил девять раз.

– Ладно, пойдет, – произнес Бобби, удовлетворившись на девятый раз.

Кто-то в партере вышел и вернулся, неся поднос с чашками чая.

Найджел произнес свою реплику над софой, потом – обращаясь к ее правому углу, потом к левому, потом вообще безотносительно к софе.

Кто-то прошел в партер и собрал пустые чашки.

Грант приблизился к одиноко стоявшему, ничем не занятому типу и спросил:

– Как вы думаете, когда я мог бы поговорить с мисс