Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий

 Но огорчала другая мысль меня: не начнись вчера революция - не

 появился бы и Кристоф со своими однополчанами. А тогда бы и Ирина не

 узнала о том, что он все еще жив. Но все уже произошло. Неудавшаяся

 революция лишила меня друзей. Лишила она меня и Ирины. И надо было уже

 забывать о ней. Сначала надо было забыть ее имя, оставив лишь то ласковое

 прозвище, которым я наградил ее в первый день своего пребывания в городе.

 Пускай останется "балериной", пускай спрашивает о моих желаниях, и я буду

 рассказывать ей, что мои желания обычно состоят из хорошего кофе, взбитых

 сливок с тертым шоколадом и изюмом и прочих сладких вещей. Пускай мы будем

 улыбаться друг другу, но улыбки наши должны быть легкими, ничем не

 обязывающими. И надо будет вернуть ей китайскую ширмочку - боюсь, она мне

 уже не понадобится.

 Я выехал на авеню Цесаря и дальше, вверх по ней, поехал помедленнее.

 Я не хотел так быстро оказаться у ворот виллы "Ксения". Я хотел

 остановиться первый раз на полпути к вилле, там, откуда хорошо виднеется

 терраса. Я очень хотел увидеть Адель, загорающей среди своих четырех

 пальм. И только насмотревшись на нее, я поехал бы дальше и остановился у

 ворот. Может, ее собачка наконец нашлась, и если она там, она наверняка

 учует меня и залает, обратив внимание своей хозяйки на неожиданного гостя.

 Впереди из-за крыш домов вынырнула знакомая терраса.

 Я остановил джип, стал на подножку машины, но ничего, кроме пальм, не

 увидел.

 И из-за этой неудачной попытки мое желание увидеть Адель еще больше

 усилилось, и я, оставив машину, прошел между домами с левой стороны авеню

 и вышел на тропинку, которая вела на мусульманское кладбище.

 Я карабкался по ней вверх с такой скоростью, словно с детства

 занимался скалолазанием. И все это время я смотрел под ноги, не позволяя

 себе даже глазом покосить на террасу. Я помнил то место, с которого я уже

 однажды видел Адель и только там я собирался остановиться и оторвать свой

 взгляд от тропинки.

 А солнце уже поднялось на середину неба и разморенная под его лучами

 земля слушала песни насекомых. Поднимаясь, я то и дело встречал

 настороженно-любопытные взгляды ящериц, гревшихся на камнях. Из-под ног

 выпрыгивали кузнечики. Ветер шевелил высохшими желтыми травами.

 На душе снова было спокойно. Я наслаждался остатками своей свободы. Я

 поднимался над городом, оставив внизу машину, патрульную роту, свои новые

 обязанности. И было немного грустно, потому что пропало приятное ощущение

 своей тесной связи с этим городом, пропала боязнь потерять его или

 потеряться.

 Но город был по-прежнему красив. Он лежал под солнцем барельефной

 мозаикой, ласкающей взгляд удивительными южными красками. Он отражал лучи

 своими окошками и морем, послушно и мирно лежащим у его берегов. Он звал к

 себе, но было в этом манящем зове что-то странное, что-то от пустынного

 миража. И, любуясь городом, я начинал понимать, что его теплота, его

 доброе гостеприимство, его очарование - все это зиждется на моем

 воображении. Все эти человеческие качества приписаны городу моей мечтой о

 своей неизвестной, не выбранной до сих пор родине, родине, которая в

 реальном мире просто не существует, если это только не какой-нибудь

 необитаемый остров, ждущий меня. Но что мне может предложить остров?

 Полную свободу? Покой? Полное одиночество?!

 Тропинка нырнула налево, потом направо, забралась на каменную

 площадку - маленькую, не больше квадратного метра. И здесь я остановился.

 Разогнул спину и обернулся к лежавшему внизу особняку.

 На его террасе за пластмассовым столиком спиной к городу сидел

 мужчина в шортах, пил кофе и что-то писал.

 Мне стало холодно. Холод пришел откуда-то изнутри.

 Я смотрел на этого мужчину и старался ни о чем не думать.

 А холод уже опускался в ноги, словно вместо крови по сосудам лился

 вытащенный из холодильника апельсиновый сок.

 И вместе с этим холодом ко мне приходила свежесть. Я почувствовал,

 каким легким стало вдруг мое дыхание. И мысли мои зазвучали яснее и возник

 в них незнакомый мне прежде порядок.

 А чувства, они покинули меня. Вернее сказать: они ушли в память, став

 частью прошлого. Я, конечно, помнил. Помнил и Ирину, и Адель. Помнил ту

 радость, которую мне доставляли мысли и мечты, связанные с ними. Помнил

 созданную мной самим таинственность Адели, эту игру в тайну, разгадку

 которой я растягивал на как можно дольше. Впрочем, эта тайна осталась