Светлана Алешина - Бесплатный сыр – в мышеловке

Ознакомительный фрагмент

— Да ну вас! — рассердился Костя. — Просто мой друг — женщина.

— О господи, — с облегчением вздохнула я. — Так бы и говорил — подруга. А то заладил: друг, друг! Тут поневоле всякие мысли в голову лезть начнут про не те отношения.

— Ирина Анатольевна, — дернулся Костя, — уж от вас-то я таких намеков не ожидал.

— Ну извини, — смутилась я. — В следующий раз выражайся яснее.

— Простите, — теперь пришла очередь смущаться Шилову. — Просто Катю у нас в части никто как женщину не воспринимал, а кто пытался, тот очень быстро раскаивался. Поэтому я и привык относиться к ней как к другу и называть так же.

— И куда же мне теперь деваться? — спросил Павлик в пространство. — Неужели мерзнуть всю ночь? Я ведь, между прочим, на тебя, Костя, надеялся и запасным вариантом не озаботился.

— Какой ты непредусмотрительный, Паша, — укорила его Галина Сергеевна. — Ладно, не ной: переночуешь у нас, если тебя устроит раскладушка.

— Галина Сергеевна! — возопил воспрявший духом оператор, перед внутренним взором которого больше не маячила перспектива холодной ночевки. — Вы лучшая из представительниц женского пола, а я ваш вечный раб.

— Ну-ну, — саркастически хмыкнула режиссер. — Ты насчет вечности не поторопился? Она ведь ой какая длинная…

— Ну, — протянул Павлик, — по крайней мере, я готов исполнить ваше любое желание.

— Тоже неплохо, — согласилась Галина Сергеевна. — Исполняй. Повелеваю: немедленно помирись с Лерой, так как сил моих больше нет смотреть на ее кислую физиономию.

При этих словах Лера гордо вскинула подбородок и поджала губы, всем своим видом показывая, что в Павликовых извинениях не нуждается. Однако тот явно обрадовался возможности одним махом уладить два дела: помириться с Лерой, как было приказано, и дешево расплатиться за ночлег.

— Лерочка! — театрально взвыл оператор, вывернувшись назад, как только смог, и молитвенно сложив руки. — Прости недостойного, посмевшего вызвать на твоем лилейном челе морщинку и лишившего окружающих твоей лучезарной улыбки. Не заставляй меня горестно биться головой о стену и пугать своими стенаниями наших коллег!

— Интересно было бы на это посмотреть, — ехидно процедила Лера — это были ее последние капли обиды, перед тем чтобы оттаять окончательно. — Ладно, считай уж, что ты прощен.

— Все, господа, — подвела я черту ко всеобщей радости, так как мы уже подъезжали к телецентру. — Прекращаем этот показательный балаган и разбегаемся по своим делам. Павлик и Костя — за батареей, а дамы за мной в кабинет.

— Ирина, а вы ничего не забыли? — окликнула меня вышедшая из машины Лера.

— А что я могла забыть? — Я замерла на полдороге.

— К Косте приехал армейский друг, — со значением протянула наша помощница, упирая на слово «армейский».

— А я здесь при чем? — До меня все еще не доходило.

— О господи! — закатила глаза Галина Сергеевна. — И это я должна напоминать тебе о твоей затее! Ирина, напряги извилины: армейский друг, который подруга, ну?

— О, извините, — смутилась я. — Это пироги Людмилы Ивановны так плохо повлияли на мои умственные способности.

— Ты еще скажи, что любой творческий человек должен быть злым и голодным, а не только поэты, — съехидничала наш главный режиссер.

— Нет, наверное, только телеведущие, вроде меня, — я буркнула последнюю отговорку и обратилась заговорщицки к Косте: — Скажи, а твоя армейская подруга надолго приехала?

— Да, у нее в Тарасове довольно много дел, так что две-три недели она здесь пробудет.

— Замечательно, — мурлыкнула я с выражением хищной кошки, заметившей дичь. — А ты мог бы привести ее завтра к нам в студию?

— Могу, — пожал плечами Костя, — а зачем?

— Хочу пригласить ее поучаствовать в нашей передаче. Как ты думаешь, она согласится?

— Понятия не имею. Вообще-то Катя не очень любит публичность…

— Это поправимо, — махнула я рукой. — Ты только приведи, а уж я постараюсь ее уговорить.

— Хорошо, Ирина Анатольевна, до завтра.

— До завтра, Костя.

Я наконец-то выбралась из машины вместе с Галиной Сергеевной, которая всю дорогу до нашего кабинета рассматривала меня как редкий музейный экспонат и не бросила своего занятия даже после того, как мы расселись каждая за свой стол.

— Галина Сергеевна, — не выдержала я, — у меня что, прическа не в порядке?

— Все у тебя в порядке, — вздохнула она. — И даже более чем… Я вот смотрю на тебя и думаю: ведь не хотела я связываться с твоей военной передачей, как бог свят не хотела, а не выдержала. Веревки ты из людей вьешь, Ирочка.

— Разве? — немного рисуясь, переспросила я. — Ничего такого я за собой не замечала.

— А тебе и не надо замечать, само собой все получается. Ладненько, я так понимаю, что теперь, когда героиню ты практически нашла, передача с Людмилой Ивановной тебя больше не занимает, а потому ложится целиком и полностью на наши с Лерой хрупкие плечи?

— Ну почему же? — возмутилась я. — Про старушку мы все доделаем вместе, а с Костиной подругой я встречусь завтра, пока Павлика не будет, и постараюсь договориться на следующую неделю. Все пойдет по графику.

— Да? — скептически осведомилась Галина Сергеевна. — Ну-ну, твоими устами да мед бы пить, а вот мое сердце чует, что все пойдет кувырком.

— Перестаньте, — отмахнулась я, — зачем вам лавры Кассандры? Что будет, то и будет.

— Фатализм, знаешь ли, тоже не всегда к добру приводит, — парировала Галина Сергеевна.

— Но и плохое тоже видеть не обязательно во всем, когда можно найти что-то и хорошее. Например, до конца рабочего дня осталось всего два часа.

— И что из этого следует? — поинтересовалась до сих пор молчавшая Лера.

— Только то, — ответила я, — что можно успеть уже сегодня довести до ума сценарный план передачи с Перовой, чтобы завтрашнее утро было целиком и полностью свободным.

— Вот об этом я и говорила, — ехидно отметила Галина Сергеевна. — Начинается гонка, хотя сегодня всего-навсего понедельник.

— Лично у меня, — снова вмешалась Лера, — он начался еще в субботу. Так что я не против поработать в темпе.

— Вот и отлично, — резюмировала я.

Таким образом, за оставшееся от рабочего дня время мы успели сделать все намеченное мною и даже более того: бесценной Галине Сергеевне удалось изловить шефа и этот план утвердить. Теперь можно было с чистой совестью отправляться по домам, что мы и сделали. Я снова пошла пешком, полной грудью вдыхая влажный, почти весенний воздух. Даже как-то не верилось, что зима еще может вспомнить о том, что февраль по праву принадлежит ей, и отыграться на жителях Тарасова морозами и снегопадами. Понедельник прошел для меня настолько удачно, что я готова была любить весь мир, а особенно одного человека — своего милого Володю. Домой я сегодня возвращалась без опозданий, поэтому вполне могла побаловать мужа собственноручно приготовленным ужином, например, его любимыми блинчиками. А что? Вот приду и приготовлю.

— Володенька! — позвала я, открывая дверь и входя в прихожую. — Я дома!

Полная тишина была мне ответом. Странно, в это время муж должен был возвратиться с работы. Более того — на кухне, в ожидании любимой жены ему полагалось старательно изводить продукты питания в попытке приготовить что-нибудь более-менее съедобное. Где же его, интересно, носит?

Я сняла пальто и сапоги и прошла в комнату. На журнальном столике обнаружила записку, прислоненную к коробочке с моей орхидеей. Текст был следующим: «Ириша, меня припрягли принимать пересдачу у вечерников, поэтому буду поздно. Целую, Володя».

Вот так-то! Целует он меня, видите ли. А мне с этих виртуальных поцелуев, между прочим, не холодно и не жарко, я предпочитаю целоваться в реальном мире.

Раздражение мутной волной толкалось в затылок. В кои-то веки я пришла домой вовремя с мыслями о вкусном ужине для мужа, а его нет. Я плюхнулась в кресло и взяла в руки коробочку с цветком, надеясь, что раздражение угомонится от созерцания этого ботанического чуда. Умом-то я понимала, что не права, но сознание собственной неправоты вовсе не способствовало улучшению настроения. Где-то на краю сознания уже начинался злобный внутренний монолог на тему вечной неправоты женщин, несчастных, угнетенных и обиженных. С этим безобразием нужно было срочно что-то делать, иначе по возвращении уставший муж рисковал обнаружить в квартире не любимую жену, а кошмарную фурию, мечтающую не накормить главу семьи, а разбить о его голову пару-тройку тарелок.

Я решительно вернула на столик коробку с цветком, гордым своей в данный момент бесполезной красотой, нашарила пульт от музыкального центра и нажала клавишу «плей», памятуя о том, что с утра в дископриемнике остался сборник моих любимых классических произведений. Вместо ожидаемых скрипок или органа в уши мне ударил рев электронной какофонии и истеричный голос, надрывно вопящий с интонациями жертвенного козла.