Константин Тарасов - После сделанного

— Куда? — крикнула Ванда.

— Грамотная! — съязвил Децкий. — Читать умеешь. Число видела? Двадцать четвертое, мы весь день сидели на даче.

В сберкассу он буквально ворвался, потому что закрывали и на входе какая-то работница не желала впускать. Протянув контролерше сберкнижку, он выпалил, едва сдерживая злость:

— Девушка, мне интересно, кто снял с моего вклада деньги?

— Что? — опешила контролер.

— То самое, — сказал Децкий. — Кто снял деньги?

— Это ваша книжка? — спросила контролер с недоверием.

Децкий без слов подал ей паспорт.

Заглянув в паспорт и сберкнижку, контролер достала из ящика счет и сообщила:

— Правильно, двадцать четвертого июня вы сняли двенадцать тысяч.

— Я? — вскричал Децкий.

— А кто?

— Я и спрашиваю — кто?

— Людмила Васильевна! — позвала контролер.

На этот зов пришла заведующая, и Децкому пришлось рассказывать свои претензии, что истощило его нервы вконец.

— Децкий? — переспросила заведующая. — Так ведь вы сами накануне просили приготовить сумму.

— Кого просил? — прищурился Децкий.

— Меня.

— Вы с ума сошли, — сказал Децкий. — Я впервые вас вижу.

— Это вы сошли с ума, — ответила заведующая. — По телефону звонили.

— Ах, по телефону, — насмешливо кивнул Децкий.

— Да, по телефону, впрочем, что спорить. Поднимем ордера, — решила заведующая, и скоро Децкому был показан ордер и было спрошено с нескрываемой злостью:

— Это — ваша подпись?

— Нет! — отверг Децкий.

— Как же нет! — возразила заведующая. — Вот, пожалуйста: и тут, и тут одной рукой. Сравните сами.

Децкий бычьим взглядом уставился на контролершу:

— Вы что, не помните, кому деньги отдаете, двенадцать тысяч?

— Я вас не оформляла, — отказалась та.

— А кто?

— Вера Ивановна.

— Так позовите ее.

— Она в отпуске, — сказала заведующая.

— На Кавказе она, — пояснила вышедшая из своей кабинки кассирша. — В Гаграх.

Слово «Кавказ», "Гагры" все объяснили Децкому. Мгновенно сложилось в голове: море, двенадцать тысяч, озеро Рица, пещеры в Новом Афоне, шашлыки, «Цинандали» — проматывались его денежки, шли в карман абхазцев.

— А я вас помню, — сказала ему кассирша. — Вот и шляпка эта же самая на вас. И бородка ваша приметная. И костюмчик тот же. Утречком вы и пришли, стали в очередь, а выплатила я вам около десяти часов…

От столь явной наглости Децкий на некую минуту задохнулся.

— А сегодня вы выпивали, — ласково продолжала кассирша. — Вот вам и не помнится…

Тут и заведующая уразумела причину скандала, и в глазах ее зажглась ярость.

— Знаете, гражданин, — сказала она. — Вам лучше в милицию обратиться. И — прощайте. Нам сигнализацию надо включать.

Децкий, разумеется, заявил, что именно так и поступит, что он этого так не оставит, найдет управу, не спустит, привлечет и тому подобное, и вышел на улицу в крайнем остервенении.

Всякое он видел, но о таких наглых бабах и слышать не доводилось. На большой дороге меньше грабят, думал Децкий, чем эти дамочки. Они украли, и сомневаться нельзя. Шляпка ваша, костюмчик, борода… Не на того напали, любезные, думал Децкий. Понятно, как сработано: кого-то нашли — мужа, брата, сожителя, подпись известна, ордер подделали, в квартиру влезли отмычкой — и на озеро Рица. Вон как дружно вопили, у всех рыло в пуху, верно, и другим вклады подсокращают. Разделили на четверых — по три тысячи, и корчат невинность. Децкому даже пожалелось, что побежал наперво в кассу, а надо было сразу в милицию. Можно было и сейчас зайти в милицию, но толку-то что — пока приедут, уже замок будет на дверях. Еще Децкий не знал — куда зайти, к кому, не звонить же в 02, те — с экстренной помощью, а тут месяц прошел. Ну, ничего, мстительно думал Децкий, утром встретимся, будет вам и шляпка, и костюмчик, и запах водочки.

Придя домой, он сел на кухне, взял лист бумаги и записал строка под строкой:

деньги сняты 24

24 я был на даче

подпись подделана правильно

постороннему бы не дали

дали постороннему

они!!!

Вдруг поразила мысль: а что еще украли? Подхватился смотреть шкатулки и ящички — все было на месте. Потом полез в чемодан и не нашел облигаций. Тут последние сомнения затихли: они, сберкассовские; облигации — это их специальность, меняют, продают, им с руки.

Ныла, горела, требовала успокоения душа. Децкий вернулся в кухню, достал начатую бутылку водки и выпил махом полный стакан. Стало легче.

В коридоре Ванда разговаривала по телефону, прислушался — с Катькой. Слышал, как объясняла: "Нет, как раз двадцать четвертого, собственными глазами видела". И чуть позже: "Вот и я думаю, странно". И еще позже: "Кажется, ходил". "Да что она там треплет, не зная, — подумал Децкий. — Сам расскажу" — и хотел встать. Но тепло было от водки, он поленился вставать, а налил в стакан еще. Просидев час и доконав бутылку, он отправился спать крепко пьяным.

Проснись наутро Юрий Иванович рано, часов, скажем, в пять, чтобы до начала работы следственных учреждений оставалось достаточное время подумать, размыслить, одуматься, то, возможно, история эта пошла бы другой колеей. Но хоть сны Децкого и полны были кошмаров, спал он крепко и пробудился по сигналу радио, отмечавшему девять часов. Отчего в грозную минуту жизни так предательски долго продержал его в объятиях сон, Децкий никогда потом уразуметь не мог. Конечно, и посольская водка была в этом виновна, но виновна только отчасти, потому что прежде частенько выпадало принимать и большие дозы, однако волю и ритм сна выпивка не ломала. Вспомнились потом Децкому рассказы, что люди робкие, несмелые перед лицом опасности впадают в сон, но он был вовсе не робкий человек. Только и осталось признать с горестью, что изменила ему, стала его противником судьба, поскольку, вопреки древней мудрости — "утро вечера мудренее", встал Децкий с тем же ослеплением ума, с каким ложился.

Глянув на часы, он заахал — уже работала милиция и надо было поспешить, пока не разошлись, не разъехались по своим делам следователи.

— Ванда! — крикнул он. — Кофе!

В ванной он по привычке взял электробритву, но бриться не стал, решив, что и так сойдет, — дорога была каждая минута. Поплескав водой в лицо, одевшись, он большой чашкой кофе осадил похмельную муть и, сопровождаемый женой, отправился в уголовный розыск.

Децкие жили в центре, до горотдела милиции добрались за десять минут; здесь по подсказке дежурного сержанта они поднялись на второй этаж, причем Децкий дважды цеплял ногой за ступеньки — все же давался ему знак остановиться, повернуть и бежать прочь. На втором же этаже все пошло с волшебной, можно сказать, скоростью. Только Децкие ступили в коридор, тускло освещаемый дневным светом через торцевые окна, и, замедляя шаги, пошли вперед, как вдруг прямо перед ними отворилась дверь кабинета с номером 207 и вышел к ним, словно давно их уже ожидал, молодой энергичный мужчина и спросил:

— Вы к кому, товарищи? Может, ко мне?

— У нас деньги украли, — сказал Децкий и почувствовал, как холодно и страшно сжалось сердце.

— Сколько? — быстро спросил мужчина.

— Двенадцать тысяч, — отвечал Децкий тихо.

Мужчина сочувственно вздохнул и пригласил супругов в кабинет.

Светло и прохладно было в комнате, в открытое окно лезла крона молодого каштана, и в густоте листвы высвистывали в два голоса, как показалось Децкому, синицы. Расселись; мужчина представился: он — инспектор уголовного розыска, майор Сенькевич, готов внимательно выслушать. Настал черед Децкого рассказывать обстоятельства пропажи денег. Следователь и впрямь слушал внимательно, с расположением, иногда успокоительно кивал. Дослушав, он попросил показать сберкнижку. Децкий вместе со сберкнижкой отдал паспорт; следователь обстоятельно изучил и паспорт. Потом пустился в дотошные расспросы: на каком этаже квартира; были ли закрыты окна; что еще исчезло из ценных вещей; где Децкий работает, где Децкая работает; бывали ли в квартире малознакомые люди; когда Децкие вернулись с дачи; не приметили ли по прибытию чего-либо странного, следов чужого пребывания и тому подобное.

— Очень занятное дело! — сказал наконец следователь и, достав из папки какой-то стандартный бланк, стал его заполнять.

Децкий понял, что заводится дело, и вдруг почувствовал себя зябко, потерянно, неуютно. Ни одной неприятной мысли не было в уме, наоборот, за длинным рассказом о хищении к нему пришло спокойствие, но белый лист бумаги, по которому быстро бегало «вечное» перо, это спокойствие разрушил; у Децкого возникло ощущение, что на спину ему кладется гнет.

Вскоре следователь подал ему прочесть запись заявления; Децкий бегло прочел и расписался.

— Если вы сейчас возвращаетесь домой, — вежливо сказал следователь, то мне хотелось бы посмотреть квартиру.