Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться

Ознакомительный фрагмент

От этих слов Лере почему-то стало еще обиднее. Она с трудом сдержала слезы.

– Данила… Ты прав, конечно. Не обращай внимания. У меня, наверное, шок… Отвези меня в гостиницу, пожалуйста.

– Здравствуйте. Могу я поговорить с Вячеславом Зюбриным?

Глухое, словно обморок, молчание в ответ.

Лера не выдержала:

– Алле? Вы меня слышите?

– А кто его спрашивает? – Женский голос сух и напряжен.

– Я его бывшая одноклассница… Видите ли, я давно живу в Америке, больше двадцати лет… Вот приехала на родину. Хотелось бы повидаться со школьными друзьями. Вам это создает какую-то проблему? Вы, наверное, его жена?

– Я его мама… – послышалось всхлипывание. – Дело в том… Дело в том, что Слава умер…

– Ох, простите… Мои соболезнования…

– Спасибо…

– Что с ним случилось?

– Инфаркт… Вот как вышло: мы живы, а сына нет…

Лера сочувственно помолчала. Женщина нарушила тишину:

– А вы кто, деточка, как зовут вас? Я помню некоторых его друзей по школе…

– Лера, Валерия Титова.

– Нет, извините, не припомню. Ингу помню. А вас нет…

– Не страшно, – вежливо ответила Лера. – А вы не знакомы с кем-нибудь из его – наших с ним – одноклассников? Может, сохранился телефон Инги?

– Ничем не могу вам помочь, деточка. Славик давно ни с кем из школы не общался, а уж мы тем более, как вы понимаете…

Лера извинилась еще раз и повесила трубку. Строго говоря, Слава никогда не был ее приятелем, она хотела разыскать свою любимую подружку Веру, да и других девчонок… То есть нынче уже взрослых женщин, как она сама, – просто Лера их помнила школьницами. В нашей памяти люди не меняются: не взрослеют, не растут, не стареют. Память, как фотоаппарат, жестко фиксирует тот далекий в годах образ, и увидеть, даже мысленно, школьных подружек своими ровесницами ей не удавалось.

Проблема же была в том, что, видимо, все они вышли замуж и сменили фамилии. И теперь их ни в каких справочниках не найти. Тогда как мальчишки остались при своих фамилиях, и даже если они сменили место жительство, то ей все-таки удалось разыскать несколько человек. Хорошая штука интернет!

Она находилась уже три дня в Москве – и все три дня слонялась без устали по улицам, пытаясь примирить себя с городом детства. Каким-то чутьем она понимала, что и с Данилой примирения не будет, пока она не разберется в своих отношениях с родиной.

И пока не найдет своих школьных друзей. Они помогут ей в этом: они часть ее детства, они печать, штамп, подтверждающий ее родство с этим городом, принявшим ее столь безразлично, если не сказать недружелюбно. В Москве слишком откровенно на нее смотрели и женщины, и мужчины – изучающими, хоть и по-разному, взглядами. В Москве слишком громко говорили по телефону, на весь автобус, устраивая себе из пассажиров публику. В Москве слишком вызывающе одевались, слишком много пили пива, слишком часто ругались матом… Москва не была нейтральна, как любой другой город на Западе, – этот город вступал, не спросясь, в какие-то отношения с Лерой, он к ней приставал, он чего-то от нее требовал… Harassment, вот как это называется! Этот город был сплошной харассмент – провокация, домогательство, агрессия!

Да, Лера понимала, что смотрит на родной город глазами иностранки, и ничего не попишешь, она большую часть жизни прожила в Америке, она почти иностранка и есть.

Но она осталась русской, москвичкой и потому не столько осуждала город, сколько огорчалась его непристойным подростковым поведением.

«Ладно, – сказала она себе, – попробуем следующий телефон».

– Света? Светлана Погодина?

– Да, я.

– Это Лера Титова. Помнишь меня? Мы учились в одном классе.

– Лера? Не помню.

– Ну, Валерия. Валерия Титова!

– И что вам нужно, Валерия?

– Мне? Ничего… Света, ты меня вспомнила?

– Более-менее. Так что вам нужно?

– Ничего… Я живу в Америке. Много лет не была в России. А теперь приехала… У меня здесь нет никого из друзей, кроме бывших одноклассников.

– Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что я предложу вам остановиться у меня?

– Бред какой! – рассердилась Лера. – При чем тут! Мне есть где остановиться.

– Так что же вам нужно от меня?

– Да ничего мне не нужно! Просто ностальгия…

– Мне уже давно никто не звонит ради «ничего». Я работаю в мэрии Москвы и прекрасно знаю, что стоит за вашими «ничего». Все друзья, подруги, бывшие соседи, друзья подруг и друзья соседей – все меня вдруг вспомнили. У всех потрясающая память. Знакомые чуть не с ясельного возраста мне звонят и рассказывают про ностальгию. Так что не крутите, Валерия. Говорите, что вам нужно. Если смогу, то помогу, но не обещаю. Все будет зависеть от того, в чем суть вашей просьбы.

– Послушайте, Света… – Лера вынужденно перешла на «вы» – тон бывшей одноклассницы никак не располагал к дружеским интонациям. – Вы чего-то не поняли! Я уже двадцать с лишним лет живу в Америке, в США, понимаете? А не в Москве! И ничего от мэрии Москвы мне по определению не может быть нужно! Я хотела разыскать школьных друзей, вот и все!

– Мы с вами подругами не были.

– Разумеется. Но, возможно, у вас сохранились контакты с кем-то из нашего класса?

– В этом я вряд ли смогу вам помочь.

– Вы ни с кем не общаетесь?

– Нет, – отрезала Света.

– Но вы же только что сказали, что все вас вспомнили и звонили…

– Кто-то из них мне звонил, уже не помню кто, и у меня нет их номеров. Успехов вам в ностальгии! – закончила она с легкой издевкой и повесила трубку.

…Надо же, Света, Светка Погодина, серая троечница, списывавшая сочинения у Леры, – нынче она важная персона! Работать в мэрии Москвы – это, наверное, круто? Ну да, судя по тому, как она задирает нос. От нее, видимо, многое зависит нынче…

Лера испытала вдруг облегчение оттого, что давно не живет здесь и что ей не нужно заискивать перед бывшей одноклассницей в надежде вымолить (или выкупить?) у нее какие-то неведомые блага.

На мгновение остро захотелось назад, домой, в Америку. Там тоже нередко приходится выбивать и настаивать, но потому, что у тебя есть права , которые не соблюдает какой-то чиновник. А вовсе не потому, что ты ищешь милости забытой одноклассницы…

М-да… Не так, совсем не так представляла себе Лера возвращение на родину! Похоже, ее сантименты тут мало кто способен разделить.

Сантименты . Это, кажется, несколько ироническое название чувств? Ее русский язык несколько сузился за годы жизни в Америке…

Когда в восемнадцать лет она встретилась с американцем – роман развивался бурно и быстро закончился свадьбой, – она с радостью уехала из СССР. Она ненавидела этот строй, эту систему. Ее родители постоянно слушали «Голос Америки», тихо диссидентствуя на кухне. Она с детства впитала остро-критическое отношение к советской власти, она читала в полуистертых слепых копиях Солженицына и Венечку Ерофеева, Аксенова и Бродского, запрещенных и опальных. Тогда еще опальных, хотя продлилось это недолго. Вскоре шарахнула перестройка, и она, уже в Америке, не отрывалась от новостей, в которых в ту пору говорили на редкость много о Советском Союзе и о Горбачеве. Ей страшно хотелось вернуться в Россию, подышать этим воздухом свободы, поговорить с друзьями, со школьными друзьями, других она завести не успела, уехав в неполные девятнадцать лет…

Но к тому времени им уже удалось перетащить ее родителей в Штаты, и с Россией ее больше ничего не связывало. Дети родились там, в Америке. Куда ехать, к кому? Переписку с подругами она не вела – когда она уезжала, в СССР еще косо смотрели на связи с иностранцами, и Лера не хотела создавать проблемы подругам. А потом возобновлять утраченные отношения было неловко и ни к чему…

Наступили девяностые, и Леру снова стало воротить от того, что происходило на родине. А происходили там немыслимые, жуткие вещи: там постоянно убивали людей, там новорожденную демократию использовали только для того, чтобы воровать в масштабах государства! Вся помощь, которую посылала в Россию Америка и другие западные страны, растекалась по карманам коррумпированных высокопоставленных чиновников, а низший чиновничий эшелон изводил население страны непомерными взятками… Все это было отвратительно, и Лера снова порадовалась тому, что уехала из этой гиблой страны с ее гиблым, развращенным большевиками менталитетом.

Меж тем ее политические взгляды, исполненные праведного гнева, оказались недостаточным основанием для того, чтобы обрести счастье в чужой стране. Лера так и не привыкла к Америке: слишком многое в этой стране вызывало ее нравственное отторжение. Вот и вышло, что зависла она душой между двумя странами. Россию она любила, но при этом категорически осуждала, а Америку не любила, хотя, конечно, в политическом отношении эта страна была куда более демократичной и развитой…