Разоблачение Оливера Райана - Лиз Ньюджент

библиотеку, Жан-Люк уже был там. Месье предложил мне присесть, пока он читает своему внуку сказку. Я был заинтригован. Жан-Люк с официальным видом подошел и пожал мне руку. Я присел на уровень его глаз и ответил на приветствие легким поклоном. Он засмеялся, посмотрел на дедушку и, показывая на меня, назвал «Букой».

Когда месье начал рассказывать сказку, я наблюдал за лицом мальчика. Он был заворожен историей о счастливом юном принце фантастической страны: вскрикивал посреди рассказа, прятал глаза при появлении злой ведьмы и хлопал в ладоши от восторга, когда герой в конце спасался бегством. Я понял, что Бука был персонажем, защищавшим принца, и что сам принц явно создан по образцу и подобию Жан-Люка. Сказка мне тоже очень понравилась, и я сказал об этом месье д’Эгсу. Он был явно рад комплименту и объяснил, что за последние десятилетия написал целую серию таких рассказов, но все они существуют только в рукописях. Он даже не знал точно, сколько всего этих историй. У него плохо работала правая рука, и он больше не мог доверять собственному почерку. Твоя задача, объяснил он, состоит в том, чтобы перепечатать эти рассказы и вставить страницы в купленные специально для этого дорогие кожаные переплеты. Это должно было стать нашим секретом. Он думал, дочь не одобрит, что меня оторвали от работы в поле, но, кажется, она быстро догадалась, для чего меня наняли. Однако не вмешивалась.

Услышав его рассказы, я подумал, что они достаточно хороши, чтобы послать их какому-нибудь издателю, но месье настаивал на том, что они написаны исключительно для его семьи и что, когда Жан-Люк вырастет, он сам решит, что с ними делать.

Тем временем Лора начала горько жаловаться, что я провожу с ней недостаточно времени. Она была права. Я наслаждался жизнью с двумя своими компаньонами, и несколько раз меня даже приглашали поужинать в доме. Мадам Вероник держалась более отстраненно, чем ее отец и сын, но мне нравилось находиться с ними рядом, и я неохотно уходил после конца рабочего дня.

Я пытался успокоить Лору, обещая, что следующий вечер посвящу ей, но редко выполнял эти обещания. Старик относился ко мне как к сыну. Он считал меня хорошим человеком. Семья была соблазнительней того, что могла предложить Лора, хотя я и продолжал спать с ней. Потому что, в конце концов, у мужчины есть потребности.

Я начал перепечатывать эти рассказы, а потом вставлять их в кожаные переплеты. И постепенно обнаружил, что становлюсь всё ближе старику и мальчику. Они включили меня в свой тайный мир, приняли туда без всяких вопросов. Я не мог насытиться их обществом, и мне казалось, что я зря трачу свое время с Лорой. Что обычная романтическая связь не может быть ценнее платонических отношений между тремя мужчинами, которые могли бы стать тремя поколениями одной и той же семьи. Я практически полностью потерял интерес к ее чувствам и привлекательности и теперь только использовал ее для секса. Всё, чему я раньше радовался, потеряло смысл, будто заклятие чародейки было разрушено. Моя новая связь казалась мне чище.

Впервые в жизни я чувствовал, что могу поделиться с кем-то своими тайными мыслями. Я рассказал месье, что отец не испытывал ко мне интереса. Он был явно поражен и удивленно покачивал головой, будто спрашивая: «Как мужчина может не гордиться таким мальчиком?», и я любил его за это. Он предположил, что работы по переписыванию займут, возможно, больше, чем одно лето, и я с радостью согласился вернуться на следующий год.

Честно говоря, я просто не хотел уезжать. Оставалось не так уж много времени. Перспектива возвращения в унылую одинокую квартиру наполняла меня отвращением, и даже мысли о чувствах Лоры не могли ослабить нарастающего беспокойства.

В то время будущее очень тревожило меня. В отличие от большинства моих однокурсников, мне никто не помогал. В Дублине я балансировал на грани выживания. Мне удавалось неплохо это скрывать – я выбирал одежду получше в секонд-хенде, одалживал книги, воровал канцелярские принадлежности, а когда оставался один, питался чаем, хлебом и теми фруктами, которые удавалось стащить на рынке. Я позволил друзьям думать, что мои родители живут где-то в сельской местности, и никогда никого не приглашал к себе. А сам гостил в домах своих друзей, встречался с их семьями и узнавал об их жизни. Мне отчаянно хотелось всего того, что имели они, но, казалось, этого не суждено добиться. Я завидовал их образу жизни и отсутствию тревоги о будущем. Меня ждало карабканье по служебной лестнице с самых низов, без жизненно важных связей, которые, казалось, были у всех, или финансовой поддержки, чтобы начать свой бизнес. Когда я одалживал у отца Дэниела деньги на проезд до Франции, он очень деликатно сообщил мне, что не сможет оплачивать мою жизнь после окончания колледжа. Оба мы чувствовали себя неловко. Я был благодарен ему за всё, что он для меня сделал. Он снова предложил вернуться в школу преподавать, но об этом не могло быть и речи. Освободившись от школы-интерната, мне ни под каким видом не хотелось туда возвращаться. Я был достаточно обласкан женским вниманием, но предвидел, что, когда дело дойдет до замужества, ни одна респектабельная семья не позволит своей дочери связать себя узами брака с нищим ничтожеством. Мне требовался план.

Как добиться того, чтобы д’Эгсы пригласили меня остаться? Как расположить к себе месье д’Эгса до такой степени, чтобы он «усыновил» меня? Вероятно, я смог бы соблазнить мадам Вероник, но она меня не привлекала, да и в любом случае будущее мечты состояло в том, что меня примут таким как есть, без притворства. Я не хотел жить во лжи. Тогда еще нет.

Мой французский был достаточно неплох, и я мог общаться с местными жителями. Таким образом я и узнал о нескольких героических поступках месье во время войны. Он был уважаемым членом местной общины. Мог бы и я тоже стать героем? Если бы спас чью-то жизнь? Я начал мечтать о том, чтобы стать таким же, как месье. Иногда погружался в мечтания, представляя себе, как меня обнимают и принимают в лоно семьи. А если бы я спас жизнь Жан-Люку? Разве не заслужил бы я тогда их симпатию и благодарность? И они умоляли бы меня остаться и жить с ними всегда как часть семьи, как ее защитник? Но я понял, что не смогу спасти жизнь Жан-Люку, не подвергая ее опасности, о чем, конечно, не могло быть и речи. И